Мишель в «Хижине шерифа» - Жорж Байяр

Жиль Гратто, красный от гнева, что-то буркнул себе под нос; Мишель разобрал только «мы еще поквитаемся».

– Ну и дикция у тебя, Жиль Гратто! Что ты там мямлишь? Надеюсь, с господином старшиной ты изъяснялся более внятно? Как хорошо, ребятки, что вы застали меня, а то бы я уехал в Ланды.

Итак, господин Дюкор, какие претензии к моим подопечным?

– Видите ли, господин Сегональ… вот эти господа…

Офицер изложил суть заявления троих мужчин и предъявил найденное у Жана и Нура в карманах. Господин Сегональ покачал головой, чуть передернув плечами, – объяснения полицейского мало в чем его убедили.

– За моих цыган головой ручаюсь. За этих троих тоже. Чего не могу сказать о Жиле Гратто. Интересно, какую игру затеяли господа Колье и Жирба? Что вы намерены делать, господин Дю-кор?

– Видите ли… служба есть служба, господин Сегональ! Эти господа дали показания, краденое обнаружено у этих… молодых людей. Пока они задержаны, далее их допросят и я составлю рапорт наверх.

– Хм… ясно… – недовольно пробормотал скотовладелец.

– Я не хочу здесь оставаться! – запротестовал Жан. – Я ничего не сделал!

– Я тоже!

– Слышите, врут – даже не покраснеют! – выкрикнул Колье.

– Только посмейте отсюда высунуться, – подхватил Гратто. – Вам покажут, где раки зимуют… люди, которых ограбили вы и вам подобные.

Подперев рукой подбородок, господин Сегональ задумался, затем кивнул.

– Может, ребята, оно и к лучшему. Посидите ночь в полицейском участке, ничего страшного. Я предупрежу Карума… А завтра вас обязательно вызволю.

– На мой взгляд, выгораживая воров, вы поступаете не слишком благоразумно, господин Сегональ! – вкрадчиво заметил Жирба. – Это может вас далёко завести!

– Тем более, что скоро королевские скачки! Среди публики найдется немало пострадавших от этой парочки! – прибавил Колье.

– Я откажусь от своих слов только тогда, когда мне будут представлены доказательства. Я готов даже пожертвовать скачками! Главное, чтобы в этом деле наконец наступила ясность.

Жирба с Колье переглянулись и хмыкнули.

Мишель заметил про себя, что господин Сегональ – человек небывалого мужества и благородства. Он знал не понаслышке, что уход за быками требует колоссальных затрат и едва ли не единственный способ возместить расходы – это выставлять животных на состязания. Отказ от королевских скачек – огромный ущерб, не только финансовый, но и моральный: на карте стояла репутация скотовода.

Мишель вдруг вспомнил о пропавшем фотоаппарате. А он-то мечтал сделать серию снимков о местной бескровной «корриде», когда животное носит между рогами шерстяной помпон, который должен сорвать «разетер».

«Вряд ли аппарат найдется до воскресенья… если вообще когда-нибудь найдется», – подумал он. Внезапно его осенило.

«ТЫСЯЧА СКРЮЧЕННЫХ РОГОВ!»

Мишелю пришло в голову, что фотоаппарат можно взять напрокат. Затем он вспомнил о пленке, которую накануне отдал проявлять Артур.

«Завтра обязательно заберу снимки», – пообещал он себе.

И тут же мысленно себя обругал. Нашел время думать об этой ерунде, когда такая непростая ситуация! Сегодняшнее испытание Жан и Нур выдержали с достоинством. Но если их признают виновными, их замкнутость может быть истолкована как цинизм.

Старшина Дюкор дал свидетелям подписать показания и отпустил их. Как только за ними захлопнулась дверь, офицер задвинул запор и вернулся к господину Сегоналю.

– Вы ставите меня в очень сложное положение. Понимаю, вами движет твердое убеждение. Но… общественность весьма взбудоражена, как вы сами можете заметить!

И действительно, через приоткрытую форточку долетали истошные выкрики распаленных молодчиков.

С появлением недругов цыган на миг все стихло, и тут же грянули аплодисменты, крики «ура».

– Отлично сыграно, Колье!

– На этот раз они не отвертятся!

– Пускай выметаются!

– Скатертью дорога!

– Браво!

– Да здравствует Колье! Долой цыган!

Толпа ревела – не то от радости, не то от ненависти; ее вопли с такой силой отдавались в полицейском участке, что Мишель машинально сжал кулаки.

Трое друзей впервые оказались в подобной ситуации. Теперь они лучше понимали, что такое безумие толпы. Ведь, по всей вероятности, большинство людей, теснившихся сейчас возле участка, понятия не имело о происходящем, однако это им не мешало устраивать демонстрацию, требовать справедливости. Будь у них такая возможность, они устроили бы самосуд над цыганами.

– Так и быть, закрыв глаза на довольно серьезные факты, я пойду вам навстречу, господин Сегональ. Через пару секунд я выпущу ваших подопечных через заднюю дверь, пусть возвращаются к себе в лагерь. Следствие пойдет своим чередом, однако исход его вполне предсказуем. Надо учесть, что у нас лежат три официальных свидетельства, плюс к тому я лично обнаружил краденое в карманах этих молодых людей. Поэтому я попрошу их в вашем присутствии дать мне слово не выезжать из Санта до окончания расследования!

– Очень разумно с вашей стороны, – ответил скотовладелец. – Слышали, Жан, Нур? Возмущаться тут бесполезно, в лучшем случае вы попали в хитроумно расставленную западню… Что ж, будем пытаться вас оттуда вызволить; но вы тоже должны нам помочь. Для начала сделайте то, о чем вас просит господин Дюкор!

– Хорошо, – согласился Жан, – я на вас полагаюсь, вам виднее.

Двое цыган пообещали не уезжать из Санта.

– Еще раз большое спасибо, господин Дюкор, – продолжал скотовладелец. – Если у вас появится желание, приходите в воскресенье на скачки, мы для вас оставим лучшие места.

Старшина с сомнением развел руками.

– В воскресенье? До этого еще надо дожить. Скорее всего мне придется дежурить. Но главное, чтобы все состоялось!…

– Так вот, мальчики, я уезжаю, – напомнил Сегональ. – Меня будет сопровождать Марсель. Еще раз напоминаю, заботьтесь о хуторе и берегите Галлин!

Господин Сегональ пожал всем руки и удалился.

На улице послышались одиночные свистки, затем шум мотора, почти заглушивший разъяренные вопли.

Разобравшись с незваными гостями, офицер рот безопасности и его коллега вернулись к рутинной работе.

Цыгане понуро уставились в пол. По тому, как старший стиснул зубы, было нетрудно угадать, что у него на уме. А Мишель между тем старался уяснить, каким образом все произошло. Неужели эта троица – Колье, Жирба и Гратто – сумела хитростью заманить цыган в западню?

В какой-то миг он поймал на себе взгляд Жана. В глазах цыгана читалась такая дикая безысходность, такая чудовищная униженность, что Мишель был потрясен. Он вспомнил о приходе Карума Старшего, о его полной достоинства просьбе относительно Жана и вообразил, какая буря должна сейчас бушевать в сознании парня. Неужели это возможно, чтобы человек хлебнул столько горя только из-за своей принадлежности к другому народу? Сумеет ли Жан избавиться от этой муки и вновь обрести покой?

Эти глаза молили о помощи. Взывали с такой страстью, что Мишель подошел к Жану и положил руку ему на плечо. Оба не проронили ни слова, только потупили взоры, но Мишель уже твердо решил для себя: он попытается во что бы то ни стало пролить свет на эту историю и вернуть Жану жизнерадостность – конечно, при условии, что тот – а Мишель все больше склонялся к этому убеждению – не замешан в преступлениях, которые ему с таким упорством стараются навязать.

Нур выглядел более спокойным, возможно, из-за того, что был немного моложе брата и обладал менее закаленным характером. Он наверняка рассчитывал, что старший поможет им выпутаться.

Наконец на площади все стихло. Феерия звука и света окончилась. На город спускался ночной покой, притупляя горечь, смиряя страсти.

Мишель желал всеми силами, чтобы частица этого покоя передалась Жану, его душе и сердцу.

– Теперь можете спокойно отправляться по домам, – сказал старшина. – Сейчас я открою дверь.

Что тут сказалось – симпатия к Жану и Нуру или гнетущая атмосфера полицейского участка? Вырвавшись на улицу, Мишель невольно почувствовал смутную вину, но тут же прогнал от себя неприятное ощущение.

«Совсем уже сбрендил», – обругал он себя.

Улица была пустынной. Пятеро приятелей шли торопливым шагом. Возле входа в лагерь они сдержанно пожали друг другу руки.

– До завтра, рома! – бросил Мишель.

– До завтра, гаджо! – откликнулся Жан. Но на душе у всех было тошно.

Остаток пути друзья проделали в непривычном молчании; каждый размышлял о чем-то своем. Только когда они оказались дома, закрыли дверь и зажгли лампу, Артур вздохнул:

– М-да, не слишком успешное начало…

– Это еще мягко сказано! У меня такое чувство, что, окажись мы поблизости от того места, и нас бы отволокли в участок, – ответил Мишель.

– Что-то мне с трудом верится, что все это нарочно подстроено, – заметил Даниель. – Вот ты, Мишель, уверен в честности Жана и Нура?