РАССКАЗЫ СУДМЕДЭКСПЕРТА - АНДРЕЙ ЛОМАЧИНСКИЙ

Именно на эти вопросы академик Колесников и хотел получить ответы. Когда Ахмед поправился после операции, опять послали за переводчиком, опять принялись за расспросы, и опять ничего не узнали. Тогда переводчика отпустили, но чтобы хоть как-то скрасить научное фиаско, академик-генерал решил на худой конец блеснуть политической "правильностью":

— Вот видите, как трудно живется трудовому народу зарубежом. Никакой медицинской помощи! Ахмед, скажи нам, ты ведь из бедняцкого сословия?

Ахмет непонимающе хлопал глазами. Академик упростил вопрос:

— Ну кем твой папа работает?

На этот раз до Ахмета дошло, о чём его спрашивают. Он вздохнул и обречённо махнув рукой ответил:

— Царёй!

ШЕСТИМИЛЛИОННЫЙ ПРОЛЕЖЕНЬ

или Голубая Эмма

В продолжение темы об уникальных инородных телах, что порою приходится «вытягивать» из человеческого организма, можно рассказать и эту историю. Однажды в клинику Общей Хирургии «Скорая» привезла бабулю вполне интеллигентного вида. Седенькая и сероглазая, в ней ничего не выдавало еврейку. Почти ничего. Первое, конечно, имя. Емма Аароновна Зин… э-ээ, Зингельшмуллер, если не ошибаюсь — уж очень длинная фамилия. А второе, это старая синяя татуировка на руке. Расплывшийся от времени неровный многозначный номер — страшная отметина фашистских лагерей смерти.

Бабушка корчилась от острой боли в животе, но татуировка настолько заинтриговала врача, что тот нарушил классический порядок опроса больного и первым вопросом спросил, откуда у неё эти цифирки? Оказалось из самого знаменитого места — из экстерминационного лагеря Аушвиц. Старший лейтенант Барашков аж подпрыгнул от любопытства. Не часто встретишь выжившего узника, ведь из шести с небольшим миллионов европейских евреев в живых остались в лучшем случае тысячи — капля в море. Ещё большей редкостью было встретить выжившего узника в России. С Восточного фронта поезда смерти мало шли, "полное и окончательное решение" обычно принималось на месте, вспомнить хотя бы киевский Бабий Яр или овраги Коростени. Потом многие из тех, кто уцелел, оказались на территории союзников и к тем же союзникам перебрались на постоянное место жительства. Америка и Британия депортировали назад к Сталину громадное количество советских военнопленных, но евреям позволяли оставаться. В общем, было чего у бабушки пораспрашивать. Но тут подошёл профессор и зелёному адъюнкту Барашкову пришлось унять свою непомерную любознательность и перевести разговор в конструктивное, то бишь медицинское русло. Итак, Эмма Ааароновна, когда заболело, где и как, что принимали, чем хворали?

Если судить по ответам на все Барашковские вопросы, то у бабули вероятнее всего аппендицит. Старлей принялся старательно мять ей живот, проверять симптомы. Классическим такой аппендицит назвать нельзя, но всё равно похоже. Боль в спину отдаёт — «аппендюк» наверное забрюшинный или ретроцекальный.[16] Одна только странность в анамнезе — бабка утверждала, что подобные боли, только не такие сильные, периодически беспокоят её, ну этак лет сорок. Тогда Барашков такому странному факту никакого значения не придал. Небось по молодости у неё бывали какие-нибудь мезодениты,[17] или болел правый яичник, да и банальная кишечная инфекция могла давать похожую картину. У бабки небось склероз, вот спустя много лет и считает любую случавшуюся боль в животе "такой же". Без шуток — в хирургии «сорокалетних» хронических аппендицитов не бывает.

Так, с диагнозом более-менее понятно, экспресс-анализ крови пришёл, можно докладывать профессору. Профессор выслушал адъюнкта и со всем согласился. Раз там ничего особенного нет, давай-ка, молодой человек, сам делай операцию. Случай как раз «учебный», великого опыта не требует. Старший лейтенант моется, берёт себе в ассистенты кого-то из старшекурсников и становится к столу. Учитывая возраст пациентки, решают оперировать под общим обезболиванием. Подошёл анестезиолог, минутка и бабушка в наркозе. Ну с Богом, начали!

Когда вскрыли брюшную полость, первое, что удивило старлея, это нормальный отросток. Из тех, что на жаргоне «синими» называют. Никакие они не синие, в смысле не посиневшие, а нормальные, бледные, без малейших признаков воспаления. И лежал такой отросток не ретроцекально, а открыто. Бери — не хочу. Барашков уже решил его вырезать, так, на всякий случай, чтобы хоть как-то оправдать операцию, но тут его внимание привлекло нечто непонятное. Как раз, где слепая кишка прилегает к брюшной стенке, была заметна некоторая припухлость. Эх, жаль разрез маленький! Не зря говорят, большой хирург — большой разрез. А мы, браток, с тобой пока мелковатые…

Старлей уже вслух укорял себя. Потом вспомнил, что для ассистента он ведущий хирург, смутился и с чувством долга будущего преподавателя взялся учить: "Смотрите, слушатель, да там похоже какой-то желвак. Поэтому не будем гнать лошадей. Не зря бабка сорок лет на боли в этом месте жаловалась. Там за слепой кишкой, скорее всего сидит набухший лимфоузел. А может и опухоль… Короче, рассечём этот бугорок, возьмём кусочек для патанатомов — пусть злокачественное новообразование исключат. Хотя похоже, что там особых проблем нет — видишь какой компактный инфильтарат. Сделать такое легче, чем "аппендюк выстричь". Кстати, сам аппендикс трогать не будем — нужды в этом нет. Понял? Тогда приступим".

Ассистент придавил слепую кишку и за ней сразу проступило нечто компактное, твёрдое и «холодное». "Холодное" не на ощупь. На ощупь оно такое же тёплое, как и всё внутри живота. На хирургическом жаргоне «холодным» называют то, что не имеет признаков острого воспаления. Баршков смело чиркнул по инфильтрату скальпелем. Скальпель упёрся во что-то, потом соскочил с характерным лёгким скрежетом, что назывется железом по стеклу. Старлей удивлённо хмыкнул. Ранка практически не кровила — стенки действительно оказались склерозированными, словно старый рубец. Похоже, что злокачественной опухолью здесь и не пахло — у них рост обычно инвазивный, въедливый, когда опухоль буквально прорастает в окружающие ткани. Ободрившийся Барашков отступил на сантиметр и небольшим полукруглым разрезом обошёл непонятный инфильтрат. Потом в этот разрез засунул палец, тупо подобрался под этот комочек и буквально вылущил нечто, размером с грецкий орех. Вот так, легко и просто! Всё же большой хирург с Барашкова вполне может получиться.

"Ого, какая твёрдая! Фиброма, должно быть. В любом случае опухоль доброкачественная" — прокомментировал довольный старлей, держа находку на ладони. Операционная медсестра подставила эмалированную плошку, и Барашков довольно небрежно стряхнул туда красный шарик. "А чего оно такое… скрипучее. Там что, бляшка? Ну, холестериновая. Или внутри кальцинировано всё?" — предположил ассистент. Баршков хмыкнул: "А кто его знает! Если б у старушки махровый атеросклероз был, то бляшки у неё по всем кишкам сидели бы. Небось кальций там… Впрочем, разрежем, увидим… Но только не сейчас, а после операции. Вдруг там в центре какой инфекционный очажок? Не охота бабуле брюхо бактериями обсеменять. Бережённого Бог бережёт". Адъюнкт, насколько позволял боковой разрез, осмотрел брюшную полость, но ничего подозрительного больше не нашёл. Пора ушиваться. Операцию закончили быстро. Больную переложили со стола на каталку и повезли в послеоперационное отделение.

Теперь надо всё описать в истории болезни, а чтобы описание было полным, то неплохо бы изучить находку. Барашков принёс в ординаторскую баночку с консервантом и плошку. Уселся поудобней за стол и попытался рассечь непонятное образование ровно пополам. Опухоль со скрежетом выскользнула из-под лезвия в сторону. Старлей удивлённо глянул на скальпель. Остро отточенная кромка затупилась, чуть погнувшись в виде небольшой зазубрины. Тогда адъюнкт взял комочек двумя пальцами и легонько сдавил. Из него прыснула капелька гноя, а следом со звоном выпрыгнул небольшой объект правильной конической формы. Ничего не понимающий доктор погонял эту круглую пирамидку по плошке скальпелем. Та звенела, словно стекляшка. Тогда Барашков плеснул туда чуть консерванта. Раствор смыл кровь, и перед взглядом изумлённого доктора предстал красивый кристалл, прозрачный, но с выраженным голубоватым оттенком, при этом играющий на гранях всеми цветами радуги. Что это? Камень? Да нет — крупноват для камня. Если только какой малоценный… Скорее всего что-нибудь из дешёвой бижутерии — гранёная под бриллиант стекляшка.

А вот когда рассекли пустую склерозированную массу, то там ничего интересного не оказалось — типичный старый рубец, просто со свежим воспалением. Молодец Барашков, что не стал такое резать в чистой операционной. Впрочем, скальпель он туда всё же тыкал. Надо бы бабушке срочно антибиотики назначить. Теперь понятна история этого инфильтрата. Когда-то бабка проглотила эту цацку. Скорее всего случайно. Такая круглая штуковина обычно гарантировано и без помех проходит желудочно-кишечный тракт. Однако случился довольно редкий случай — в районе слепой кишки эта стекляшка стала. Возможно не малую роль сыграло индивидуальное анатомическое положение того места, где тонкий кишечник соединяется с толстым. Дело в том, что входит он туда сбоку, под прямым углом, и у Эммы Аароновны этот угол оказался весьма высоко. Образовался своеобразный слепой мешок, где твёрдый и тяжелый предмет вполне может задержаться. Инородное тело давит на стенку кишечника, образуя там выемку — пролежень. Слепая кишка одной стороной прилежит к брюшной стенке, и стекляшка постепенно «вгрызлась» туда. Такие дела весьма известны, и вряде случаев они заканчиваются плохо. У данной же больной обошлось — кишка зарубцевалась изнутри, запечатав объект в ретроцекальном пространстве. После воспалительного процесса образовалась рубцовая ткань. Но микробы всё равно попадали туда, время от времени вызывая воспаления. Это объясняло и периодические боли справа внизу живота и образование толстой фиброзной капсулы вокруг инородного тела. Осталось только спросить, помнит ли сама больная, как она проглотила эту цацку?