"Та самая Аннушка". Часть первая: "Аннушка и ее Черт" (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич

Морива подалась ему навстречу, распахивая больничный халат, под которым ничего не было. Её груди…'

— Ты точно хочешь это слушать? — уточнил я. — Там две страницы стонов, вздохов и скрипа кровати. Я обычно пролистываю.

— Вряд ли это чтиво расширит мой кругозор, — зевнула Аннушка, — я девушка опытная. Переходи сразу к сюжету.

— Угу… — зашуршал страницами, пробегая текст по диагонали, — да когда же вы… О, вот, оделись, наконец… «Я заберу тебя отсюда. Тебя и жену. Её грехи не так велики, чтобы позволить ей превратиться в чудовище…»

— Сам лаборантку пялит, а у жены грехи? — скептически фыркнула Аннушка. — Ох уж эти мужики…

— Может, тут так принято, я почём знаю. Читать дальше?

— Да читай уж…

— «…я заберу вас в лабораторию, ведь шроун-лучи…»

— В честь себя назвал? — снова перебила девушка. — От скромности не помрёт. Ладно, молчу-молчу, читай дальше.

— «…шроун-лучи, ставшие причиной вашей беды, могут стать и вашим исцелением! Я не сомкну глаз над экспериментами, я подберу фрекулентность, буду облучать вас снова и снова…»

— По-моему, его просто прёт оттого, что получил на халяву двух подопытных крыс, которых можно заодно и поябывать, — не выдержала Аннушка. — Спорим, жену он тоже простит разок-другой на кушетке?

Я пролистал вперёд.

— Угадала. Прямо в этой главе. 'Простишь ли ты меня, о мой супруг? — воскликнула сквозь слёзы Ликития. — Лишь сейчас я осознала, как мелочна моя ревность на фоне твоей гениальности! О, как глупо было требовать соблюдения мещанских условностей от личности такого масштаба! Как я могла быть так слепа? Как не понимала, что ты достоин большего? Одного лишь прошу, позволь мне быть твоей слугою, раз оказалась недостойна быть супругой! Нет, не слугой, рабой, наложницей твоею!

— Оставим эти глупости, Ликития, — ответил Шроун. — Ведь каждый может ошибиться, даже я. Не время каяться, сперва я должен спасти тебя!

— О, как ты великодушен! Позволь же доказать тебе, как я это ценю! — Ликития упала на колени перед мужем, её руки ловко распустили завязки его штанов…'

— Хватит, поняла, поняла, — засмеялась Аннушка, — сдаётся мне, автора этого шедевра поколачивала толстая злая некрасивая жена, вот он и отрывался в фантазиях. Там дальше что-то происходит, или сосут с причмокиванием до финальных титров?

— Сейчас, погоди, — я пролистал ещё несколько страниц. — Вот, он, наконец, поимел их по очереди и обеих вместе, возвращаемся к сюжету.

«Шроун ходил взад и вперёд по кабинету. На его красивом, мужественном, благородном лице…»

— Хрена себе у автора комплексы! Там нет его портрета?

— Нет, — я покрутил в руках книгу, — наверное, тут не принято.

— Спорим, он был убогим задротом, которому девки не давали?

— Ты же говорила про злую жену?

— Одно другому не мешает. Он был убогим задротом, девки ему не давали, его женила на себе страшная, толстая баба на десять лет старше, которая вытирала об него ноги. Свои кривые, целлюлитные, волосатые ноги.

— Увы, тут нет его биографии, — заглянул в конец книжки я.

— Жаль, я бы выиграла спор.

— Разве что за неявкой соперника. Мы этого не узнаем.

— Ладно, чёрт с ним. Так что там было на его пафосном еблете?

— 'На его красивом, мужественном, благородном лице отражалась напряжённая работа…

— … кишечника, — фыркнула Аннушка. — Всё, молчу, молчу. Читай.

— '…напряжённая работа мысли. Даже его непревзойдённый гений замирал перед ошеломляющими перспективами научного успеха. Шроун-лучи работали, но стоило признать, что ошибкой было применять их к растениям. Учёный подошёл к прозрачной стене лаборатории. За ней в двух изолированных боксах сидели те, кто составлял некогда его мужское счастье, Морива и Ликития. Но кто бы узнал первых красавиц института в этих удивительных существах?

— Вы очень красивы, — сказал им Шроун, — вы почти совершенны. Осталось ещё немного…

Человеческий полинорк оказался гораздо более гибким и чувствительным, чем полинорк примитивных полевых вредителей, он с лёгкостью программировался — но лишь в одну сторону. Утолщались и уплотнялись кожные покровы — сейчас эти тёмные глянцевые тела, давно уже не нуждающиеся в одежде, наверное, не пробила бы и пуля. Приобрёл фантастическую эффективность метаболизм — иногда учёный невольно содрогался, наблюдая, как их челюстной аппарат перемалывает продукты вместе с упаковкой. Он давно уже отказался от обычной еды, забрасывая в боксы мешки собачьего корма. Женщины не жаловались — да и вряд ли смогли бы. Их рты отлично рвали и грызли, но не могли больше говорить. Шроун гадал, сохранились ли за этими узкими, ушедшими под лицевую броню глазками хоть какое-то подобие мысли? Это всё ещё люди, пусть и изменённые, или просто суперхищники, способные только рвать и терзать?

— Мог ли я вернуть их в исходное состояние? — думал учёный. — И должен ли был? Разве не лучше им быть такими, мощными, гибкими, неуязвимыми, отбросившими шелуху рефлексий?

— Нет, — говорил он убеждённо, глядя в толстое стекло, — не случайность предоставила мне этот шанс. Сама Судьба привела меня на этот путь. Вы — лишь черновик, первый набросок. Ваши тела, созданные природой для плотского удовольствия, моей волей и разумом превратились в источники грандиозного познания…

— Вы что-то сказали, профессор? — новая ассистентка принесла кофе. — Эти существа… Какими они были до того?

— Обычными, девочка. Они были обычными.

— Ах, увы, я тоже такая обычная, — вздохнула, колыхнув высокой грудью, эта юная прелестная блондинка. — Как я счастлива, что на меня падает скромный отблеск вашей гениальности! Я готова на что угодно, чтобы стать ближе к вам. На что угодно!

В больших влажных глазах девушки сияло восхищение, переходящее в желание, и Шроун невольно потянулся к застёжкам её халата. Его ожидания не были обмануты — под ним оказалось лишь красивое тонкое кружевное бельё…'

— Так, — перебила меня Аннушка, — я, пожалуй, наслушалась. Давай ты дальше прочитаешь сам, а завтра перескажешь краткое содержание?

— Как скажешь.

— Всё, я спать. Если соберёшься дрочить, не сопи громко и постарайся меня не забрызгать.

— Вот ты язва.

— Это ты меня ещё плохо знаешь. Спокойной ночи, солдат.

* * *

К утру ветер не то чтобы совсем улёгся, но уже не завывал угрожающе, а так, посвистывал. Позавтракали чипсами и газировкой — диета «Мечта тинейджера». Аннушка высунулась за дверь, покрутила головой, сплюнула:

— Не погода, а пескоструйка. Надо чем-нибудь морды замотать.

Порывшись в ассортименте ларька, нашла два тонких шарфа с какой-то яркой символикой. Интересно, тут был футбол? У нас такие фанаты носили.

— На, — протянула один мне, — натяни на лицо, а то пыли наглотаешься. И очки вот ещё. Фасончик сомнительный, но ты и так не красавец.

— Что выросло, то выросло.

— Да не переживай, я не переношу красавчиков. Дай поправлю… — она подтянула на мне шарф, — всё, пошли.

Я выкатил тележку и захромал по дороге. Погода явно портится — вчера, несмотря на ветер, видимость была до горизонта, а сейчас — метров двести, не больше. Дальше пейзаж размывается летящей в воздухе пылью, которая, несмотря на все усилия, лезет в нос, рот и глаза.

— Как твоя нога? — спросила Аннушка.

— Справлюсь, — буркнул я.

Нога не радует, вчера слегка натёр, мазь положения не исправила, но деваться некуда. Ждать, пока заживёт, некогда. Если судить по динамике, через несколько дней мы можем просто застрять в центре пылевой бури и сдохнуть там, когда кончатся вода и еда. Впрочем, это я о себе. Аннушка, если не врёт, может «свалить в любой момент». Ей просто машину жалко. Ну, так найдёт себе новую, подумаешь. А вот меня она при этом вряд ли на горбу потащит, так что буду терпеть и хромать, хромать и терпеть. Дело привычное.