Рассказы - Хоган Биики

— Оргазма, — неожиданно для себя брякнул Волемир Мефодьевич.

Слово это повисло между и тихо растаяло, оставив после себя неприятный душок.

— Что ж, — сухо сказала Эмма Аскольдовна. — Мне кажется, я начинаю понимать. Вот и обнажился ваш нравственный стержень, господин Пинтусевич.

— Папа, ты чего, — сказал Иван Пинтусевич, заметно нервничая. Повод был — не каждый день отец молча разглядывает тебя в течение получаса.

— Иван, — сказал наконец Пинтусевич-старший, — Сыграй мне на скрипке.

Младший Пинтусевич обалдело вышел и минуту спустя вернулся со скрипкой. Встал. Прижал скрипку к щеке, тряхнул кудрявой головой и заиграл. Минуту Волемир Мефодьевич слушал молча, а потом спросил:

— Это Эминем?

— Это Моцарт, — сказала жена, любуясь сыном.

Бамц! Щёлкнуло в голове Волемира Мефодьевича: ему всё стало ясно. Бывает такое: живешь, живешь и вдруг бамц! — и все становится ясно.

— Эльвира! Это не мой сын! Всё ясно! Ялта! Известный скрипач в соседнем номере!

— Что?! — Эльвира Васильевна была неподдельно изумлена.

— Да как ты посмела?! Как ты могла?! — даже в этой ситуации Пинтусевич-старший оставался профессионалом и все делал очень смешно: бегал туда-сюда, смахнул со стола вазу, несколько раз перебросил её с руки на руку, пытаясь поймать, и разбил зеркало. Вазу при этом не спас. После этого он окончательно осерчал и впервые в жизни попытался поднять руку на женщину.

— Папа! Не смей бить маму!

Бамц! На этот раз это был классический свинг, очень удачно исполненный Пинтусевичем-младшим.

"А в номере напротив жил боксёр" — почему-то вспомнил Волемир Мефодьевич и потерял сознание.

— Чем это ты его? — спросила мать.

— Рукой, — растерянно сказал сын.

— А-а, — сказала мать, — тогда сходи за молоком.

— А деньги?

— Сейчас, — сказала мать и вынула у лежащего на полу Пинтусевича-старшего из кармана пару купюр.

Иван, поглядывая то на лежащего отца, то на собственную руку, оделся и вышел.

Скрипнула дверь. Известный скрипач в пыльном на животе смокинге тихонько выбрался из спальни.

— Элечка, — сказал скрипач, косясь на лежащего клоуна. — Я, наверное, пойду.

— Иди, — сказала Эльвира Васильевна.

— Полно дел. Лондон, гастроли, — сказал скрипач.

— Я понимаю, — сказала Эльвира Васильевна.

— Я позвоню, — сказал скрипач, одеваясь.

— Позвони, — сказала Эльвира Васильевна.

Скрипач ушел.

Скрипнула дверца шкафа, и оттуда вылез боксер-полутяж. Был он такой, классический — волосы ежиком, перебитый нос, крепенький. Он с осуждением посмотрел на скрипку, а затем внимательно — на лежащего клоуна, и тихонечко присвистнул. От восторга. Хлопнула входная дверь, и в комнату вошел Пинтусевич-младший. Боксер подошел к мальчику, потрепал его по голове, вынул из кармана сто рублей и протянул их Эльвире Васильевне.

— Купи ему шоколадку, — сказал он. — А лучше две. Парень-то подрос. Ну мне пора. Дела.

— Гастроли? — спросила Эльвира Васильевна.

— Я тебе что — бандит какой? Никакого криминала! — сказал боксер. — Пацанов на отборочный везу.

И ушел тяжелыми шагами в ночь.

Сван

Всегда хочется узнать, чем всё кончилось. Вот только чем закончится, я боюсь, мы никогда не узнаем. Потому что мы сидим на крыше и не хотим оттуда спускаться. Потому что если мы спустимся, то мы все узнаем.

Попросту говоря — нам страшно.

Но мы в этом друг другу не признаемся. Отчасти оттого, что бояться формально нечего. Отчасти оттого, что мы пьяны. Но в основном потому, что признавать это глупо. И так всё понятно. Поэтому Тоха говорит хриплым голосом, слегка растягивая гласные:

— Ну что-а, па-ашли?

— Канэшна-а! — отвечаю я. И мы снова никуда не идем. Пялимся на звёзды и потихоньку трезвеем.

Началось это несколько месяцев назад. С простого вопроса.

— Ты когда видел Свана в последний раз?

Сван — это не национальность. Сван — это Славка Ванкеев. Красный диплом, внешность ботаника. Гений без всяких натяжек. С этим соглашались все. Деканат, профильная кафедра, одногруппники, одногруппницы. Даже у нас на матфаке он был достаточно знаменит. И это при том, что ко всем биолого-философическо-филологическим дисциплинам мы относились с легкой долей презрения. Матфак — это я, матфак — это мы, матфак — это лучшие люди страны. Я первым привез с Москвы эту нехитрую спартачёвскую кричалочку и гордился этим страшно.

Ну и потом — кто выигрывал универовский чемпионат по КВНу четыре года подряд? Правильно — матфак. Ну то есть мы были умные и веселые. Как следствие, остальные факультеты в наших глазах были не совсем полноценны. Но Свана мы знали. Тоха даже говорил мне о том, какое открытие Сван успел совершить на третьем курсе, он всегда ревниво отслеживал такие вещи — до тех пор, пока не осознал, что математиком не будет. Да только я не запомнил, что это за открытие. Капитану университетской сборной КВН нафиг такое знать. Мы сами с усами и звезды балета в натуральную величину.

Так вот, я не помню, что я ответил на этот простой вопрос. Хотя нет, вру. А хрен его знает, ответил я, пасу я его, что ли. А что? Просто спросил, ответил Тоха. А мне тогда и в самом деле было не до кого-либо. Я только-только устроился в налоговую, развелся с женой, сборная вышла в Первую лигу КВН — в общем, я круто менял жизненные установки.

До Свана ли мне было?

А потом мы узнали, что Сван преподает генетику в БНЦ.

— Не, — возражает Тоха хриплым голосом. А вот нехер было песни орать под гитару и холодную водку. — Сначала был Тонхоноич.

— Только мы доперли не сразу, — говорю я.

— Мы, — язвительно говорит Тоха, и его начинает рвать.

Глядя на него, я тоже начинаю ощущать позывы.

Крыша, ночь, блюем.

Романтика!

Была весна, был март. Если быть точными, то в наших краях март — это не совсем весна. Это зима с лежащим повсюду снегом и чувствительными морозцами. Но вот пахнёт вдруг талым снегом и становится ясно — весна. И небо синее-синее. И солнце, и воздух, и свет, и глаза слезятся.

Я не умру в марте, потому что в марте умереть невозможно.

Мы с Тохой только что вернулись из Казани, где наша команда разорвала одну восьмую Первой лиги в одну калитку. И встретили Андрюху Тонхоноева. Тоже матфаковец. Тонхоноич в ту пору был следаком в Октябрьском райотделе. Если вдуматься, где только нашего брата не встретишь. Опера, торгпреды, начальники, начальнички, госслужашие, ипэшники, гаишники. Мы всюду. Всемирный заговор матфаковцев.

— Дэн!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});