Крест на моей ладони - Влада Воронова

— А как вы берёте кровь? — спросила я.

— Одурманиваем простеня вампирским мороком и берём дозу-другую.

— Это сколько?

— Одна доза — сто грамм, — сказал вампир.

— И сколько доз можно взять у одного объекта?

Роберт глянул на меня с удивлением, словно ожидал услышать нечто иное.

— Не более двадцати процентов от общего объёма, — ответил он. — Потом кровь теряет живительную силу, становится всего лишь красной жидкостью. Но двадцать процентов редко кто может дать. Как правило, животворной крови не более пятнадцати процентов.

— Не стыкуется, Роберт. Для жизни опасна двадцатипятипроцентная кровопотеря — литр с четвертью.

— При чём здесь человеческая жизнь? Я говорю о вампирах и пути Света. У человеков печень и селезёнка сами насыщают кровь жизненной силой. А наши — нет. Поэтому вам помогает и консервированная кровь, и даже искусственная. Нам же только простеньская, свежая, ещё тёплая.

— Пусть так, — сказала я. — Но ведь не обязательно брать кровь насильно. Можно покупать, и тогда светлым не в чем будет вас упрекнуть.

— Мы и покупаем, — ответил Роберт. — Когда берём кровь, обязательно оставляем плату. Одна доза — триста граммов бараньей мякоти, полкило белого хлеба и большая головка чеснока. Платить можно продуктами или деньгами, без разницы. Цена установлена в те времена, когда денег ещё не было, натуральным обменом занимались. А когда появилась метрическая система, закрепили объём продуктов, чтобы легче было пересчитывать. Простеней не обидели, даже прибавили им несколько грамм для ровного счёта.

— А если вампир не даст плату? — поинтересовалась я.

— Это невозможно, — твёрдо сказал Роберт. — За нарушение законов крови смерть на месте. Отступника убьёт вампирская магия — и очень сурово. Но сам факт оплаты ничего не меняет. Ведь мы берём кровь насильно, через морок, и поэтому путь Света для нас закрыт.

Я кивнула, хотя и заметила очередную логическую неувязку.

— И сколько на свете вампиров? — спросила я не столько из любопытства, сколько ради того, чтобы потянуть время, подумать.

— Девять миллионов двести семьдесят две тысячи триста восемьдесят четыре, — с вызовом сказал он.

— А человеков более шести миллиардов, — ответила я с не меньшим вызовом. — Так что не надейтесь, будто я упаду в обморок, перепуганная громадностью цифры.

У меня заломило виски, сказывалась бессонная ночь и нервотрёпка. Но решение вампирской проблемы нашлось.

— Роберт, а если вы — я имею в виду вампиров — откроете частную больницу, и будете покупать кровь только у добровольцев? Излишки станете консервировать и вливать пациентам-простеням бесплатно. Вампирская община, насколько я поняла, богата и может позволить себе такую ширму. Тогда у светлых никаких претензий не останется, вы сможете войти в Белодворье.

Виски заломило сильнее и вдруг отпустило. Роберт придвинул мне варенье и сахар.

— Сладкое помогает, — сказал он.

— Так что на счёт больницы? — продолжила я.

— Это запрещено законами всех трёх дворов. Такая больница поставит наш мир на грань обнаружения.

Ответить я не успела, у Роберта запиликал мобильник.

— Можно? — спросил он.

Я кивнула. Роберт выслушал абонента и сказал:

— Нет. Разбирайтесь сами.

Собеседник что-то выкрикнул, слов я не разобрала. Но кричал он очень громко и яростно.

— Я знаю, — с подчёркнуто ледяным безразличием ответил Роберт, — что началось время Сумрака, но я больше не принадлежу Серодворью, и ты не имеешь права мне приказывать. — Нажатием кнопки он оборвал разговор.

— Что-то случилось? — спросила я.

— Бой у вокзала, — ответил Роберт. — Серьёзный. Человеки даже ОМОН подтянули. Теперь троедворцы спешно заметают следы.

— Из-за этой магической дряни вы уничтожите город!

— Я здесь, а не там, — возразил Роберт.

— Да какая разница! Здесь вы усиленно пытаетесь запихнуть меня в одну из этих кодл!

Вампир дёрнулся как от пощёчины, опустил голову.

— Нина, — тихо сказал он, — почему вам не нравится путь Света?

— Роберт, этой ночью я видела как исцеляли Тьмой и пытали Светом, как созидали и разрушали Сумраком. Я поняла главное: любая сила — всего лишь инструмент, безвольный и бездумный. Добром, злом или безразличием её делают люди. Мне все три двора одинаково отвратительны.

— Свет… — начал было он.

— Свет ничем не лучше Тьмы и Сумрака! — перебила я. — На Белодворье вас не берут из расистских соображений. Вампирам не позволяют открыть больницу потому, что Тёмному и Сумеречному двору вы нужны как рабы, а светлые вами брезгуют, не хотят принимать в свои ряды тех, кого считают низшей расой.

Опять заломило виски. От боли я утратила всю мою невеликую тактичность и деликатность.

— И ты хочешь связаться с такой мразью? — спросила я. — Серые-чёрные и то честнее — не врут, не прикрывают снобизм разговорами о благе простеней. Что ты надеешься найти у светлых? О какой доброте и любви к людям может идти речь, если они делят их на высшую и низшую расу? Портрет Гитлера твои светлые в холле не вывесили?

Вампир смотрел на меня неотрывно, требовательно. Виски разрывало от боли.

— И что вы прикажете мне делать? — сказал он.

— Не знаю. Я не вампирка, мне трудно судить, что для вампиров благо, а что — нет. Но должны ведь быть у тебя гордость, достоинство, самоуважение. Я не знаю, не понимаю вашей жизни и не могу давать советы. Но если тебе или ещё кому-то так нужна дорога Света, то идти по ней вы можете и сами. Дозволенье волшебников Белодворья вам ни к чему. Ведь пути Света, Сумрака и Тьмы открыты для всех одинаково. Ты можешь выбрать тот, который захочешь. Я не понимаю, что это значит — идти дорогой Света или дорогой Сумрака, дорогой Тьмы. Не представляю, куда они ведут. Но если любая из них будет отвергать людей только потому, что они вынуждены вливать себе чужую кровь или кожа у них другого цвета, или ещё из-за какой-то подобной дребедени, то все эти пути лживы. Они закончатся тупиком.

Боль исчезла. Я судорожно вздохнула. Разговор вымотал сильнее, чем вся ночная беготня.

— Нина, — взгляд Роберта я истолковать не смогла, никогда не видела, чтобы так на кого-то смотрели, — вы не догадываетесь, почему я не принадлежу Серодворью?

— Нет.

— Я принадлежу вам. Я ваш слуга по крови.

На Роберта я уставилась как овца на новые ворота.

— Но человек не вещь, — сказала я, — и не может кому-то принадлежать.

Роберт встал.

— Я вампир. И связан с вами узами крови. Я ваш слуга по крови. Навечно.

Приехали.

Я встала, подошла к окну. Уже почти рассвело. Ночь была тяжёлой, и утро будет не легче. Я вздохнула. Надоело всё, устала от сюрпризов и непонятностей. Но жаловаться не время, надо решать очередную задачу, состоящую из сплошных неизвестных. Я обернулась к Роберту и сказала:

— Вечность отпадает сразу, мне столько не прожить, а что касается уз, то откуда они вообще взялись?

— Вы дали мне кровь, — объяснил он, — семь доз. Вампир не может брать её просто так — ни силой, ни в подарок. За обычную очередную порцию платят деньгами. Но если кровью спасают вампиру жизнь, то платит он за это служением вечным как смерть, от которой меня избавила ваша кровь.

— Роберт, — не поняла я, — вы можете заплатить за эти дозы деньгами, и тогда никакого служения не нужно. Ведь очередная порция тоже спасает от смерти, и вы спокойно отдаёте за неё деньги.

— Не могу, — твёрдо сказал вампир. — Очередная порция спасает от естественной смерти. Но вы своей кровью откупили меня у смерти насильственной, и поэтому я ваш слуга по крови в жизни и за её пределом.

Это не ритуальное пустословье и не дурацкий розыгрыш, как я, вопреки очевидности, надеялась. Роберт действительно верит и в узы крови, и в мою власть над ним.

Но мной замшелые троедворские предрассудки управлять не будут. Люди должны быть свободными — это закон для всех: и вампиров, и человеков.

— Не спешите, Роберт, ведь должен быть способ разорвать узы.

Он плеснул крыльями, на несколько мгновений прикрыл глаза ладонью. Посмотрел на меня.

— Нина, — голос у Роберта звенел от напряжения, — предателей среди вампиров не было никогда. Вы знаете меня меньше двух часов, сомневаетесь в моей покорности и верности…

— Да ни в чём я не сомневаюсь! Просто это неправильно — узы крови, вечное рабство. Нельзя отбирать у людей жизнь. А убийство это или принуждение к служению, без разницы. И то и другое аморально.

Вампир от изумления онемел. В озверелом от бесконечной войны Троедворье понятия о ценности жизни и свободы другие. Благоговейного восхищения в его взгляде я испугалась до дрожи. Не с чего ему так на меня смотреть.

— Я принадлежу вам жизнью и смертью по закону крови, — сказал Роберт. — Если моё служение вам не нужно, прикажите — и я умру.