Покойный господин Галле - Жорж Сименон

Окно было распахнуто настежь. Солнце ярко освещало крапивную дорогу, но в комнате, находившейся в тени, было почти темно. Мегрэ в одной рубашке, с трубкой в зубах, с расстегнутым пристежным воротничком и развязанным галстуком пребывал в прекрасном настроении, чем, наверное, удивил жандарма.

— Ну, что ж, садитесь вот сюда. Правда, знаете ли, ничего в этом интересного нет.

— Вы чересчур скромны, господин комиссар.

Это прозвучало так наивно, что Мегрэ отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Он принес в комнату все, что имело отношение к делу. Убедившись, что стол, покрытый ситцевой скатертью с красными узорами, не таит в себе ничего примечательного, он разложил на нем все бумаги — от заключения судебно-медицинского эксперта до фотографий окрестностей и жертвы, которые послал ему сегодня утром отдел идентификации.

И, наконец, скорее из суеверия, нежели для пользы дела, он поставил на камин из черного мрамора, рядом с медным подсвечником, фотографию Эмиля Галле.

На полу не было ковра. На дубовом паркете, покрытом лаком, первые приехавшие сюда полицейские обвели мелом контуры тела, там, где его обнаружили.

В окно с улицы доносился неясный гул: пели птицы, шелестела листва, гудели мухи, кудахтали куры на дороге, и все эти звуки перекрывались доносившимися из кузницы ударами молота о наковальню.

Иногда на террасе раздавались приглушенные голоса или было слышно, как по подвесному мосту проезжает машина.

— Ну уж в документах у вас недостатка нет. Никогда бы не подумал… — неуверенно начал жандарм.

Но комиссар не слушал. Покуривая трубку, он нетерпеливо расстилал на полу, там, где раньше находились ноги трупа, черные брюки из прочного сукна. Прослужив своему владельцу уже лет десять, о чем свидетельствовали некоторые залоснившиеся места, они могли бы прослужить еще столько же. Таким же образом Мегрэ разложил перкалевую рубашку, а сверху — манишку. Однако эта одежда выглядела бесформенной кучей, и только когда комиссар поставил возле брюк пару туфель, весь ансамбль сразу же приобрел странный, но вполне впечатляющий вид.

Нет, он вовсе не походил на безжизненное тело, в нем скорее было что-то карикатурное, и, взглянув на пол, жандарм смущенно хихикнул.

Мегрэ не смеялся. Грузный, поглощенный своими мыслями, он медленно и размеренно вышагивал по комнате. Он осмотрел пиджак, повесил его на вешалку, убедившись, что в том месте, куда ударили ножом, материя не порвана: Жилет же, порванный на уровне левого кармана, занял свое место поверх манишки.

— Значит, вот так он был одет, — заключил Мегрэ вполголоса.

Он взглянул на фотографию, присланную отделом идентификации, осмотрел свое творение и добавил к этому бесплотному манекену высокий целлулоидный пристежной воротничок и черный атласный галстук.

— Итак, в субботу он ужинал в восемь. Ел мучное, потому что соблюдал диету. Затем по обыкновению просмотрел газеты и пил минеральную воду. В начале одиннадцатого вошел в эту комнату, пиджак снял, а пристежной воротничок и туфли оставил.

В действительности, Мегрэ говорил не столько для жандарма, который прилежно слушал, считая своим долгом одобрительно кивать головой после каждой фразы, сколько для самого себя.

— Где же в тот момент был нож? Нож с лезвием на пружине, но карманной модели — такой многие носят. Постойте-ка…

Он закрыл лезвие ножа, лежавшего на столе рядом с другими вещественными доказательствами, и сунул нож в левый карман черных брюк.

— Нет, так оттопыривается.

Он переложил нож в правый карман и остался доволен.

— Вот так. Нож лежал у него в кармане. Он еще был жив.

А между одиннадцатью и половиной первого, по заключению врача, господин Галле уже умер. Туфли его испачканы известкой и мелким песком. А напротив окна, на стене поместья Тибюрса де Сент-Илэра я обнаружил следы, оставленные примерно такими же туфлями. Неужели он снял пиджак для того, чтобы взобраться на стену? Не следует забывать — он ведь из породы людей, которые даже дома не чувствуют себя свободно.

Мегрэ все время находился в движении, обрывал фразы на полуслове, даже не глядел на своего молчаливого слушателя, застывшего на стуле.

— В камине, откуда на лето убрали решетку, я нашел кусочек сожженной бумаги. Повторим действия, которые он должен был совершить: снял пиджак, сжег бумаги, разбросал пепел с помощью подсвечника (на меди обнаружены следы сажи), вылез через окно, взобрался на стену напротив и вернулся обратно тем же путем. Наконец, достал из кармана нож и открыл его. Это не так уж много, но если знать, в какой последовательности были совершены эти действия…

Между одиннадцатью и половиной первого ночи он снова был здесь. Окно открыто, и он получает пулю в голову.

На этот счет нет никаких сомнений. Сначала выстрел, потом удар ножом. Стреляли с улицы. Тогда Галле хватает нож. Он не пытается выйти, а это означает, что убийца вошел в комнату. Более того, у Галле снесена часть лица. Из раны хлещет кровь, а около окна нет ни капли крови. Это говорит о том, что, будучи раненным, он двигался лишь в радиусе двух метров. «Большой кровоподтек на левом запястье», — пишет врач, производивший вскрытие. Следовательно, Галле держал нож в левой руке, и его схватили за руку, чтобы повернуть его же оружие против него самого.

Лезвие задело сердце, и он падает замертво. Галле роняет нож, но убийца не беспокоится на этот счет, зная, что на нем остались только отпечатки пальцев жертвы. Бумажник остался в кармане Галле, ничего не украдено. Тем не менее отдел идентификации утверждает, что на чемодане обнаружены микроскопические кусочки резины, словно кто-то трогал его руками в резиновых перчатках.

— Любопытно, любопытно, — вежливо восхитился жандарм, который не смог бы повторить и четверти того, что услышал.

— Самое интересное, что кроме следов резины обнаружены еще следы ржавчины…

— Может быть, револьвер был ржавый?

Мегрэ замолчал, встал у окна. Его фигура выделялась на фоне яркого прямоугольника. Без пиджака, в рубашке с закатанными рукавами, он казался огромным. Над его головой вился голубоватый дымок трубки.

Жандарм послушно сидел в своем углу, не решаясь пошевелиться.

— Вы не зайдете взглянуть на моих бродяг? — робко спросил он.

— Они все еще там? Отпустите их!

И Мегрэ вернулся к столу, взъерошил себе волосы, переложил розовую папку, поправил фотографии и перевел взгляд на собеседника.

— У вас есть велосипед? Не проедетесь ли до вокзала узнать, в котором часу в субботу сел на парижский поезд Анри Галле — молодой человек двадцати пяти лет, высокий, худой, бледный, одетый в темное, в очках в черепаховой оправе? Да, кстати, вы ничего не слышали о некоем господине Жакобе?

— Только то, что в Библии,[1] — отважился сострить жандарм.

Одежда Эмиля Галле по-прежнему была разложена на полу, напоминая карикатуру на труп. Когда жандарм уже направлялся к двери, постучал и вошел Тардивон.

— К вам, комиссар. Дама по фамилии Бурсан хотела бы с вами поговорить.

Жандарм охотно остался бы, но комиссар не пригласил его. С удовлетворением осмотрев комнату, Мегрэ распорядился:

— Пусть войдет!

Он склонился над плоским манекеном, из которого словно выпустили воздух, подумал и вонзил нож на место сердца, потом, улыбнувшись, примял пальцем табак в трубке.

Элеонора Бурсан была одета в скромный светлый костюм, отнюдь ее не молодивший, и вместо своих тридцати выглядела на все тридцать пять.

На чулках у нее не было ни морщинки, туфли — безукоризненны, а белокурые волосы под светлой соломенной шляпой тщательно уложены. Туалет довершали перчатки.

Мегрэ отошел в темный угол, ему интересно было посмотреть, как она будет себя вести. Когда Тардивон ввел ее в комнату, она помедлила, словно удивленная контрастом между ярким светом, лившимся из окна, и полумраком, царившим в помещении.

— Комиссар Мегрэ? — наконец произнесла она, сделав несколько шагов и повернувшись к комиссару, присутствие которого скорее угадала. — Простите, что побеспокоила вас, сударь.

Он вышел к ней из темноты.

— Присядьте, пожалуйста.

Мегрэ стал ждать, никак не помогая ей начать разговор, даже не пытаясь скрыть свое дурное настроение.

— Наверное, Анри говорил вам обо мне: поэтому я сочла возможным побеспокоить вас, раз уж нахожусь сейчас в Сансере.

Он по-прежнему молчал, но ее было не так-то легко смутить. Говорила она, не торопясь, и манерой держаться чем-то напоминала г-жу Галле.

Но это была другая г-жа Галле — моложе и, наверное, красивее, чем в свое время мать Анри, но не менее представительная и принадлежащая к тому же избранному кругу.

— Вы должны войти в мое положение. После этой… этой ужасной драмы я хотела уехать из Сансера, но Анри в письме посоветовал мне остаться. Я вас уже видела несколько раз. Местные жители сказали мне, что вы ищете убийцу.