Финикс - Боб Джадд

— Что-то я давно тебя не видел, Бобби, — сказал, хмурясь, Кавана.

Бобби сделал вид, что не расслышал.

— Если вы хотите что-то узнать о Финиксе, — сказал он, — то не спрашивайте у Меррилла. Он тут всем владеет и, если вы не будете осмотрительны, тут же вам что-нибудь всучит и официально оформит. Если вы хотите что-нибудь узнать об этом городе, спросите у меня. Я вам объясню, где здесь лежат деньги.

— Послушайте, — сказал я, — о чем хотел переговорить с вами Барнс?

— Вот здесь вы меня подловили, Форрест. Если это так важно для вас, то надеюсь и молюсь, чтобы бедняге Биллу стало лучше — тогда вы сами сможете спросить у него.

— Он говорил мне, что у вас была назначена встреча в отеле «Жарден».

— Вас зовут Форрест? — спросила Дженни, морща свой хорошенький носик, — Как лес, где растут деревья?

— Любой мужчина, достаточно взрослый, чтобы носить такие сапоги, милая, — сказал Бобби, кивая на меня, — может называть себя, как хочет. Я сожалею, Форрест, но ничем не могу вам помочь. Если Барнс сказал вам, что он намеревался встретиться со мной, то меня это не удивляет. Он репортер, а вы знаете сами, что репортеры вряд ли скажут, с кем они в действительности хотят встретиться. Билл — мой друг, и очень возможно, он использовал мое имя в качестве ширмы. А может быть, и нет. Как бы то ни было, он ничего не говорил мне. Извините, но мне нужно поговорить с моим другом из команды «Феррари». Был рад познакомиться с вами. — Он отошел.

Маленькая попка Дженни, обтянутая короткими белыми шортами, посылала мне привет, когда ее хозяйка удалялась, покачивая бедрами.

— Если у Бобби имеются друзья в команде «Феррари», — сказал я, — то вряд ли ему нужны враги.

— Может быть, он и не нуждается в них, — ответила Салли, глядя ему вслед и уже не улыбаясь, — но у него врагов очень много, и он постоянно наживает новых.

— Ну, я думаю, вы сможете продолжать ссориться и без меня, — сказал Меррилл Кавана, делая вид, что огорчен и что должен уйти. Он посмотрел вслед Бобби и Дженни, которые завернули на площадку «Феррари». Там стояли столы, накрытые красными скатертями, а официанты были в желтых рубашках с изображением скачущих черных лошадей на нагрудных карманах. — Я пойду в контору «Красного пути», посмотрю, что там делается. — И он пошел, слегка кривоногий, широко расставляя белые ботинки.

Мы с Салли остались стоять и некоторое время молча смотрели друг на друга. На треке раздавался то растущий, то спадающий рев двигателей. Люди, толпившиеся на площадке, обходили нас.

— А теперь скажите мне, мистер гонщик, кто, по-вашему, победит сегодня?

— Вы всегда бросаетесь камнями в людей или это был ваш особый выбор?

— Я бросаю только в грубиянов, — ответила она. — Хотите верьте, хотите нет, вначале вы мне даже понравились. Мне показалось, что вы не похожи на других. Мне так надоели все наши старые задницы. Но мне и впрямь стало противно, когда вы, начав по-дружески, потом вдруг выдали эту глупую историю о том, будто вам принадлежит моя земля. Это ведь даже не смешно, понимаете?

— Если бы вы в течение десяти лет платили налоги за эту землю, вам это также не показалось бы смешным.

— Знаете, Форрест, я в последнее время так устала от людей. Вы такой же, как все, кто окружает меня. Вы знаете, что такое грецкий орех? Это орех с твердой скорлупой, но не настолько твердой, чтобы нельзя было его расколоть. — Она замолчала, глядя на меня. Потом слегка тронула мои скрещенные на груди руки, ее голубые глаза смотрели на меня. — На самом деле это не имеет к вам ни малейшего отношения. Я знаю, что я сегодня слишком нервная. Билл Барнс был мне хорошим другом, и я очень переживаю.

— Да, он тоже говорил о вас.

— Так вы знали Билла? Вы действительно разговаривали с ним? Я думала, вы просто дразнили Бобби. Что же он говорил?

— Он сказал, что вы замкнуты.

— Замкнута. — Салли на мгновение закрыла глаза, а когда снова взглянула на меня, лицо у нее было хмурое. — Да, пожалуй, можно сказать и так. — Она какое-то время смотрела в землю, потом вновь подняла глаза. — Я не знаю, женаты вы или нет, Форрест, но примите совет опытного человека, не следует связываться с замужней женщиной. Вы понимаете, что я имею в виду? Так он так и сказал — замкнутая?

— Хотите увидеть его?

— Я не смогу этого вынести. Говорят, он в сознании?

— Иногда приходит в себя, — сказал я. — Но думаю, вам действительно не стоит заходить туда. Наверное, он уже никого не узнает. И я не узнал бы его.

— Он никогда не говорил о вас. Откуда вы знаете Билла?

— Я его не знал — только видел пару дней назад в редакции газеты в течение десяти минут. Но он мне понравился. Мы договорились пообедать вместе, и он обещал рассказать мне об очаровательной женщине, которая бросается камнями в незнакомых людей.

— Вы более знакомы мне, чем большинству других. И вам нужно избавиться от этих сапог. — Но улыбка на ее лице сразу же сменилась выражением боли. — О Господи, — сказала она, глядя в направлении больницы, — я надеюсь, что найдут негодяя, который это сделал.

— Расследованием занято много работников полиции, — сказал я так, как обычно говорят, когда сказать нечего, но хочется продолжить беседу.

— Да, но они же ничего не хотят знать.

— Но вы же хотите?

— Конечно хочу. Вы еще долго здесь будете?

— Я еще не решил. — На самом деле я давно все решил. У меня уже был билет на утренний рейс в Лос-Анджелес, куда я собирался лететь после гонки, а затем — в Лондон.

— Ну что ж, думайте, — сказала она. — Я хотела, чтобы вы задержались здесь. Выбирайтесь из этого чертова города, который все расширяется и скоро соединится с Лос-Анджелесом. В пустыне запланирована целая сеть улиц, у которых уже есть названия; теперь они ждут только, когда явится строитель и воздвигнет дома. Останется обнести их стеной — и готовы целые кварталы.

— Но эта ваша, или моя, земля действительно прекрасна.

— Папина земля. Непонятно, что делать с городами в Аризоне. Они должны иметь границы, а у Финикса их нет. Судя по вашему виду, Форрест, вам необходимо пожить на свежем воздухе, полюбоваться красками пустыни. Немного погреть свое бледное лицо на солнце. Это вернет вас к жизни.

— А я и не знал, что был далек от жизни.

— Много еще на свете вещей, которых вы не знаете, — сказала она.

Глядя поверх ее плеча, я видел то самое окно в больнице, откуда я недавно смотрел. Окно, соседнее с палатой Барнса.

— Что, например? — спросил я.

— Ну, например, — сказала Салли, — вы раскалываете орех и выковыриваете изнутри его ядро.

— Это не ваше дело.

— Она повернулась и удалилась, растворившись в толпе.

Глава 8

Сегодня воскресенье — день гонок. Добро пожаловать в бункер. Внутри низкого бетонного помещения нечем дышать от дыма сигар и сигарет; мужчины и женщины теснятся, как в лагере для беженцев, не умолкает шум — стук пишущих машинок, телетайпов, принтеров, голосов говорящих разом трехсот человек.

Вверху на стене, на пятнадцати телевизионных экранах, стремительно движется ярко-красное пятно на фосфоресцирующем фоне. Это гоночная машина «феррари» с Жаном Алези.

Вот он вильнул влево и почти опередил Сенну — другое красно-белое пятно. Эти два ярких пятна мчатся теперь бок о бок по главной дорожке. Экран телевизора передает изображение с камеры возле первого поворота, и яркие пятна несутся прямо в объектив. В какой-то момент в самом конце прямой Алези все же обогнал Сенну, проходя по внутренней дорожке. Теперь изображение передает камера, следящая за коротким участком трека перед вторым поворотом. Алези преодолел его и вошел в вираж, а Сенна срезал поворот, стремясь вернуть себе лидерство. Журналист-француз, сидевший рядом со мной, произнес: «Этот маленький сукин сын Эль-Лази, когда подрастет, будет великим гонщиком».

Я не хотел смотреть отборочные соревнования и гонку по телевидению, сидя в бетонном бункере, как это делают спортивные репортеры. Нет, я буду наблюдать с трибуны, как смотрят обычные зрители, заплатившие за свои места.

Есть что-то противоестественное в том, чтобы следить за мчащимися гоночными автомобилями «Формулы-1» по телевидению.

Когда смотришь на экран, это кажется легким занятием. Телевизионное изображение создает иллюзию, что вы сидите за рулем, движетесь очень быстро, но на самом деле машина движется гораздо быстрее, чем представляется вам, потому что вы не ощущаете, как содрогается двигатель в семьсот лошадиных сил, когда маховик начинает вращаться со скоростью тринадцать тысяч оборотов в минуту, как начинают вибрировать педали, рулевое колесо и ваш позвоночник. Телевизор не дает вам ощутить мощь разогревшегося мотора, его рева, силы тяжести, возрастающей вдвое, втрое, в четыре и в пять раз и бросающей вас взад-вперед, из стороны в сторону. Вы не чувствуете, как ветер бросает вам в лицо тучи песка, не вдыхаете запаха выхлопных газов. Вы не улавливаете момент, когда машина уже на самом пределе и передние колеса начинают отрываться от дорожки, и автомобиль начинает терять управление. Необходимо выжать еще немного скорости, чтобы вернулась устойчивость, а если она не вернется на ближайших десяти футах, то машина неминуемо врежется в бетонный барьер, находящийся на расстоянии одной тридцатой секунды пути.