Добровольные галерщики. Очерки о процессах самоуспокоения - Жерар Швек

Эта параллель с «успокаивающей машиной» присутствует в большом числе самоуспокоительных приемов, которые представляют собой самоукачивание в действии; они включают в себя то, что было интериоризировано из двойного материнского послания при укачивании – эротического послания и манифестации влечения к смерти. Обе части двойного послания материнского укачивания связываются во время регресса, что дает пространство для хорошо ментализированной работы мысли, которая способна успокоить. Это успокоение, о котором в предыдущей главе я говорил, что его можно найти, играя в дочки-матери с самим собой, предполагает интериоризацию «достаточно хорошо носящей», «достаточно хорошо укачивающей» и успокаивающей матери. Но когда дела обстоят иным образом, эта фантазматическая деятельность, поддерживающая игру «в дочки-матери», дает сбой, и тогда устанавливается репрезентативный вакуум. Тогда применяется запрограммированное повторение, превращение себя самого в автоматическую машину для самоукачивания. Однако эта игра является гораздо более смертоносной: механический ребенок укачивается механической матерью, и именно механика предназначена успокаивать. Такая механическая машина оснащена самоуспокоительным приводом, пытающимся вновь обрести материнское укачивание, убаюкивание, телесное и материальное, использующее перцепцию и моторику, материнское укачивание, которое не смогло обеспечить психическую интроекцию материнского убаюкивания достаточно хорошего качества.

Таким образом, данный прием использует влечение к смерти, недостаточно смешанное с влечением к жизни (обычно влечение к жизни и влечение к смерти находятся в смешанном и связанном состоянии), выбирая для этого путь поведения для того, чтобы проделать ту работу по связыванию, которую фантазматическая деятельность не смогла выполнить из-за недостаточности, дефицитарности психического пути. Но эта попытка может привести лишь к тупику, и бесконечное повторение самоуспокоительного поведения несет в себе, как я уже ранее указывал, отпечаток влечений, развязанных, рассоединенных на психическом уровне.

Такой регресс с психического уровня на поведенческий, как мне кажется, часто характеризует функционирование тех, кто находится в поиске экстремальных ситуаций. Повторяющаяся моторная деятельность иногда выглядит, на мой взгляд, как карикатурно преувеличенное самоукачивание, как при прыжках с резинкой со скал или при прохождении пересеченной местности на внедорожниках, или при раскачивании одиночного гребца в легкой лодке на бушующих волнах посреди океана. Во всех этих случаях трудность задачи состоит в том, чтобы выжить после такого мощного укачивания, которое способно усыпить до смерти…

Неуравновешенные младенцы, отказывающиеся от ласки своих матерей, предпочитают скорее переживать кошмар одиночества, нежели травму из-за страха, от которого они не находят успокоения возле матери, являющейся к тому же его источником. Они предпочитают выходить из ситуации сами, а не рисковать взбираться на руки к матери, оказавшейся недостаточно надежной. Они предпочитают быть теми, кто «бросает» свою мать или нападает на нее, а не рисковать прожить свою жизнь пассивно, в роли жертвы материнских проявлений инстинкта смерти. В своем возрасте они являются уже маленькими задирами или, может быть, будущими «выжившими».

Человек, который плавал под водой

Господин Х, безусловно, был таким ребенком. Уже будучи взрослым и лежа на кушетке, он спрашивает себя о том, каковы же были причины, из-за которых уже с самого раннего возраста он отказывался от всего, что предлагала ему его мать. Возможно, потому, что этого было слишком мало, говорит он себе сейчас, или, может быть, потому, что этого было слишком много… Он старается вызвать ассоциации, и тогда образуются связи: поведение переоценивается в контексте эдипова конфликта (желание обладать ею целиком, слишком сильное желание) и в контексте защиты от страха кастрации.

Наряду с этим у господина Х всплывают еще и другие травмирующие воспоминания сразу о двух разных событиях, произошедших очень быстро одно за другим, когда ему было около четырех лет: сначала об общем наркозе с применением маски, а затем о том, как его толкнули в воду, когда он не умел плавать. Впоследствии у него развился страх анестезии, запаха эфира, падений в пустоту, падений, которые постоянно снились ему в кошмарах. У него также сформировалось поведение, которое можно рассматривать как контринвестицию: он ныряет с большой высоты в воду, а затем плывет под водой, до последнего задерживая дыхание, доводя себя до изнеможения. Такое свое поведение он называет «расслаблением». Он хочет получить в результате этой деятельности господство над тем, что могло его так сильно напугать в то далекое время. Однако ни фобии, ни проводимые им контринвестиции не дали ему достаточно средств для того, чтобы хоть немного связать пережитое травмирующее возбуждение. Поэтому вот уже тридцать лет как он прыгает в пустоту и плывет, задержав дыхание, каждый день, и, по возможности, в одиночку. Таким образом он повторяет погружение в бессознательное с маской под общим наркозом и сцену, когда его толкнули в воду. Но, как говорит он сам, для него особенно важно успокоиться, то есть истощиться, и повторить свой травматический опыт, чтобы попробовать совладать с ним раз, еще раз и еще раз, и так каждый день. Кстати, он достиг высокого уровня владения своим телом в воздухе и в воде, но, по-видимому, ему все равно этого недостаточно.

Марафонец

Другой мой пациент, господин З, является невольным марафонцем. Ему под пятьдесят, он много пьет и курит, и у нет абсолютно никакой спортивной подготовки. Он несколько полноват, скорее всего, по причине злоупотребления алкоголем. При таких отнюдь не атлетических данных он иногда вдруг решается взять да и пробежать в одиночку марафонскую дистанцию в 42 километра. Удивительно, что он и свою повседневную жизнь также проживает как марафонский бег. У него есть торговый бизнес, где он работает по тринадцать часов в день или более. Там он постоянно занят и гиперактивен, не дает себе никакой передышки или простоя. Иногда он доходит до значительного физического истощения, но продолжает работать, и каждый новый день у него вновь начинается таким же образом. Он мне говорит, что «изматывается», и кажется, что его мысли полностью заняты конкретными задачами. Он ведет себя так, будто запрограммирован делать все время одни и те же жесты и движения, стереотипно выстраивать отношения с клиентами. В его жизни преобладает рутина, включающая, в частности, и жесткие потасовки с некоторыми посетителями, среди которых бывают и проходимцы, вытаскивающие ножи. Господин З дерется, когда это необходимо, как сознательный служащий, выполняющий свою тяжелую работу. Он не прибегает ни к повышению цен, ни к браваде, как это обычно делают «хвастуны», и не извлекает никакой пользы и славы из этих потасовок.

Во время сеансов он чувствует, что ему трудно находить ассоциации и что эта деятельность плохо сочетается с его моторным роботизированным способом функционирования и оператуарным мышлением, которые доминировали у него перед этим. Он описывает свое состояние как что-то вроде раздвоения между его работой, которая не оставляет ему «времени думать», и сеансами, где ему предписано думать.

Мысли, которые посещают его во время сеансов, часто бывают отголоском того, что уже было реально пережито им на работе, от чего, по его словам, он никак не может «отделаться», как это не удавалось и Шарло, герою романа «Современное время», который и после работы на заводе, где он весь день завинчивал болты, не может остановиться и продолжает и дома совершать характерные движения завинчивания. Сны господина З также содержат сцены, в которых повторяются реально пережитые эпизоды его жизни.

Однажды он вернулся после одной из потасовок очень спокойным и сказал мне: «Именно тогда, когда я ощущаю адреналиновую разрядку, моя голова становится на место». И действительно, после таких разрядок господин З выглядит на сеансах совсем по-другому. У него получается «оторваться» от своей работы, он способен ассоциировать. У него появляется, наконец, прошлое, воспоминания, на которые он ссылается, будущее, о котором он может помечтать. В этом состоянии он становится чувствующим и мыслящим человеком, который старается передать мне свои репрезентации и свои проработки.

Однако такое психическое оживление длится недолго, и господин З довольно быстро снова погружается в привычное состояние хронического психического застывания. Он лишь ненадолго выходит из него по случаю новой потасовки. Эти моменты «адреналиновых разрядок» более плодотворны с точки зрения ассоциативного материала и вызывают у него воспоминания, в частности, о серии очень серьезных несчастных случаев на автостраде, в которых он пострадал и неоднократно находился в шаге от смерти.