Мама, я жулика люблю! - Наталия Медведева

— Ну, чо, девахи, в технякум приехали поступать? Давайте… Видал, Валь? Они еще не поступили, а уже гуляють. Из-за нее, проклятой! Из-за мечты!

«Джейн Биркин» смеется.

— Ох и договоришься же ты, что получишь от одной из них по своей мечте!

Я сразу думаю о триппере. Половина таких вот девчонок никуда не поступят, потеряют девственность, если она еще есть. Может, забеременеют, может, триппер подхватят. И поедут они назад в свои деревни к свиньям. Я представляю, как атаманша «Клава» идет по тропиночке с картонным чемоданом в руке. И баба у колодца, завидев ее, орет на всю ивановскую: «Ой, Матвеична! Твоя-то в подоле принесла!» Потому что девка с огромным брюхом. Хотя она как раз, может, и не вернется — нахальная.

Ольгины знакомые мне безразличны. Я и не слушаю, о чем они говорят. Парень с сумкой встает рядом, протягивает шампанское. Я пью, обливаясь.

— Оля говорит, ты поешь хорошо. Может, спела бы… вместо этой. Он кивает на «Клаву», визжащую: «В жизни раз бывает восемнадцать лет!»

Мне неохота петь. А Ольга уже лезет с предложениями, просит ребят хлопать. Она пьяная. Я — нисколько. Даже противно. Это оттого, что я все время про Александра думаю. То, что с ним могло что-нибудь случиться, совершенно отпадает. Он из любой заварухи вылезет. Что же он не позвонил мне? А может, он звонил уже? Звонит. А меня нет. Я гуляю…

Вдоль набережной тут и там поставлены помосты-сцены. На них выступают, с них что-то объявляют. Но народ сам хочет выступать. С одной сцены артиста просто стащили. И тут же мужичок из толпы — по возрасту он больше годится в учителя, чем в выпускники, — вскарабкался на помост, микрофон обеими руками схватил и орет: «Чему нас учит семья и школа?» К нему милиция не равнодушна. Сразу трое подхватывают его за руки, так и не выпускающие микрофон. Он не сопротивляется — на ногах еле стоит.

И только орет в микрофон: «Жизнь сама таких накажет — скажи, Серега!..» Высоцкого поют со всех сторон. Даже глупо как-то. Может, будь он официальным бардом, его бы так и не пели. Всем охота недозволенного.

Возвращаемся мы с Ольгой в пять утра. Вот когда улицы поливают! Ольга идет спать ко мне. Не заглядывая в бабкину комнату, зашатываемся в «мою» и валимся на диван. Ноги гудят и горят, будто печки. Ольга вырубается молниеносно. А я почему-то повторяю про себя стихи Александра Блока, посвященные актрисе Наталье: «И лишь одна я всех тревожу своим огнем крылатых глаз…»

10

— Ольга, я подстричься хочу. Открыто ведь — час дня…

Ольга спросонья плохо соображает, но довольно кивает: «Давай, тебе будет хорошо!»

Я стригусь. Идем в ближайшую парикмахерскую. Рядом с площадью Мира, на Садовую. Конечно, лучше бы к знакомому парикмахеру пойти. Но я ведь сейчас хочу подстричься, немедленно.

В салоне сидят тетки в бигудях. От бигудей отходят провода. Тетки не двигаются. Сидят, как жабы. Раздвинув ноги. Мужики так сидят. А у баб этих ляжки, видно, настолько толстые, что их и не соединить вместе. Не хватало бы еще, чтоб они и пизды свои чесали. Запросто так, как мужики яйца почесывают или поправляют. Не знаю, что они с ними делают, только всегда их руки у собственных половых органов. И ширинки они на ходу застегивают, когда уже из туалета выходят.

Я долго уговариваю мастера не начесывать меня и не заливать литром лака. Мне хочется, чтоб натурально выглядело, распущенно-распушенно. А не как у завучихи или английской королевы. Мои остриженные волосы сметают огромной шваброй в кучу с чужими. Лишиться их стоит три рубля вместе с чаевыми. У выебывающегося пиздюка с Невского это стоило бы в три раза дороже.

Ольга стоит на улице — уже сбегала домой, переоделась. А рядом с ней… моя мамаша. Сейчас начнется. Ольга, жопа, не могла спрятаться от нее. Мать всегда по Садовой на работу ходит. С обеденного перерыва, наверное, идет.

— Да, новый человек. Надеюсь, что во всем. Неплохо.

Мать улыбается, трогает мои волосы. Слава тебе…

— Твой Саша телефон оборвал вчера вечером. Ты и его обманываешь?

— Ой, мама, никого я не обманываю… Хорошо, правда? И он сам виноват.

— Вот ты ему об этом и скажи. «Где она?» — он на меня напал. Я сказала, что, как обычно, не знаю, где ты. Вот он придет днем, и пусть теперь он тебя блюдет, раз меня ты ни в грош не ставишь!

Мать сейчас выше меня — я без каблуков. Да и вообще она высокая — идет на работу, возвышается над прохожими. И не старая она вроде — сорок восемь лет. Какая-то она одинокая, всеми покинутая. А была веселая. Я маленькая совсем была, и мы ездили с ней на выходные к Валентину. Они пилили дрова, мама пела. И мы все ходили в огромных валенках. А Валентин называл нас «Большая и Малая Медведицы».

Самое разумное — это идти домой и ждать Александра. Ольга ноет, солнце светит, моя прическа — атас!.. И мы идем по Садовой в сторону Невского. Некоторые мудаки очень странно проявляют свой восторг. Пройдет какой-нибудь мимо тебя, шепнет «ебаться» — и уж след его простыл. Неужели за такое короткое слово он успевает кайф получить? Бабки в своем репертуаре: «Тунеядки, куда ваши матери смотрят… скоро голыми по улицам ходить будут…» Мы молча проходим и нахально улыбаемся. А какой-нибудь юноша за нас вступится: «Молчи, старая, проходи мимо. Не загораживай прекрасный вид». Мы — прекрасный вид — выплываем на Невский.

Кого можно встретить на Невском недалеко от «Сайгона»? Конечно, Дурака. Он перебегает проспект и, качая головой, подходит.

— Ну, Наташа… Как, ты себе подстригла косы?… Догадываюсь, чье влияние.

— Нам не нужны влияния, мы сами с усами. А что, тебе не нравится?

— Ну, ты о чем? Супер-дупер! Изменилась будто. Серьезная такая.

Ольга фыркает и, кривляясь, встает в позу обиженной.

— А я, значит, Витенька, несерьезная? Вот пойду и наголо побреюсь!

Ха-ха! Могу себе представить. Решимости в Ольге только на мелкие делишки и хватает.

— Девочки, пойдемте шампанского выпьем. Я вас угощаю.

Приглашение от Дурака?! Это что-то необыкновенное.

Ольга чуть в ладоши не хлопает. Я тоже не против, но меня начинает мучить совесть. Вернее, она начала меня мучить вчера вечером, на «Алых парусах». Будто я что-то нехорошее делаю. Что только?

В баре у Дурака все знакомые. Встаем у стойки. Дурак шепнул бармену: «Запиши на меня», — и тот что-то в книжечку записал. Ни хуя себе конторка! Кредит у них тут! Бармен вполголоса рассказывает Дураку — не нам же! — о каком-то Пылесосе. Нет, Распылитель его кличка. В общем, его посадили. Он через «дипа» переправил целый контейнер икон за границу. Дурак ехидно хихикает.

— Ну вот, теперь вместо Израиля поедет в хорошо известном направлении.

«По шпалам-бля, по шпалам-бля, по шпалам!» — я пропела Ольге на ухо. Мы не остаемся в баре, выходим вместе с Дураком. Он убегает на «дело», а Ольга дуется на меня.

— Ты ему не жена ведь, своему Сашеньке. То ты с Володькой-баскетболистом, то ты с Гариком… Что ты, действительно, такая серьезная?!

Не слушая ее, я иду в сторону метро «Московский вокзал». А вот и Гарик. После его последнего телефонного звонка мы не виделись. Ольга так ничего и не знает.

— Куда же ты пропала, Наточка?

Он уже тянет свои волосатые ручищи ко мне. Я готова выдрать его усы по волоску. Только не нервничать, спокойненько… Он уже что-то планирует. Сейчас я тебе спланирую…

— Конечно, Гарик, поедем. И зачем в ресторан? Сразу к тебе поедем. И будем наслаждаться друг другом. Ебаться будем. И ты, держа меня за зад, будешь приговаривать: «Кончи, кончи, Клавочка!»

Его взгляд из удивленно-довольного становится недоверчивым. Ольгина физиономия постепенно краснеет.

— И в придачу к своей сперме ты вольешь в меня заразу. Или ты уже вылечился?

Гарик прекрасно умеет себя контролировать. Но я заметила его секундное замешательство, бегающие глазки, испуг. Я со всего маху бью его по лицу. Желваки на его челюстях, как два узла. Ольга вдруг орет: «Женя! Женя!» Я кричу, шиплю и хриплю: «Пиздюк проклятый!» В момент, когда кулаки Гарика уже сжаты и нависают надо мной, подскакивает Женя. Он очень ловко встает между мной и Гариком. Ольга что-то лепечет Жене, он в свою очередь что-то говорит Гарику по-грузински. Глаза у Гарика будто в крови. И он смотрит на меня своим кроваво-диким взглядом из-за плеча Жени. Тот поворачивается, подмигивает Ольге и кивает в сторону метро. Нам долго намекать не надо. Ольга хватает меня под руку, и мы бежим. Мы бежим даже по эскалатору. Хотя ясно, что Гарик не погонится за мной, — Женя ему уже предложил выпить, сказал, что есть клевые телки…

— Наташка, как ты его!.. Если бы не Женька, он бы тебя убил. А я его сто лет не видела, надо же — по-грузински говорит. Ты тоже мне — подружка! Ничего не рассказываешь!

И не буду ничего ей рассказывать. Вот тебе и «Алые паруса», вот тебе и новая прическа, вот и погуляли…

* * *

Мои волосы падают. Может, и надо было их слегка начесать и лаком покрыть. Накручиваю челку на бигудинку и подметаю пол в «моей» комнате. Звонка в квартиру не было, но я слышу, как кто-то входит. Я оборачиваюсь с метлой в руках, с бигудинкой на лбу. Саша… Он чем-то похож на Гарика. Хватает меня за руки и начинает трясти.