Тайны государственных переворотов и революций - Галина Цыбиковна Малаховская

что на самом деле предал свою жизнь, предал весь мир. И себя.

ГАПОН

Во время бурной встречи с Рачковским в апреле 1906 года Азеф между потоками матерщины злорадно выкрикнул: «Хорошую агентуру в лице Гапона обрели?.. Знаете, где Гапон теперь находится? Он висит в заброшенной даче на финской границе…». Азеф сказал правду. Во встроенном шкафу нетопленого дома на границе с Великим Княжеством вот уже неделю висел лицом к стене тот, кого совсем недавно называли героем «красного воскресенья».

Георгий Гапон, еще будучи студентом Петербургской духовной академии, обнаружил пристальный интерес к положению самых обездоленных слоев народа. Миссионер по призванию, человек очень честолюбивый, Гапон становится весьма популярным лицом на фабриках, в общежитиях и ночлежках Петербурга.

В 1902 году Гапон познакомился с Зубатовым и по его совету начал организацию рабочих кружков, которые в отличие от московских или минских почти не занимались экономическими вопросами. Своим организациям Георгий Аполлонович придал уклон религиозно-нравственный и культурно-просветительский. С помощью Плеве Гапон сумел добиться в феврале 1904 года утверждения устава «Собрания русских фабрично-заводских рабочих». К трагическому дню 9 января в этом «Собрании» состояло около девяти тысяч человек.

Тем временем беспорядки в империи нарастали; волновались студенты, был убит Плеве, злосчастная война с Японией выматывала последние силы государства; в ноябре стало ясно, что падение Порт-Артура — вопрос времени; глухо роптали национальные окраины…

Встревоженный ростом «Собрания рабочих» петербургский градоначальник генерал Фуллон в декабре 1904 года вызвал к себе Гапона и стал укорять священника, что тому доверили укреплять основы религиозной нравственности, а он разводит социалистическую агитацию. Гапон твердил, что не выходит за пределы дозволенной программы. «Поклянитесь мне на священном Евангелии, тогда поверю!» — потребовал генерал. Гапон перекрестился, и Фуллон отпустил его с миром.

Между тем сменивший Плеве П. Д. Святополк-Мирский провозгласил «эпоху доверия» между обществом и правительством. Началась петиционная земская кампания — на высочайшее имя посыпались десятки прошений о введении в России представительного образа правления. Пресса подняла вокруг петиций — невообразимый шум и навела Гапона на мысль устроить манифестацию с подачей прошения царю от имени рабочих. Чтобы заручиться поддержкой высшей власти, Гапон пытался пробиться на прием к министрам юстиции и внутренних дел, но это ему не удалось.

13 декабря 1904 года разразилась всеобщая стачка в Баку — забастовка неистовой силы; 20 декабря был сдан Порт-Артур и практически проиграна война; 3 января в ответ на увольнение четырех рабочих из гапоновской организации стал Путиловский завод; 6 января во время крещенского водосвятия в присутствии императорской семьи начался салют, и одна из пушек Петропавловской крепости ударила по процессии боевым снарядом (выстрел признали за оплошность, жертв не оказалось). 9 января священник Георгий Гапон повел рабочих к Зимнему дворцу бить челом, просить у царя «правды и защиты» от угнетателей. Царя в городе не было, он с женой и детьми накануне уехал в Петергоф. За два дня перед этим, на массовом митинге, Гапон выдвинул план действий — нечто среднее между прошением и бунтом: «Мы скажем царю, что надо дать народу свободу. И если он согласится, то мы потребуем, чтобы он дал клятву перед народом. Если же не пропустят, то мы прорвемся силой. Если войска будут стрелять, мы будем обороняться. Часть войск перейдет на нашу сторону, и тогда мы устроим революцию… разгромим оружейные магазины, разобьем тюрьму, займем телеграф и телефон. Эсеры обещали бомбы… и наша возьмет».

Петиция рабочих начиналась словами: «Государь, воззри на наши страдания», а кончалась требованием Учредительного собрания! Большинство участников митинга и воскресного шествия к царю слова о бомбах и оружейных лавках воспринимали как браваду; рабочие люди шли просить у, царя-батюшки заступничества.

На заседании министров 8 января охранное отделение Петербурга дало исчерпывающую и объективную информацию о том, что предстоящее шествие будет носить исключительно мирный характер, что рабочие пойдут семьями, с женами и детьми, что манифестанты понесут требования, написанные «в приличной форме», а также иконы, хоругви, портреты царствующей четы; многие колонны возглавит духовенство.

Но было решено все-таки вызвать войска. Дальнейшее хорошо известно… тщетно пытались представители общественности вечером 8 января предотвратить расстрел.

Среди манифестантов никто не верил, что войска станут стрелять в мирное шествие, более других не верил в это Гапон. Он шел на штыки, рядом с ним падали убитые, и, если бы не верный друг, эсер Петр Рутенберг, Гапон скорее всего был бы убит; Рутенберг повалил в снег обезумевшего отца Георгия, прямо под пулями остриг загодя захваченными из дому ножницами его длинные волосы и привел рыдающего в истерике Гапона на квартиру Максима Горького.

Там, слегка успокоившись, Гапон написал свое обращение к русскому народу, призвал «братьев, спаянных кровью», к всеобщему восстанию. Уже вечером это воззвание читали на улицах Петербурга эсеровские агитаторы; за неделю, отпечатанное неслыханным тиражом, оно обошло всю Россию.

За границей Гапона ждала триумфальная встреча. Напрасно правые газеты трубили, что Георгий Аполлонович — полицейский агент; вожди русских левых партий заявили о своем доверии к романтическому священнику. Он раздавал интервью, ему щедро заплатили за книгу воспоминаний «История моей жизни».

Гапон встречался с Плехановым, Лениным, Азефом, но не спешил делать выбор. Он кутил широко, безобразно, по купеческому трафарету — дорогие проститутки, рулетка в Монте-Карло, коллекционные вина.

…Глава Департамента полиции Рачковский был, как и обязывало служебное положение, человеком обходительным и в достаточной степени лицемерным. Зная, что Гапон неравнодушен к роскошным трапезам, он приглашал последнего на пышные ужины в лучшие рестораны. Там и проходили очень серьезные разговоры…

«Покаявшись в печальном недоразумении 9 января», Рачковский горячо убеждал Гапона в том, что все теперь понимают, ценят его деятельность и очень нуждаются в его помощи. Для чего? Чтобы устранить террористов, которые своими покушениями на видных политических деятелей только «воду мутят». Охмелевший и вдруг ощутивший себя не менее чем «отцом русской демократии» Гапон расслабился. Он рассказал все, что знал о делах в революционном лагере, в частности о Боевой организации — ядре партии социалистов-революционеров. Пообещал он свою помощь и в дальнейшем. За сто тысяч…

Уже предвкушая, как захрустят новенькие купюры в карманах рясы, Гапон направился к своему старому товарищу — Рутенбергу с целью завербовать опытного революционера себе в помощники. «Вдвоем мы сможем сделать больше!» — решил священник.

Рутенберг поначалу очень обрадовался встрече: он помнил пламенные выступления Гапона на собраниях, сам помогал составлять знаменитую петицию к царю, рядом с Гапоном лежал на снегу под градом солдатских пуль в день «кровавого воскресенья». Однако вскоре Рутенберг понял, что имеет дело