Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фред… Надо во что бы то ни стало предупредить Фреда… А в конце-то концов! То, что происходило с Фредом, касалось только Фреда! Точно так же, как истории О., касались только самого О., — на столе у Дю Руа лежала и эта маленькая книжечка, изданная Повером, загадочная, непристойная и неповторимая. Психиатрия и марксизм, рассказы лучших советских писателей, научные выкладки и салонный эротизм! Крепкий коктейль, ничего не скажешь! Прибавьте еще пистолет, и вы получите схему устройства, — устро-о-ойства, как говорили тогда в Париже, — «доктора» Оливье Дю Руа.
— Шут гороховый, — с нежностью прошептал Робер.
В дверях показалась Жюльетта, она превосходно вошла в роль испуганной путешественницы.
— Ты мог бы, по крайней мере, помочь мне дотащить чемоданы!
— Да, — рассеянно сказал он, — сейчас.
Он уже опять стоял у окна. Когда ждешь, тянет к окну. Из окна берлоги Оливье была видна часовня, торчавшая справа, и постройки из кирпича, в сумерках казавшегося густо-красным, чуть дальше блестели цветные стекла и виднелись очертания внутреннего дворика; тощие деревья со всех сторон подступали к больничным корпусам, словно хотели их задушить. Внизу у крыльца бок о бок стояли две машины, словно два друга, как их хозяева: красный «бристоль», полыхавший в свете входной лампы, и зеленая «аронда». Улыба «дежурил» возле зеленой машины. Он разглядел в окне Робера и стал делать ему какие-то загадочные знаки. То ли хотел его вызвать, то ли что-то сообщить ему.
— Да, — повторил Робер, — иду. — Он обернулся. Его жена стояла бледная, с побелевшими губами. Когда Жюльетту охватывал гнев, ее лицо становилось похожим на японскую маску.
— Слушай, Робер, из уважения к твоему ремеслу я многое тебе прощала, но теперь…
Снова зазвонил телефон. Жюльетта сокрушенно вздохнула. Робер снял трубку.
— Прекрасно, как у себя дома! — не удержалась она.
Робер не обратил на ее слова внимания, лишь рука в кожаной перчатке дрогнула, повелевая замолчать.
— Нет, мосье, — сказал он. — Доктор Дю Руа не возвращался. По-моему, он еще на работе. Я ему передам, мосье, не беспокойтесь, как только он придет. — Робер положил трубку.
— Слушай, Робер, — взорвалась Жюльетта, — делай как знаешь, но у меня сердце сжимается: и ради этого мы пожертвовали рождеством в Бо-де-Прованс?! Ты эгоист, ты думаешь только о себе! А если маленькая подхватит какую-нибудь заразу! Ведь это же больница!
— Душевные болезни не заразны, — отпарировал Робер.
— О! — простонала она, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на сушу… (Какой красивый у нее рот, даже когда он у нее приоткрыт, как у рыбы.) — О! Конечно, я и забыла: это же сумасшедший дом! Боже мой, куда я попала!
Жюльетта задыхалась.
Она в изнеможении упала на стул.
Поверженная, раздавленная.
Робер внутренне корчился от смеха. Однако в его намерения не входило сыграть с ней злую шутку, хотя она это и заслужила. Он просто не мог раскрыть своих карт: узнай она, что ей придется провести рождество в качестве гостьи дома умалишенных, она бы ни за что на свете не согласилась уехать из Парижа!
Жюльетта поднялась, она еле держалась на ногах.
— Я не останусь здесь, чуть слышно произнесла она. — Сегодня же я перееду в гостиницу, в Брюгге. Домино я беру с собой.
Он не ответил.
Тогда она закричала:
— Безумный, ведь здесь же настоящий ад! Ты сам разве не понимаешь, что здесь — ад!
Она уже натягивала пальто.
Послышался шум мотора, вот он затрещал под окном, потом все смолкло. Рука в кожаной перчатке шевельнулась, словно хотела удержать Жюльетту. Робер вернулся к окну.
Долговязый Оливье Дю Руа спрыгнул с мотороллера, прислонил его к стене и, бросив на ходу несколько слов Улыбе, который и бровью не повел, а затем дружески и весело помахав окну во втором этаже, взбежал на крыльцо.
Глава IV
Еще не видя Оливье, Робер и Жюльетта уже услышали его голос, сильный и мужественный, хорошо поставленный, сочного тембра. Обращаясь к Бернару, он произносил слова несколько аффектированно, как в театре. Ему нравилось играть. Он постоянно кого-нибудь изображал, и это было довольно забавно. Но что скрывалось под маской?
— Что такое! — послышался недовольный возглас. — Уж не запах ли красной капусты оскорбляет мои ноздри!
— Да, доктор, — ответствовал мажордом, — из кухни тянет!
— Прекрасно! Ты можешь выбросить свою капусту на помойку! Капуста есть яд, презренный! Немедленно ступай на кухню и договорись обо всем с шеф-поваром. Надеюсь, мои друзья будут обслужены в соответствии с их рангом, а также и моим…
Оливье, словно вихрь, влетел в комнату, озарив всех улыбкой. Ясной улыбкой младенца. Он еще с порога охватил взглядом всю мизансцену: сиявший от радости Робер, белокурая Домино у огня, внимательно изучающая сигары фараона, Жюльетта, застрявшая в манто.
— О, я поспел вовремя, — воскликнул Оливье, изобразив на лице живейшую заинтересованность, — семейная сцена, не так ли?
Он подошел к Жюльетте, снял с нее пальто и заставил ее вернуться обратно.
— Уж не бунт ли это? Еще одна несчастная восстала?
Жюльетта не знала плакать ей или смеяться. Нервы у нее были натянуты до предела. А Оливье дурачился, как мальчишка: он пересыпал свою речь прибаутками и присказками, вставлял даже целые диалоги из романов-фельетонов, изрекал прописные истины в духе героев мелодрам.
— Итак, семейная сцена, и я имею честь быть ее причиной. Но, Жюльетта, вы не должны пилить своего мужа: я намерен показать вам необычайный спектакль. Любой дурак может отпраздновать рождество в Бо-де-Прованс или в каком-то там Межеве… — он проблеял слог «ме», — или в отеле «Вийетт»! Рождество на Капри! Рождество в Бая! Рождество на Занзибаре! Рождество в Риддике, в Антверпене! Рождество в хижине! Рождество у пигмеев! Рождество у папуасов! Рождество у предводителя племени Свиной Головы! Рождество среди представителей Вооруженных Сил! Все это отвратительно, потому как банально. Но отнюдь не любой дурак может отпраздновать рождество в сумасшедшем доме! И к тому же в Бельгии, — заключил он.
На лице Жюльетты мелькнула слабая смущенная улыбка. Она чувствовала себя беззащитной перед этим задором, жизнелюбием, стремительностью, и тем не менее что-то в ней противилось этому и гнало прочь хорошее настроение.
— Ну? Вот-вот. Улыбнитесь. Да улыбнитесь же! Берите пример с Домино. Подойди ко мне, будущее дитя улиц!
Домино, раскрыв объятия, бросилась к нему.
Он поднял ее и подбросил в воздухе. Девочка неудержимо хохотала.
— Домино! — укоризненно проговорила Жюльетта.
— Еще! — потребовала Домино.
— Вот как надо приветствовать своего дядю Оливье! Жюльетта, позаимствуйте у нее хотя бы малую толику! Молодые, проявляя прекрасную социальную приспособляемость, дают прекрасный урок своим предкам — трухлявым отцам и недостойным матерям, что и доказывают, каждый по-своему, мадемуазель Мину Друэ и мадемуазель Франсуаза Саган. Ты согласен, Робер?
Он опустил девочку на пол и повернулся к Роберу. Они обнялись. В Жюльетте что-то дрогнуло, она позавидовала их дружбе и этому порыву.
— Доктор, я приветствую вас, — произнес Робер давно задуманную фразу.
— Отныне мы — доктор, — сказал Оливье, употребив шутки ради множественное число, как это делают коронованные особы, говоря о себе, — дабы больные наши пребывали в добром здравии, дабы грехи наши, а они велики, были наказаны и дабы множилось, всеми правдами и неправдами, число друзей наших. Как доехали?
— Хорошо.
— А как с бензином? Я до последней минуты боялся, что ты его не достанешь.
— Да, сначала были всякие затруднения, но потом все уладилось; дирекция телевидения и префект помогли мне, а один промышленник достал талоны.
— Ты спасен. Здесь с бензином легко. Рад вас видеть. Сколько лет, сколько зим.
Он откинул голову назад — черноволосый, матовое, удлиненное лицо, лицо с картин Эль Греко, только гладко выбритое, огромные блестящие глаза и очень белые зубы, спереди редкие, — народная мудрость гласит, что это к счастью. Оливье слегка скосил глаза и потер руки, поднеся их к самому носу. Это был знак безмерной радости у Оливье Дю Руа. Жюльетта все еще как будто колебалась.
— Эй, мажордом! — прогремел Оливье. — Мажордом! Виски нам, мы пьем за дружбу!
Никто не ответил. Должно быть, Бернар был на кухне.
— А кстати, Бернар, он тоже?.. — спросил Робер.
— Разумеется. А ты как думал?
— Но он не опасен?
— Да нет, алкоголик. Он опасен только вне больницы.
— А! Ну ладно.
Это было слишком для Жюльетты. Так спокойно говорить о таких больных! Сопротивление ее было сломлено.
- Линии судьбы, или Сундучок Милашевича - Марк Харитонов - Современная проза
- Уничтожим всех уродов. Женщинам не понять - Борис Виан - Современная проза
- Прощай, Коламбус - Филип Рот - Современная проза
- Маленькая принцесса (пятая скрижаль завета) - Анхель де Куатьэ - Современная проза
- Тайное свидание - Кобо Абэ - Современная проза
- Раздел имущества - Анатолий Алексин - Современная проза
- Голоса на ветру - Гроздана Олуич - Современная проза
- Обычный человек - Филип Рот - Современная проза
- Манекен Адама - Ильдар Абузяров - Современная проза
- Долгое безумие - Эрик Орсенна - Современная проза