Жизнь летчика - Эрнст Удет

24 апреля я одерживаю свою первую победу на этом участке фронта. Над Шавиньоном я встречаюсь с Ньюпором и зажигаю его после короткого боя. Я вижу как он взрывается на земле, среди воронок от снарядов. Это моя пятая подтвержденная победа, потому что после моего боя над Мюльхаузеном я сбил еще три самолета, когда мы базировались в Хабсхайме. Через два дня, 26 апреля, – мой день рождения. Я пригласил всех своих друзей в красный салон. С помощью Беренда испечены три фунтовых торта. У нас есть какао и стол, покрытый белой скатертью, стоит посредине комнаты, как будто на детском празднике. Мы сидим вокруг него и ожидаем возвращения нашего командира, первого лейтенанта Рейнхольда. Два часа назад, вместе с двумя другими летчиками, он вылетел на патрулирование. В два часа двое других возвращаются. Они говорят, что потеряли его из виду во время воздушного боя, когда он преследовал своего оппонента, пытавшегося скрыться в облаках. Они смущены и расстроены. Конечно, они говорят правду. Но тень сомнения все равно остается, потому что в воздухе группа должна держаться вместе, как кисть и плечо, как голова и тело. Каждый ответственен за жизнь своего ведущего как за свою собственную. Это делается для того, чтобы ведущий чувствовал прикрытие сзади и смог бы сконцентрироваться на атаке.

В три тридцать я говорю: «Давайте начнем. Поскольку он опоздал, ему придется есть одному». Все начинают есть. Хотя все голодны и у торта отличный вкус, командиру оставлены два куска. Рейнхольд как бы среди нас. Никто не говорит о нем, но наши мысли постоянно возвращаются к нему. Это заметно и по разговорам, быстро затихающим и беспредметным. В пять звонит телефон. Глинкерман, который сидит ближе всех, и подает мне знак, передавая трубку. Но другие уже заметили это и в комнате стоит гробовая тишина. На том конце линии я слышу скучающий голос: «Это у вас пилот пропал?» «Так точно», отвечаю я поспешно. На том конце – тишина. Затем приглушенный разговор – я могу разобрать лишь отдельные слова – «Как он выглядел, тупица?»… Снова слышится скучный голос в трубке: «Что он еще носил, кроме летного шлема?» Я вспоминаю, что Рейнхольд всегда носил пару наушников. «Да, это он», кричу я, «Лейтенант Рейнхольд у вас?» «Мы не нашли никаких документов», и тихо: «Какой у него был полковой номер, Отто?» Затем, громче, обращаясь ко мне: «На его погонах номер 135». «Мертв?» «Да!» «Где вы находитесь, мы сейчас приедем». "Неподалеку от Лиерваля. Вы издалека увидите его самолет. Я вешаю трубку и смотрю на остальных. Все бледны и серьезны. «Пошли!», говорю я.

Мы бросаемся к автомобилю и мчимся по испещренному снарядными воронками шоссе по направлению к Лиервалю. Машина Рейнхольда лежит в самом центре поля. Она почти не повреждена и выглядит так, как будто готова к взлету в любую секунду. Мы бежим к самолету через зеленые сеянцы. Пехотинец рапортует. Рейнхольда нашли сидящим за ручкой управления, права рука – на кнопке пулемета. Его лицо было заморожено напряжением последнего боя, левый глаз прищурен, правый широко открыт, как будто бы он продолжал целиться в невидимого врага. И в этом положении его настигла смерть. Поля ударила сзади в голову, выйдя спереди между бровями. Входные и выходное отверстия очень маленькие. Мы забираем мертвеца и увозим его с собой. «И я хотел бы так умереть», говорит мне Глинкерман.

Через несколько дней прибывает наш новый командир – лейтенант Гонтерман. У него отличная репутация. Он сбил двенадцать самолетов и шесть аэростатов. Его тактика совершенно нова и всех нас удивляет. Прежде чем открыть огонь, он уже побеждает врага тем, что выбирает самую удобную позицию. И когда он наконец начинает стрелять, ему требуется самое большее десяток патронов чтобы разнести на куски вражескую машину, поскольку к тому времени он обычно приближается к ней на расстояние двадцати метров. От него веет спокойствием. Его круглое, как у фермера, лицо, не выражает никаких эмоций. Но одно в нем меня смущает: его раздражает каждое попадание в машину, которое он может найти после приземления. В этом он видит доказательство своих недостатков как летчика. Если применяется его система, правильно проведенный воздушный бой не позволяет его оппоненту сделать ни одного прицельного выстрела. В этом отношении он полностью противоположен Рихтгофену. Красный Барон принимает рапорт своих механиков о попаданиях в аэроплан с улыбкой пожимая плечами. Почти одновременно с прибытием Гонтермана эскадрилья перебазируется из Ле Сельве обратно в Бонкур. Это старый французский замок, окруженный парком. Владелец, старый провинциальный дворянин, живет здесь со своей женой и двумя дочерьми. Они переселились в отдаленную часть дома и предоставили в наше распоряжение самые раскошные комнаты. Скорее всего они ненавидят нас, но их поведение вполне корректно. Если мы встречаем их в коридоре или парке, они приветствуют нас с ледяной любезностью.

Однажды все изменяется. За обедом Гонтерман рассказывает нам, что он только что встретил в коридоре хозяина. Старик плакал. Его дочери должны идти в деревню и работать в поле. Комендант города, рядовой первого класса изводит и раздражает их как только может. Скорее всего он пытается заигрывать с младшей, худой и еще не успевшей подрасти девушкой пятнадцати лет. Гонтерман обещает разобраться с этим делом. Его лицо краснеет от гнева когда он говорит об этом нам. После обеда этот рядовой приезжает в замок на толстом жеребце. Мы поставили кофейный столик под деревьями в саду. Окна в комнату Гонтермана открыты и мы можем слышать каждое его слово. «На вас поступила жалоба,» начинает Гонтерман. Он говорит тихо, но громче обычного. «Это моя привилегия, герр лейтенант!». Рядовой говорит доверительно и с уверенностью в своей правоте. «Это как?» «Когда эти девки не слушаются, они должны быть наказаны!» Голос Гонтермана становится громче: «Мне сказали, что вы также приставали к одной из женщин.» Длинная пауза, затем снова голос Гонтермана: «Например, к молодой графине которая живет здесь, в замке.» «Я не обязан отчитываться перед вами в этих делах, герр лейтенант. Я комендант этого города!» Голос Гонтермана становится таким громким, что мы прямо подпрыгиваем. «Ты – кто? Ты – грязная свинья! Животное! Персонаж, которого нужно поставить к стенке без всякого промедления! Мы сражаемся честным оружием против честного врага, а такой негодяй как ты занимается своими делишками и все пачкает!» Это похоже на средневековую экзекуцию. В течении целых пяти минут Гонтерман бьет его, бьет своими словами. Но это не смягчает наказания. «Я отдам тебя под военно-полевой суд,» кричит он в конце: «Пошел отсюда!» Рядовой проходит мимо нас. Его лицо бледно и покрыто потом. В расстройстве он забывает отдать честь и даже сесть на лошадь. Затем приходит Гонтерман. Он уже остыл.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});