Вознесенский. Я тебя никогда не забуду - Феликс Медведев

Что ж, как говорится, время все расставило по своим местам…

Как мы искали письмо Кеннеди

… Как-то Вознесенский сделал мне, архивариусу-любителю, настоящий подарок. Ему срочно понадобилась помощь: в квартире на Котельнической в беспорядочном бумажном хаосе найти письмо его друга Тедди Кеннеди. Вместе с приятелем Андрея Борисом Хлебниковым мы долго копались в ящиках стола, папках… Перебирали автографы, рисунки, книги знаменитейших персон двадцатого века. Я дрожал от зависти и восхищения, поиски продолжались часа три, пока мы не обнаружили письмо родного брата президента США.

За полвека нашей дружбы Вознесенский ни разу меня не разочаровал. Я благодарен ему за многое: на исходе еще сталинской эпохи, когда разрешалось писать только официозное, он заметил первые строки юного стихотворца и стал моим «крестным отцом» в литературе, присылал мне в армию, на засекреченный адрес ракетной части, в которой я служил три года, свои новые книги, давал советы, предостерегал от опрометчивых поступков, а позже познакомил с Владимиром Высоцким, Гором Видалом, мэтром американской поэзии У. Д. Смитом, Вилли Токаревым, только что вернувшимся из США…

«Не забудь диктофон!» – крикнул Андрей в трубку.

Неожиданное интервью с Артуром Миллером

Однажды, это было в перестроечные годы, Андрей позвонил и «приказал» немедленно мчаться в Переделкино, потому что к нему на часок-другой заглянул, прилетев с коротким визитом в Москву, сам Артур Миллер. И воскликнул, бросая трубку: «Не забудь диктофон!» Для меня это стало еще одним подарком, ведь интервью с мировым классиком драматургии, в прошлом мужем Мерилин Монро, делало честь любому журналисту.

Возникла проблема – обслуживающие «Огонек» правдинские машины оказались в разъезде, и мне ничего не оставалось, как зафрахтовать в дальнюю дорогу первое попавшееся такси.

… Машина мчала меня в Переделкино на важную, ответственную встречу с американским гостем. Как я понимал, Андрею очень хотелось, чтобы интервью с Артуром Миллером напечатал «Огонек».

Вопросы придумывал в прямом смысле на ходу. Миллероведом себя не считал и очень волновался. Конечно, я представлял значимость моего собеседника, читал его размышления об искусстве, знал, что пьесы Миллера идут во многих театрах мира, а «Вид с моста», «Смерть коммивояжера», «Воспоминание о двух понедельниках», «Цена» – даже в наших театрах… Мою задачу еще облегчало то обстоятельство, что имя Артура Миллера стало легендарным не только благодаря успеху его пьес, но и потому, что в течение пяти лет он был мужем живой легенды Америки – Мерилин Монро (они были женаты с 1956 по 1961 год). Парой-тройкой вопросов о жизни с культовой актрисой мирового кино я мог воспользоваться. Но не больше – «Огонек» имел славу солидного журнала, и «желтой» прессы в те годы в СССР еще не было.

Участие Вознесенского в беседе было минимальным, лишь иногда он подключался, чтобы помочь Зое Борисовне с переводом.

Интервью длилось около двух часов, я взмок от напряжения. Под конец спросил Миллера, кто из русских писателей ему наиболее близок.

– Прежде всего, Чехов, – начал Миллер. – Сам я узнал его, еще учась в колледже. Перечитал тогда все его вещи. В молодости я интересовался советской драматургией двадцатых годов. Из нынешних писателей знаю и люблю поэзию моего друга Андрея Вознесенского. Недавно я написал предисловие к его книге, изданной в США. Он чудесный поэт, его творчество известно во многих странах. Вообще хочу заметить, что все последние годы я много работал, и у меня оставалось мало времени на чтение. Полтора года, не отрываясь, я вынужден был корпеть над автобиографией, обдумывая историю своей жизни. С возрастом читаешь меньше, больше пишешь сам. Я обнаружил в себе одну вещь: меня очень интересуют истоки, откуда я и что я есть. Хочу узнать, как появился в этом мире, и порассуждать над вещами, которые сейчас забыты, а когда-то были значительными. Ведь люди забыли свою историю, свое изначальное.

И тут Андрей, взглянув на часы, намекнул, что пора заканчивать. На полосу, то есть на семь машинописных страниц, материала мне вполне хватало.

Разговор подошел к концу, и я спохватился, что приехал сюда без фотокорреспондента. Как быть? Выручила Инга Морат, жена Миллера, профессиональный фотохудожник, автор многих фотоальбомов, в том числе альбома «В России» (1965), наделавшего в свое время много шума из-за вошедших в него фотопортретов Надежды Мандельштам,

Иосифа Бродского, Александра Солженицына… А главным образом из-за большого количества морщин на лице министра культуры СССР той поры Екатерины Фурцевой. Правительство пришло в ярость, пострадали оба – пьесы Артура Миллера в Советском Союзе были сняты с репертуара, книгу запретили.

Вышли на крыльцо в осеннюю свежесть золотого сада. Два друга, герои дня и… века встали рядом. Вознесенский в белом дутом пальто, как всегда, в прикольном шарфике, удовлетворенно заулыбался. Естественная поза. Щелк-щелк…

Инга передала мне только что отснятую кассету, и я помчался домой готовить интервью для публикации.

До сих пор корю себя за то, что постеснялся напроситься на кадр с двумя корифеями литературы. А Андрей не подтолкнул меня под блиц Инги Морат. Снимок с самим Артуром Миллером – не шутка! Жаль, что в моей фотоколлекции многих ярких личностей двадцатого века нет такого снимка, документа своего времени.

Но на поэтов нельзя обижаться. И я не обиделся на Андрея, тем более что интервью с Артуром Миллером, опубликованное в «Огоньке», стало знаковым для переломно-перестроечной эпохи, начинавшей набирать обороты. Ведь на дворе был еще только сентябрь 1986 года.

P. S. Удивительная вещь! Во время работы над этим текстом в феврале 2011 года в книжном магазине увидел только что вышедшую ту самую биографию великого американского драматурга, о которой он говорил в далеком 86-м году в Переделкине. В выходных данных книги «Наплывы времени. История жизни» указана дата американского издания – 1987 год. Кстати, как и предсказывал тогда Миллер, в книге чуть больше семисот страниц…

До нашего читателя она дошла только через четверть века.

Голос крови

Загадка двенадцати строк

В моей «вознесенскиане» сохранилось одно стихотворение, печатную судьбу которого я не могу расшифровать до сих пор. Однажды Андрей Андреевич предложил журналу «Огонек» большую подборку новых стихотворений. Как работник отдела литературы я подготовил их для представления редактору. Мне казалось: все предложенное именитым автором достойно опубликования. Но окончательное решение принимал, конечно, Коротич. Когда материал приходил в секретариат, я просил ответственного секретаря журнала показать мне окончательный вариант публикации, потому что всегда волновался судьбой текстов, проходивших через меня. Иногда редактор на чем-то ставил крест фломастером: то ли материал не соответствовал его редакторскому или личному вкусу, то ли он не сумел согласовать текст «выше», а, может быть, в нем говорил обычный для человека инстинкт самосохранения – время было хоть и вольготное, но Коротич продолжал смотреть в оба.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});