Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— «Помяни, господи, царя Давида и всю кротость его!» — крестясь, шепчет нянька.
На нас нападает уныние.
— А ведь она пожалуется? — решается наконец предложить вопрос кто-то из сестер.
— Вы спать ложитесь, что тут толковать.
— Ну, а вы как, мальчики?
— А мы дождемся, когда наши приедут, поскорее простимся с ними, да и мах к себе!
— А если спросят: как себя вели?
— Так что же, мы скажем, что хорошо. Разве не сумеем сказать?
— Ну, а если она после вас пожалуется?
— Так разве ночью искать будут?
— Вот и отлично! — радостно заключает старшая сестра. — Стало быть, если даже она и пожалуется без вас, так мы все на вас свалим, скажем, что это мальчики.
— Да, ишь ты какая ловкая! Это, чтобы он к нам пришел…
— Так как же?
— Просто притворитесь, что вы спите, — вот и конец.
На этом все рассуждения и повершаются: сестры ложатся спать, а мы сидим точно на иголках и ждем возвращения родителей. Тишина стоит в комнате такая, что, кажется, слышно, как муха пролетит. Кто бы мог подумать, что в этой именно комнате сидят и бодрствуют три страшных и известных всему околотку брата-разбойника? Да, в эти минуты я бы никому не пожелал быть на нашем месте!
Однако, по большей части, все страхи оказывались напрасными, потому что родители возвращались из гостей усталыми и тотчас же отсылали нас, мальчиков, к себе спать, даже и не спрашивая о том, хорошо или дурно вели мы себя. Даже бывало и так, что пока родители раздевались в прихожей и мы не только что не успели доложить о своем хорошем поведении, но даже не видели еще их, как Домна, принимая верхнее платье, слышим, уже жалуется:
— А они у мене, барин, бусы разорвали…
А отец, слышим, ей на это:
— Ну, ну, матушка, завтра с твоими бусами: на это день есть, а теперь пора спать. Завтра всех разберу, — прибавляет он и входит в комнату. — Марш по местам! — командует отец нам.
Мы как пули просвистываем мимо.
А на следующий день, смотришь, Домна успокоилась, а отец — тот и совсем позабыл, — так что вот как широко вздохнешь… кажется, чуть не до разрыва легких! Большая бывает радость тогда!
VI
Как-то раз в жаркий летний полдень, только что окончивши докучное ученье, лежали мы на тощей траве в нашем маленьком саду, под незавидной тенью старого вяза, и беззаботно смотрели в небо, подумывая разве о том, что не дурно было бы теперь сбегать выкупаться, — как услышали голос матери, звавшей нас с крыльца флигеля. Вскочивши, мы тут в минуту поспешили на зов. Матушка стояла на крыльце и кормила кур.
— Где вы запропастились? — спросила она нас.
— А мы в саду лежали.
— У вас есть какое-нибудь дело?
— Н-нет… мы купаться было хотели попроситься, — нерешительно проговорили мы.
— Ну, вот, всё купаться да купаться — не накупались еще. Вы вот лучше пошли бы да яиц мне поискали, а то, вон, куры совсем яйца нести перестали, всё без яиц приходят.
— Какие куры?
— Как какие — все почти. Вон сегодня шпанки пришли без яиц, а вчера сама щупала — сегодня должны были снестись; пестрохвостая вот уже третий день, как ничего не носит; хохлатка тоже, безножка, да все, все…
— А где же искать-то?
— Как, где искать — везде ищите. Под каретником поищите, под конюшнями, за погребами, за домом, в сарае, на бане, — везде, везде надо поискать.
Мы, разумеется, тотчас же отправились на поиски.
Сначала мы спустились под каретник, через дыру, прорытую в это подземелье собаками, которые залезали туда зимой в большую стужу. Долго и совершенно напрасно ползали мы на четвереньках в какой-то кромешной тьме, попеременно стукаясь то лбом, то затылком о здоровенные балки, на которых был утвержден пол каретника и, попадая руками, щупавшими дорогу в темноте, на разные грибы, поросли и какую-то слизь, облеплявшие стены и потолок подземелья; но при всем усердии поиски наши оказались бесполезными. Тогда, вылезши из подземелья, мы устремились дальше и с не меньшей добросовестностью обшарили такую же яму под конюшней, спустились в промежуток между погребами и забором — тут всё осмотрели несколько раз, и с полнейшим вниманием обошли вокруг дома и, не найдя нигде ничего, направились в сарай. В сарае этом лежали дрова и был навален всякий хлам, вроде старых колес, дровень, поломанных дуг и оглобель, битых бочонков и кадушек и проч. и проч. И бочонки, и кадушки, и оглобли, и дрова, и дуги — все было по нескольку раз потревожено нами с мест, но все-таки яиц мы нигде не нашли. Тогда мы поднялись на баню, стоявшую бок о бок с сараем и отделенную от соседнего двора высоким забором, так что между зданием бани и забором оставался промежуток в каких-нибудь пол-аршина ширины. Влезши на баню, общество искателей потерянных курами яиц старательно осмотрело все углы и закоулки и уже готовилось после бесполезных поисков спуститься вниз, — как вдруг кто-то заметил узкую щель между баней и забором.
— Господа! это что? Посмотрите-ка.
Господа посмотрели и тотчас же решили, что тут-то, должно быть, куры и свили себе гнездо, тут-то они и складывают яйца. Теперь оставалось только еще решить, каким образом можно попасть в эту щель. Пробовали мы сначала спуститься туда прямо с бани, но проба эта скоро оказалась не достигающей цели. Проба окончилась лишь разрывом панталон на самом колене да порядочной ссадиной на руке, причем пробовавший не спустился даже и наполовину. Тогда решено было обойти баню кругом и попробовать лезть с того места, где начинал отгораживать баню от соседского двора забор. Так и сделали: я полез вперед, за мной младший брат, как более смелый, а средний потянулся последним. Проползти нужно было так примерно сажен десяток. Хотя темноты тут особенной не было, но подвигаться вперед все-таки нужно было с большой осторожностью, потому что из забора торчали концы гвоздей, да и самая стена бани была не слишком-то гладкая.
— Вы, ребята, осторожнее, — предупреждал я братьев.
— А что?
— А то, что я сейчас было чуть-чуть не хватился лбом об какой-то деревянный кол, который вон налево торчит в стене.
Но едва я успел проговорить эту предупреждающую фразу, как почувствовал в спине необыкновенно жгучую боль, точно с меня кто-нибудь кожу начал сдирать.
— Ай! ай! — невольно крикнул я и остановился.
— Ты что? — спросил меня маленький брат.
Я изогнулся, как только было можно, и подставил брату спину.
— Смотри скорее, что там у меня на спине?
Брат приставил лицо к моей правой лопатке, — по его горячему дыханью я это почувствовал, — и начал рассматривать.
— Ну?
— Да ты себе рубашку гляди-ка как располосовал! — сообщил Семен. — Э-э-э! — вдруг воскликнул он. — Да у тебя кровь…
— Где?
— А тут же на спине.
— И много?
— Да, порядочно-таки: так шкура и заворотилась!
— Ну, помажь слюнями.
Семен исполнил.
— А теперь?
— Теперь ничего; я все слюнями замазал.
Я двинулся вперед, и братья потянулись за мною. Как и следовало ожидать, никакого куриного гнезда и никаких яиц мы тут не нашли, а только в конце щели приползли к какому-то отверстию, вырытому под забором словно бы собаками, и выводившему на какой-то совершенно неизвестный нам двор. Мы поочередно просовывали головы в эту вновь открытую дыру, но никто из нас не мог определить, на чей именно двор выходит она. Тогда мы решились расширить отверстие настолько, чтобы в него можно было пролезть и освидетельствовать точнее неизвестную нам местность. Сказано — сделано. Трое усердных работников в одну минуту исполнили задуманное и разом очутились на соседнем дворе. Точно испанцы, открывшие Америку, пораженные и изумленные, стояли мы у своей дыры, ведущей в столь известную нам Европу, то есть — за баню, и решительно не могли придумать, куда мы попали. Кажется, совершенно такими же чувствами были одержимы и петух, некоторое время смотревший на нас каким-то вопросительным знаком и затем поспешно скрывшийся неизвестно куда, и серая небольшая собачонка, обозревавшая нас и тотчас же стремительно бросившаяся за ворота и уже оттуда выставившая голову, чтобы обстоятельнее наглядеться на отважных пришельцев.
Дворик был небольшой и был кругом застроен разными хлевушками, клетушками, сарайчиками и прочими так называемыми холостыми пристройками, примыкавшими к небольшому же жилому флигельку. У окон флигелька, выходивших во двор, росло несколько довольно густых кустов акаций, так что зелень их закрывала нас от жильцов флигелька. Мы двинулись вперед и порешили первым делом освидетельствовать все эти холостые пристройки. Заглянули в одну — дрова лежат, заглянули в другую — коровник, попробовали отворить дверь еще в какую-то пристройку — дверь оказалась запертою. Хозяйничанье наше, как оказалось, не совсем понравилось серой собачонке, наблюдавшей за нами из-под ворот, и она лениво тявкнула; мы погрозили ей — собачонка еще тявкнула раза два. Собачий лай, как надо думать, долетел куда следует, и в полуотворившуюся входную дверь высунулась из флигелька чья-то голова, косматая-косматая такая, так что за волосами, беспорядочно спускавшимися на лицо, совершенно нельзя было разобрать, кто это, мужчина или женщина, взрослый человек или малолеток. Голова, хотя и сквозь густую сетку волос, но все-таки, должно быть, с любопытством рассматривала нас — так по крайней мере нужно было судить по тому неподвижному положению, в котором она пробыла несколько секунд; мы тоже пристально созерцали голову, но на всякий случай попятились поближе к дыре, чтобы легче было обратиться в бегство, если в том случится надобность.
- Изгнанник. Литературные воспоминания - Иван Алексеевич Бунин - Биографии и Мемуары / Классическая проза
- Павел Алексеевич Игривый - Владимир Даль - Классическая проза
- Картинки с натуры - Чарльз Диккенс - Классическая проза
- Братья Карамазовы - Федор Достоевский - Классическая проза
- Собор - Жорис-Карл Гюисманс - Классическая проза
- Перебежчики - Илья Недилько - Классическая проза / Путешествия и география
- Дом на городской окраине - Карел Полачек - Классическая проза
- Джек Лондон. Собрание сочинений в 14 томах. Том 12 - Джек Лондон - Классическая проза
- В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу (пер. Лютш) - Кнут Гамсун - Классическая проза
- Рассказ "Утро этого дня" - Станислав Китайский - Классическая проза