Немой крик - Анжела Марсонс

– Вы что-то говорили про записку? – мягко напомнил Брайант.

– Да. Негодяй степлером прикрепил ее к уху собачки, – глаза профессора покраснели.

Ким содрогнулась.

– А вы помните, что в ней было написано? – спросила она.

– Она у меня с собой. – Милтон опустил руку в карман пиджака. – После всего этого ветеринар отдал ее мне.

Стоун взяла записку в руку. С точки зрения экспертизы, эта бумажка была совершенно бесполезна, ибо уже успела побывать в руках профессора и ветеринара.

Инспектор развернула ее и положила на стол. На белом листке бумаги простым черным шрифтом было напечатано:

ОТКАЖИСЬ ОТ РАСКОПОК, ИЛИ СЛЕДУЮЩЕЙ БУДЕТ ТВОЯ ТРЕТЬЯ

– Я даже не стал возвращаться домой. Стыдно признаться, но я был в ужасе, – говорил тем временем ученый. – Правда, ужас и сейчас еще никуда не делся. Кто на такое способен? Я вас спрашиваю, инспектор. – Он допил остатки чая. – Я даже не знаю, куда мне теперь идти.

– К миссис Пирсон, – предложила Ким. Она хорошо помнила выражение лица женщины, когда та говорила о своем начальнике. Этот маленький бульдог никому не позволит приблизиться к нему.

Стоун встала и забрала записку, пока Брайант жал профессору руку и предлагал подвезти его туда, куда ему понадобится.

Сжимая записку в руке, Ким вернулась в кабинет. Она не могла избавиться от ощущения, что где-то находится громадная банка, полная червей, а ей только что вручили открывашку.

– Так, Кев, мне кажется, что кофе надо освежить, – объявила она. – Стейс, что насчет земли?

– Площадью около акра, расположена рядом с крематорием в Роули. Прямо на самом краю жилого квартала, который муниципалитет построил в середине пятидесятых. До строительства это была территория сталелитейной фабрики, – отчиталась Вуд.

Брайант вошел в комнату, продолжая говорить по мобильному.

– Большое спасибо, Кортни. Вы нам очень помогли. – Посмотрев на своих коллег, он увидел три пары любопытных глаз, уставившихся на него. – А в чем дело?

– Кортни? – повторила Ким. – Мне что, пора рассказать об этом твоей жене?

– Я счастлив в браке, шеф, – Брайант со смешком снял пиджак и повесил его на спинку стула. – Так, по крайней мере, говорит моя жена. А Кортни сейчас зализывает сердечные раны, нанесенные ей Джоанной, преподавательницей английского языка, которая не так давно строила вам глазки.

– Это правда, командир? – Глаза Доусона чуть не вылезли из орбит.

– Успокойся, мальчик. – Стоун повернулась к Брайанту. – А зачем ты ей звонил?

– Следуя вашей всегдашней логике, – сержант приподнял бровь, – я спросил Кортни, есть ли у нее список мест, где работала Тереза Уайатт. Сейчас она его готовит.

– Не забудь послать ей открытку на Рождество. Она сэкономила нам целое состояние на бумаге, – усмехнулась Ким и повернулась к Стейси, пытаясь представить себе территорию, о которой та говорила. – Подожди-ка секундочку… Ты говоришь о земле прямо рядом с крематорием? О той, на которой обычно останавливается передвижная ярмарка?

Вуд повернула экран в ее сторону и показала землю, о которой шла речь. Экран заполнила карта Гугла.

– Смотрите-ка. Вот здесь, возле дороги, есть какой-то огороженный участок, а в остальном это просто заброшенная территория.

Внутренности Ким скрутились в крутой комок. Все ее чувства обострились до предела.

– Стейс, мне необходимо все, что ты сможешь найти по Крествуду. А пока мне надо сделать несколько звонков.

Сев за свой собственный стол, Стоун глубоко вздохнула. Несколько кусочков головоломки встали на свое место. И впервые в жизни она надеялась, что ошибается.

Глава 12

Том Кёртис отвернулся от окна. Обычно дневной свет не мешал ему спать после восьмичасовой смены в доме для престарелых.

Работа была совершенно изматывающей: перемещение дряблых, жирных стариков с места на место, укладывание их в постель, утирание им слюней и подтирание задниц.

Ему удачно удалось избежать двух внутренних расследований, но от третьего, по-видимому, не отвертеться. Дочь Марты Браун навещает ее раз в неделю, и она наверняка заметит синяк во время следующего визита.

Другие сотрудники не обратили на это никакого внимания. Невозможно было не терять время от времени терпения. Будучи единственным мужчиной в команде, Том часто брал на себя ночные смены и, приходя на них, обнаруживал, что самую тяжелую работу оставляли именно ему. А жаловаться он не мог. Если б он честно заполнил свою медицинскую карту, то вообще никогда бы не получил этой работы.

Но спать ему не давала отнюдь не проснувшаяся совесть. Он был абсолютно равнодушен к тем старикам, за которыми ухаживал, так что если их родственникам что-то не нравится, то пусть забирают их домой и сами подтирают им задницы.

Нет, дело было в непрекращающихся звонках его мобильного телефона. И хотя Кёртис выключил звук, они все равно раздавались у него в голове. Том повернулся на спину, радуясь, что жена с дочерью уже ушли и что он один в доме.

Сегодня его ожидал один из Черных дней.

В последние два года Черные дни пунктиром проходили через всю его жизнь. Это были те дни, когда желание выпить становилось непреодолимым. Именно в эти дни Том чувствовал, что трезвость не может стоить всех тех мучений, что достаются ему в жизни.

Оканчивая кулинарную школу, Кёртис и подумать не мог, что в будущем будет менять подгузники старикам. В то время он не мог представить себе ощущение дряблого, желеобразного тела на своей шее, когда ему надо было укладывать стариков в постель и поднимать их утром. Тому и в голову не приходило, что когда-нибудь он будет с ложечки кормить людей, которых, еще до их смерти, уже охватило трупное окоченение.

В двадцать три года Кёртис перенес свой первый сердечный приступ, который закрыл ему путь в ресторанный бизнес. Долгие часы работы и связанный с нею стресс не вязались с долгой жизнью человека с диагнозом «врожденный порок сердца».

И вот, еще сегодня он творил блюда «высокой кухни» во французском ресторане в Уотерс-Эдж, в Бирмингеме, а уже на следующий день готовил бургеры из индейки и жареный картофель для кучи никому не нужных сорванцов.

Многие годы Кёртису удавалось скрывать свое пагубное пристрастие от жены. Но в день второго сердечного приступа вся его ложь выплыла наружу, когда врач сказал, что следующая порция алкоголя будет для него последней.

С того дня он не выпил ни капли.

Том протянул руку и включил звук мобильника. И немедленно раздался звонок. Мужчина нажал на кнопку, сбрасывая его, и увидел список из пятидесяти семи звонков, которые он пропустил за последние два дня. Номера были ему незнакомы, а на экране не высвечивалось никаких имен, но Том знал, кто ему звонит.

Если б звонивший не тратил время впустую, а вовремя попытался бы дозвониться до Терезы, от этого было бы больше пользы. Очевидно, что она раскрыла рот, и за это ее убили.

Мужчина понимал, что разрешение на раскопки заставило всех занервничать, но это не значит, что им надо делать ему контрольные звонки. Он сохранит их проклятый секрет, так же, как они сохранят его собственный. Они же заключили договор. Том знал, что остальные считают его слабым звеном в целой цепи обманов, но он еще не настолько ослаб, чтобы нарушить договор.

Бывали времена, особенно в Черные дни, когда его так и подмывало заговорить и излить из себя весь этот яд. С такими мыслями легче всего бороться хорошей выпивкой… Кёртис опять мысленно вернулся в прошлое, как делал это каждый божий день. Черт побери, он должен был сказать тогда «нет»! Должен был выступить против всех остальных и сказать свое «нет». Его собственные прегрешения казались ничем по сравнению с последствиями его соглашательства.

Однажды Том обнаружил, что сидит за оградой полицейского участка в Олд-Хилл. Он сидел там в течение трех с половиной часов, борясь со своей совестью. Вставал, садился, ходил вокруг участка и вновь садился. Он рыдал и вставал во весь рост. А потом ушел.

Если б ему хватило мужества рассказать все, то он, скорее всего, потерял бы жену. Если б она узнала обо всем, что произошло, то, как женщина и мать, почувствовала бы к нему отвращение. И самым страшным было то, что Том не мог бы ее за это винить.

Он отбросил в сторону одеяло. Нет смысла пытаться заснуть – сна ни в одном глазу. Надо выпить кофе, и чем крепче, тем лучше.

Том направился на кухню – и замер перед обеденным столом.

Перед ним стояла бутылка «Джонни Уокер Блю Лэйбл»[19] и лежала записка.

При виде жидкости золотисто-янтарного цвета его рот пересох. Бутылка с сорокаградусным алкоголем стоила больше ста фунтов. Это был один из лучших старых виски, изготовленных из зерна и солода – настоящий мировой король виски. Тело Кёртиса реагировало независимо от его сознания – он чувствовал себя так, словно наступило рождественское утро. Том оторвал глаза от бутылки и протянул руку за запиской.