Шрифт:
Интервал:
Закладка:
–Не за Москву, а за честь свою сразимся! – голос воеводы с помоста разносился могуче над толпой, сплошь затопившей площадь, примыкающие улицы, и даже все доступные возвышения стен, крыш, крылец и подоконников, и сенных перил. Тем, кто не мог ни видеть, ни слышать, из-за удаления, с помоста площади каждое слово передавалось стоящими впереди, и эхом рассылалось до самых отдалённых углов, где в этот час даже детские крики и плач умерились. Умолкли на время и колокола, только с отдалённой Воскресенской, у подворья воеводы, неслись размеренные сигналы общего сбора. Встревоженные стаи ворон оседали на привычных местах ошмётками хлопьев копоти, болтаясь над окрестностями. Позади воеводы справа стояли в кольчугах, лёгких и панцирных, в шлемах, при саблях и саадаках20, выбранные из немногих оказавшихся на месте детей боярских начальники над полками. Хотя правдивее было бы сказать, что каждому из них предстояло по мере силы и опыта править своей частью стеновой обороны и пёстрого войска. Слева, рядом с духовенством, ждали своего черёда обратиться к городу и объявить насущные распоряжения наместник с советниками.
Федька стоял ближе всех к отцу. Впервые он видел столько народу сразу. Странно, но он почти не волновался, не думал о предстоящем, даже не ощущал сладкого пугающего возбуждения, что изматывало его терпение всё время накануне. Происходило нечто великое, несомненно, и все эти тысячи людей сейчас переживают то же, наверное, что и он перед своей первой битвой, и даже кто не в первый раз уже, каждый думает и ждёт, и не знает грядущего. Ему вовсе не нравились испуганные горестные осунувшиеся вдруг лица горожан, и в особенности – горожанок. Было в них что-то обиженное, растерянное и до отчаяния жалкое… Пока все собирались, пока владыка Филофей, в сопровождении духовенства, под знаменем со Спасителем, держащего образа, в торжественном облачении, при зажжённых светочах, но в чёрной митре, творил краткий молебен, народ истово кланялся и вторил молитве. Когда появился воевода Басманов со свитой, то и дело вокруг стали вспыхивать вопросы-очажки, обращённые, по всегдашнему народному обыкновению, друг к другу, а на деле – к власти того, кто возложил на себя обещание перед миром за них всех отвечать. Лица ополченцев посуровели. Гудели о ста тысячах басурман против двадцати, обыкновенно ожидаемых; о надежде на государево войско, и тут же о том, что от Москвы никакого слова так и нет пока, а остаются они на верную погибель… Мелькали резкие язычки угрюмых речей о том, что, может, благом будет убраться отсюда подалее, раствориться по лесам-болотам, как те, что поумнее, делают, а то и вовсе податься на Дон обходными путями, и не ждать конца. Гудение смолкло, когда воевода Басманов, отдав поклон владыке, а после думным чинам, вышел на край помоста, повелительно неспешно оглядев народ внизу. Чем началась его речь, Федька не уловил, поглощённый внезапно нахлынувшим приступом тяжёлой тревожной воли, единившей сейчас, казалось, всех, и даже городское зверьё, в противоречие людям сгинувшее по застрехам. День был такой ясный, ночной морозец таял, и солнышко тянуло его глянуть наверх, в мягко сияющее небо, но вдруг он словно очнулся от неестественной дышащей тишины, колыхающейся дымчатым морем в тускловатых отблесках стали, вокруг голоса его отца. В этом голосе не было ничего от слабости человеческой, но столько было человеческой решительной высочайшей страсти, что Федька смотрел на него, как будто видел впервые.
–Бежать нам отсюда некуда, и не за чем! Наша земля – тут, и побежавши, отдадим её, а после – всё отдадим, потерявши прежде тел наших души. Вы вот корите государя, что де бросил вас. А государь собою рискует за нас ежечасно, и в ночи и днём о том думает, как Вседержителя упросить помощи одолеть злоумышленников наших, что, аки рыскающие звери ненасытные, скопом собираются, чтобы нас на куски разорвать, испугать, жестокостями покорству обучить, а иных – посулами склонить к худшему из деяний земных – предательству веры и други своя. Каждого из вас, здесь стоящих, с чадами ещё нерожденными, уже поделили и приговорили меж собою погань ханская с разбойниками ливонскими! Каждую пядь земли, нам от бога данной, нами же и поднятой и возделанной, уже в мыслях распродали, хоть и не получили пока что её, но льстятся богатой поживой! Курбский князь, как отребье бесчестное, род свой позоря, бежавши этой весною, не усладился одной изменою, но вскоре привёл на северные наши земли новых хозяев своих, разорителей, хулителей всего православного, и четыре волости за Псковом и Новгородом сожжены и кровью залиты стали, пока государь не подоспел с войском прекратить беззакония эти. Тысячи безвинно погибли. Или вы ничтожно надежды питаете на милости вражеские, что, если ласковы и смирны с ними будете, то вас пожалеет чужеземец, или, может, Давлетка-собака сюда идёт вольными вас оставить? Наделы вам по новой раздать? От бедствий защитит, может?! Нет, не для этого лезет сюда нечисть. Своих детей здесь кормить будет, а вы – кого смерть лютая позорная обойдёт – в рабстве беспросветном у них
- Жизнь и дела Василия Киприанова, царского библиотекариуса: Сцены из московской жизни 1716 года - Александр Говоров - Историческая проза
- Сеть мирская - Федор Крюков - Русская классическая проза
- Грех у двери (Петербург) - Дмитрий Вонляр-Лярский - Историческая проза
- Землетрясение - Александр Амфитеатров - Русская классическая проза
- Дарц - Абузар Абдулхакимович Айдамиров - Историческая проза
- Зверь из бездны. Династия при смерти. Книги 1-4 - Александр Валентинович Амфитеатров - Историческая проза
- Заветное слово Рамессу Великого - Георгий Гулиа - Историческая проза
- Женщина на кресте (сборник) - Анна Мар - Русская классическая проза
- Рукопись, найденная под кроватью - Алексей Толстой - Русская классическая проза
- Тайна Тамплиеров - Серж Арденн - Историческая проза