На нас смотрят Звезды - Игорь Крымов

– Би тана Башка йокма (одна такая, больше нет) – продолжали шутить наши моряки.

– Вай джёк гюзэль, — продолжались ликования у борта.

– Эвет, тузла бешь килограмм (да, попона пять килограмм), – показывая тыльную часть ладошки с распятыми пальцами, сами прикольщики громко заливались смехом.

Это был флотский юмор. Но теперь Ивану было не до него.

– Выручай Федоровна, – сказал Иван высовываясь из холодильника – Выручай дорогая, жрать хочу словно тысяча чертей сидят у меня в глотке перекрикивая друг друга дай.

Ее круглое как луна лицо еще больше растянулось в улыбке. Наверное в тот момент у Ивана был вид как у нашкодившего кота, пытавшегося только что стянуть сосиску со стола и застигнутого врасплох. Но Людмила всегда была рада, когда кто-либо просил у нее добавки. Тогда и не нужно спрашивать о том, вкусно ли получилось блюдо.

– Что касатик? Да вижу что на берегу женщины не очень были щедры на еду, – многозначительно поднимая вверх свой пухлый указательный пальчик добавила, – кризис понимаш ли.

– Да, да дорогая точно кризис, – повторял за ней Иван, – большой кризис постиг нашу матушку родную землю то.

– А жрать хочется, – перекривляла она его.

– Точно.

– Как тысяча чертей?

– Да уважаемая чтоб мне на этом месте провалиться, сто пудов пороху мне взад, – тараторил Иван.

– Ладно, ладно мне, заслуженной флагманской поварихе, лапшу то на уши вешать. Там на верхней полке, под самой морозилкой, за пачками масла спрятала я твою порцию, чтоб эти пьяницы с главной палубы по правому борту механики не пустили ее на закуску.

– Спасибо уважаемая, – пробегая мимо нее с полными тарелками в руках, Иван по сыновьи чмокнул ее в правую щеку.

Как птицу его несли ноги по трапу вверх и лишь удаляющийся и затихающий голос поварихи бубнил ему вслед.

– Я знала, чем заканчиваются эти сходы на берег, сто пудов пороха мне в….

Чтоб не придерживаться этикета и не смущать голодного Ангела, Иван поставил тарелки на столе и вышел из каюты. На палубе юта он присел на банку у огромного стола, который члены экипажа используют во время перекура на коффетайм. Он протянул руку к нардам и привычным, годами от тренированным движением, эффектно подбросил костяшки вверх. Звонким ударом о фанерную доску костяшки еще не раз подпрыгнули и с жужжанием завертелись на доске. Когда они остановились на верху было шесть шесть.

– Мой день- тихо сказал себе под нос Иван.

– Или ночь? – промелькнуло в его мыслях.

Когда он вернулся, тарелки не просто были пусты. Они были вымыты и аккуратно сложены на краю стола.

– Я хочу пи, – сказала Марина.

Иван молча достал из под стола бутылку минеральной воды.

– Нет, – сказала она, – не пить а пипи, где тут у вас туалет?

Его забавляла ее простота.

– Не туалет, а гальюн по флотски называется, – сказал Иван, – но он сейчас закрыт санитарными властями.

Иван как и любой моряк не был лишен чувства юмора.

– Как закрыт?

– На судне как и на железнодорожном транспорте это обычное дело когда приходишь в порт, – он видел что глаза Ангела все еще не верили ему, – ну как бы тебе сказать. Ну подобно тому, как закрывают туалеты в поездах на станциях или в санитарных зонах.

– А как же вы? – все еще с сомнением спросила она.

– А вспомни что делают пассажиры в таких случаях, конечно же бегут в станционный и в итоге отстают от поезда, дело не хитрое, – продолжал шутить Иван, – по твоему почему моряк сходит в порту на берег. Ну конечно! Ха! для того чтобы оправиться. На берегу столько туалетов.

– Глупости какие то, – Ангел не сдавалась, – а по моему в Керчи только один туалет и можно найти в районе рынка. Как же ваш экипаж найдет рынок ночью, да в незнакомом городе?.

Ему становилось жаль эту стройную фигурку, от нетерпения переминающуюся с ноги на ногу, нежные ручки которой бережно придерживали нижнюю часть своего живота, как бы предохраняя ее от неминуемого разлива.

– Ладно так уж и быть, скажу тебе, но только по секрету, – Он приблизил свои губы к ее уху, чтобы под видом секрета просто снова вдохнуть этот нежный и странный аромат свежести ее льняных волос, и тихо сказал, – Когда санитарно карантинные власти закрывают и пломбируют наши гальюны, мы используем наши каютные умывальники. Так, что прошу не стесняйтесь, коли вам пришлось посетить нашу ладью.

И он пригласительным жестом левой руки указал направление, где за ширмой Марина только что мыла свои руки и тарелки после еды.

– Господи! Отвернись хотя бы, – чуть ли не взмолилась она.

– Конечно, конечно, – Иван сел на диван и повернул голову к окну.

На лице его сияла победоносная улыбка. Он слышал, как Марина с грохотом подвинула к умывальнику каютный стул и стала на него ногами. Когда видимый Ивану силуэт, отраженного в стекле иллюминатора стройного тела подбирая полы платья принял характерную позу, он как порядочный мужчина прикрыл глаза. Не смотря на свое желание подсмотреть интимный процесс, он все же не хотел обманывать Ангела. С закрытыми глазами он слушал эту мелодию по известной причине переменного тона журчания струи, так как изначально умывальник не был предназначен для этого. Использованная для гигиены салфетка зашуршала и с характерным влажным звуком шлепнулась в нержавеющую корзину. Затем хлесткий звук резинки нижнего белья, и грохот возвращающейся на место мебели сообщили Ивану об окончании процесса.

– Можно уже повернуться? – спросил Иван, пытаясь подавить свою улыбку, чтобы его лицо повернулось с уже серьезным выражением.

– Нет, еще одну минуточку.

Фыркнул своим носиком турецкий флакон жидкого мыла, и полившаяся с из крана на омываемые руки вода, теперь звучала совсем другим тоном. Когда он повернулся, Марина уже вытирала его любимым махровым полотенцем свое румяное, то ли от стыда, то ли от весенней свежести лицо.

Это любимое Ивану полотенце он всегда старался взять с собой в рейс и использовал его лишь только после бритья. А теперь его использовали так сказать не по назначению. Но он простит все Ангелу, он уже простил и глубоко в своей морского волка душе даже пожелал бы, чтобы стоящая перед ним невинная и не порочная красота промокнула бы им и другие части своего прекрасного тела.

Мягкое по качеству, полотенце с голубыми фигурками матросиков с обеих сторон было соткано давно, еще на знаменитом в Советском союзе Херсонском хлопчатом бумажном комбинате где пятьдесят тысяч женщин ежесуточно в три смены своими нежными руками, изогнувшись в пикантных позах над станками свои тела, вкладывали свою душу в создание качественных тканей для половины населения великой державы.

Женщины во все времена были ходовым товаром. Сотни лет крымские татары набегами на южную Русь уводили их в полон и бойко продавали на суда, которые грузили этот ценный товар здесь же в Пантикапее (Керчи) или в Кафе (Феодосии) для его дальнейшего поругания в невольничьем османском рабстве. Даже великому Петру не удалось решить этот вопрос. И лишь матушка Екатерина раз и навсегда покончила с этим безпределом.

Не важно, что она была немкой – главное, что она сделала для России. Спустя двести лет горбостройка вернула все на круги своя. Теперь вместо знаменитого Херсонского хлопчатобумажного комбината стоит лишь пара супермаркетов мадам Гэрэги (женщина – бизнесмен). А пятьдесят тысяч женщин добавились к той миллионной безработной армии слабого пола, не по своей прихоти и воле ушедших по миру торговать своим телом. И в какие только страны не заходил наш моряк в этом порочном мире – везде, везде ему было противно слушать о том, какие хорошие наши женщины, что однозначно означало какие плохие наши мужчины, что позволили допустить все это.

Цена на женщин во все времена была высока. Даже пираты, как поется в песне брали лишь груз и женщин, а остальное все на дно. Все изменилось после горбостройки когда вместе с капитализмом, с базарным диким рынком и интернетом, с запада огромными потоками пришла к нам и порнография. Мой отец, старой закалки человек, сильно плевался читая первые извращенные объявления в газете «Из рук в руки», когда мужчина желает познакомиться с мужчиной при этом выставляя свои приоритеты – лучше с курсантом или солдатом. Иван понимал, что такие гомики – душевно больные мужчины, то есть они и не мужчины вообще а фактически женщины, которые однажды проснувшись с ужасом обнаружили болтающийся странный и не нужный им прибор между своих ног. Он понимал их, но все равно не принимал их и относился к ним с противной брезгливостью и не приязнью.