Поход в Россию. Записки адъютанта императора Наполеона I - Филипп-Поль де Сегюр

Казалось, уже доносился гром пушек; мы прислушивались, продолжая идти, и старались угадать, где происходило сражение. Но за исключением нескольких отрядов казаков ни в этот, ни в следующие дни мы не встретили никого, и только небо было нашим врагом. В самом деле, не успел император перейти реку, как в воздухе пронесся какой-то глухой шум. Вскоре начало темнеть, поднялся ветер, и до нас донеслись раскаты грома. Это угрожающее небо и окружающая нас пустынная местность, где мы не могли найти убежища, нагнали нас уныние. Многие из тех, кто раньше был охвачен энтузиазмом, испугались, видя в этом роковое предзнаменование. Им представлялось, что пламенеющие тучи скапливались над нашими головами и спускались на землю, чтобы преградить нам вход в Россию.

Правда, эта гроза была так же величественна, как и все предприятие. В течение нескольких часов темные, желтые тучи, сгущаясь, тяготели над всей армией, от правого до левого фланга, на пространстве пятидесяти миль. Они угрожали ей огнем и обрушивали на нее потоки воды, Поля и дороги были залиты водой, и невыносимый зной сразу сменился неприятным холодом. Десять тысяч лошадей погибли во время этого перехода и на бивуаках. Огромное количество повозок было покинуто в песках, и много людей умерло потом[30].

Император нашел убежище в монастыре, где он укрылся от первых ударов грозы. Но вскоре он выехал оттуда в Ковно, где царил полнейший беспорядок. К раскатам грома уже перестали прислушиваться. Эти грозные звуки, раздававшиеся над нашими головами, как будто были уже забыты. Если вначале это явление, столь обычное в такое время года, и могло повлиять на некоторые суеверные умы, то все же для большинства миновал уже период предзнаменований. Остроумный скептицизм одних, грубость и беззаботность других, земные страсти и настоятельные нужды — все это заставляло людей отворачивать свои взоры от неба, откуда являлась гроза и куда она должна была снова вернуться. Среди царившего кругом беспорядка армия видела в этой грозе только естественное явление, случившееся некстати, вместо того чтобы смотреть на него, как на знамение, осуждающее такое гигантское нашествие. Поэтому гроза служила лишь поводом к раздражению против судьбы и неба, которые придали ей, случайно или нехотя, характер грозного предзнаменования.

В этот день ко всеобщему испытанию, выпавшему на долю армии, присоединилось еще особенное несчастье. Наполеон после Ковно[31] был очень рассержен тем, что в Вильно, где казаки разрушили мост Удино, наткнулся на сопротивление. Наполеон сделал вид, что презирает это, как все, что составляло ему препятствие, и приказал польскому эскадрону своей гвардии переплыть реку. Это отборное войско бросилось туда безо всякого колебания.

Вначале они шли в порядке, а когда глубина увеличилась и они уже не достигали дна, то удвоили усилия и вскоре вплавь достигли середины реки. Но там более сильное течение разъединило их. Тогда лошади перепугались, уклонились в сторону и их стало уносить силой течения. Они уже перестали плыть и просто носились врассыпную по поверхности воды. Всадники выбивались из сил, тщетно стараясь заставить лошадей плыть к берегу. Наконец, они покорились своей участи. Их гибель была неизбежна, но они пожертвовали собой перед лицом своей родины, ради нее и ее освободителя! Напрягая последние силы, они повернули голову к Наполеону и крикнули: «Да здравствует император!» Трое из них, еще держа голову над водой, повторяли этот крик и затем исчезли в волнах. Армия точно застыла от ужаса и восхищения перед этим подвигом.

Что касается Наполеона, то он быстро отдал приказания и с точностью указал все, что надо было сделать, чтобы спасти наибольшее число из них. Он даже не казался взволнованным — оттого ли, что привык подавлять свои чувства, или же считал всякие проявления подобных чувств на войне неуместной слабостью, пример которой он не должен был показывать. Возможно, впрочем, что император предвидел гораздо большие несчастья, перед которыми такой случай был сущим пустяком.

Из Ковно Наполеон прошел в два дня к ущельям, защищавшим равнину Вильно. Там, прежде чем показаться, он подождал донесений от своих аванпостов. Он надеялся, что Александр будет оспаривать у него эту столицу; Звуки выстрелов, казалось, подтверждали эту надежду, как вдруг ему объявили, что вход в город открыт[32]. Он двинулся туда, озабоченный и недовольный. Он обвинял генералов авангарда, что они выпустили русскую армию. Этот упрек был обращен к Монбрену, как к наиболее активному из них, и Наполеон так вспылил, что даже пригрозил ему. Однако гнев его не имел последствий. Эта вспышка у такого человека, как Наполеон, Не столько заслужила порицания, сколько внимания, как доказательство, какое огромное значение он придавал быстрой победе.

Однако, несмотря на свою вспыльчивость, он все же обдумал все нужные распоряжения для своего вступления в Вильно. Впереди него и за ним следовали польские полки. Но гораздо более занятый мыслью об отступлении русских, нежели восторженными и благодарными криками литовцев, он быстро прошел через город и отправился к своим аванпостам.

Русская армия исчезла. Надо было отправляться за нею в погоню.

Глава II

Битва при Островно, взятие Витебска и Смоленска, битвы при Валутиной горе, Полоцке и Вязьме

Начиная от Немана, армия не переставала двигаться вперед, в погоню за русскими. Двадцать пятого июля Мюрат направился в Островно со своей кавалерией. В двух милях от этой деревни Домон, Дю Коэтлоске, Кариньян и 8-й гусарский корпус[33] продвигались колонной по широкой дороге, обозначенной двойным рядом больших берез. Гусары уже почти достигли вершины холма, на котором они заметили только наиболее слабую часть русского корпуса, состоящую из трех гвардейских полков и шести орудий. Ни один стрелок не прикрывал этой боевой линии[34].

Командиры 8-го корпуса полагали, что впереди них идут два полка той же дивизии, которые отправились через поля слева и справа от дороги и были скрыты теперь деревьями. Но эти полки остановились, а 8-й корпус, уже далеко опередивший их, продолжал продвигаться, уверенный, что сквозь деревья, на расстоянии 50 шагов, он видит эти самые полки, между тем как он прошел мимо них, не заметив этого.

Неподвижность русских окончательно ввела в заблуждение командующих 8-м корпусом. Они сочли бы ошибкой отдать приказ стрелять, и поэтому послали одного офицера на рекогносцировку, продолжая подвигаться без малейшего сомнения. Вдруг они увидели, что их офицер сражен ударом сабли и взят, а неприятельская пушка громит гусаров. Не теряя ни минуты, они, развернув под огнем противника свои отряды, не колеблясь бросились к деревьям, где скрывались русские, чтобы прекратить их выстрелы. С первого же натиска они захватили пушки, опрокинули полк, находившийся в центре неприятельской линии, и разбили его[35]. В образовавшемся хаосе они вдруг заметили справа русский полк, который обогнали раньше. Этот полк остался стоять, словно пораженный неожиданностью, но они обошли его и, набросившись с тыла, сокрушили также и его. В самый разгар этой второй победы они заметили третий неприятельский полк левого фланга, который тронулся с места, намереваясь отступить. Быстро обернувшись и собрав все силы, какие еще можно было собрать, они набросились на этого третьего врага, когда он двигался, и рассеяли его.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});