Рожденная контрреволюцией. Борьба с агентами врага - Андрей Иванов

Важность сохранения контрразведывательных структур была очевидна и членам Петросовета, считавшим, что «необходимо надзор иметь, чтобы [не допустить шпионажа]»[136].

Одной из форм этого надзора стала интеграция членов советских учреждений в структуры военно-морского контроля. Например, начальником КРО при штабе флотилии Северного Ледовитого океана стал член Архангельского Совдепа меньшевик прапорщик А. А. Житков, включивший некоторых советских служащих в состав военно-морской контрразведки. При этом отделение не испытывало особых неудобств и продолжало функционировать в штатном режиме[137].

Кроме того, заместитель начальника КРО штаба Иркутского военного округа капитан А. Н. Луцкий был избран в Харбинский Совет РСД[138]. А один из основателей российской военной контрразведки генерал М. Д. Бонч-Бруевич был «кооптирован и в Псковский Совет, и в его Исполком»[139].

Это позволяло советским учреждениям использовать органы военного контроля для решения собственных задач. К примеру, по просьбе Закавказского Совета РСД Петроградскими контрразведчиками был арестован дезертир Еремеев, бежавший в столицу из Тифлиса после обвинения в воровстве и враждебной пропаганде. Впоследствии члены Петросовета ходатайствовали об освобождении Еремеева, но, ознакомившись с материалами его досье, признали законность ареста. Для расследования этого дела была создана специальная комиссия, в состав которой наравне с членами Совета вошли представители столичной контрразведки[140].

Этот случай показателен во многих отношениях. Во-первых, он служит ярким примером сотрудничества органов военного контроля с советскими учреждениями. Во-вторых, подтверждает неконфликтный характер взаимоотношений советских лидеров с контрразведчиками. В-третьих, доказывает возможность компромисса между этими двумя организациями.

Приведенные факты позволяют сделать вывод о том, что отношения Советов РСД с контрразведывательными структурами в период «мирного развития революции» носили характер сотрудничества. Советские учреждения признали необходимость сохранения службы военного контроля для обеспечения безопасности государства и поддержания правопорядка.

* * *

Однако нарастание противоречий между Временным правительством и Петросоветом оказало серьезное воздействие на дальнейшее развитие контактов советских учреждений с органами военного контроля в разных регионах страны. Например, на территории Европейского Севера произошло некоторое ухудшение отношений данных структур. Член Архангельского Совдепа прапорщик А. А. Житков 16 июля 1917 года был снят с должности начальника Беломорского КРО, а его преемником на этом посту стал следователь Архангельского окружного суда коллежский асессор М. К. Рындин[141]. Таким образом, несмотря на продолжение сотрудничества между местными административными органами Временного правительства и Советами РСД, произошло изъятие некоторых элементов системы государственной безопасности из-под контроля Совдепов.

Более того, с этого момента контрразведчики в разных регионах России стали вести пристальную слежку за членами Совдепов, разделявшими идеи большевиков. Подобные факты впоследствии позволили Л. Д. Троцкому утверждать, что сотрудники военного контроля установили «во всей стране систему контрразведочного феодализма»[142].

Все это весьма негативно сказывалось на взаимоотношениях советских лидеров и борцов со шпионажем. Аналогичный эффект произвело и формирование после «июльского кризиса» 1917 г. контрразведывательного отдела Министерства юстиции[143]. Финансирование данного ведомства производилось из суммы в 100 тысяч рублей, которую Временное правительство ассигновало министру юстиции П. Н. Переверзеву «для расследования по делам о германском шпионаже»[144].

Этот орган, по словам его бессменного руководителя эсера профессора Н. Д. Миронова, имел своей целью «борьбу со шпионажем под политическим флагом и контрреволюционными попытками». Что же до необходимости создания такого учреждения, то она мотивировалась тем, что «чины военной контрразведки слишком мало были подготовлены для такой работы, не разбираясь в политических группировках, кроме того, при неопределенности политического положения часто не имели достаточной решительности»[145].

Несмотря на то, что штат контрразведки Минюста не превышал 8 человек, деятельность этой организации вызвала колоссальное негодование. Объяснялось это очень просто: сотрудники отдела, по большей части не имевшие никакого опыта агентурной работы, регулярно выдвигали беспочвенные обвинения в шпионаже против представителей политической оппозиции. Так в разработке контрразведки Миронова находились дела социал-демократа А. Ф. Аладьина, черносотенцев В. М. Пуришкевича и В. С. Завойко (ординарца и политического советника генерала Л. Г. Корнилова). Кроме того, в сношениях с германской разведкой были заподозрены член столичного Совета от партии эсеров В. М. Чернов и его однопартиец М. А. Натансон[146]. Все это делалось подчиненными Миронова публично, вызывая дальнейший рост недовольства представителей Совдепов.

Работа КРО Петроградского военного округа также не способствовала снятию напряженности в отношениях столичных контрразведчиков с Петросоветом. После того, как Б. В. Никитин был назначен генерал-квартирмейстером штаба округа, а отделение возглавил судебный следователь А. М. Волькенштейн[147], конфликты с советскими учреждениями стали возникать значительно реже, однако полностью не исчезли. Один из таких конфликтов был вызван арестом члена исполкома столичного Совета Ю. М. Стеклова. Вообще-то в июле — августе 1917 года аресты членов Петросовета контрразведчиками происходили довольно часто[148], но этот случай наиболее интересен для понимания тенденций развития отношений отечественных силовых структур с местными Советами РСД. Примечателен он тем, что именно Стекловым впервые был поднят вопрос о самом праве сотрудников органов военного контроля на арест депутатов Совета[149].

В результате вмешательства Керенского Стеклова освободили из-под стражи, а Волькенштейна — от занимаемой должности, что лишь усилило противоречия между контрразведкой и Совдепом. Место главы окружного КРО занял Миронов, совмещавший с этого момента руководство сразу двумя военно-контрольными учреждениями.

Под его руководством отделение продолжило разработку дела большевиков, по-прежнему остававшихся одним из главных объектов деятельности спецслужб. Агентами контрразведки были добыты сведения о планах РСДРП(б) по проведению очередного выступления, о чем был незамедлительно проинформирован А. Ф. Керенский.

* * *

Получение этой информации могло повлечь за собой очередную серию арестов представителей Петросовета, но свои коррективы в этот план внес «Корниловский мятеж».

Немаловажно, что данная попытка переворота могла быть успешно предотвращена подчиненными Миронова, если бы он придавал большее значение получаемой информации. В частности, еще в конце июля 1917 года вольноопределяющийся 11-го Сибирского стрелкового запасного полка Н. М. Палутис лично сообщил Миронову о готовящемся выступлении. В дальнейшем, согласно показаниям Палутиса, «Миронов мне ответил, что политическим сыском не занимается, и указал, что по поводу моего заявления он переговорит с А. Ф. Керенским и Борисом Викторовичем Савинковым. По предложению Миронова я явился к 12 ч. вечера в дом военного министра на Мойку, 67, просидел там до четырех часов утра, но ни Савинковым, ни Мироновым принят не был. […] Несколько дней спустя я звонил Миронову по телефону, который сообщил мне, что Савинсков по моему доносу ничего сделать и предпринять не может. После этого я неоднократно звонил Миронову, но он меня просил им не надоедать»[150]. Так некомпетентность контрразведки Министерства юстиции спровоцировала начало очередного кризиса Временного правительства.

Оправданием проявленной некомпетентности должен был служить тот факт, что «контрразведка Петр[оградского] воен[ного] округа была поставлена крайне слабо», а доставляемые ей сведения «иногда были ошибочны». Однако, даже принимая во внимание это обстоятельство, возникает вопрос, почему именно обращение Палутиса было оставлено без внимания, а согласно материалам Чрезвычайной следственной комиссии, расследовавшей обстоятельства «Корниловского мятежа», «выступление генерала Корнилова было для Н. Д. Миронова полной неожиданностью и никаких предвестников такового выступления он раньше не имел»[151].