Так говорил Каганович - Феликс Чуев

— Вы, наверно, знали Якира по Украине…

— Я из этого секрета не делаю. Дело было так: я с Якиром дружил. Он был моим другом. Я к нему очень хорошо относился в последние годы. В первые годы я к нему относился подозрительно. В двадцать пятом году меня послали генеральным секретарем ЦК Украины. На Украине были Петровский, Фрунзе, Раковский… Я тогда молодым был. Мне трудно было. Освободилось место командующего Украинским военным округом. На Украине тогда поднимали голову троцкисты, рабочая оппозиция и зиновьевцы.

В ЦК Украины большие колебания были, Квиринг был секретарем, старый большевик, хороший человек. В шестнадцатом году его жена приехала в Екатеринослав из-за границы, Ленин ее послал. Я ее знал. Квиринг колебался, Петровский колебался, решили туда послать Кагановича. И я поехал, повел борьбу за спасение организации на платформе ЦК. Они присылали ко мне своих людей, пробовали меня.

Предложили Якира на округ. Я Якира знаю. Проявлял колебания троцкистские. Поэтому, если мы его возьмем командующим округом… Я написал Сталину. Сталин мне прислал большое письмо, в котором писал: «Якира мы знаем. Фрунзе его особенно знает. И ручается за него. Я прошу вас не отказываться от него». Это предисловие.

В тридцать седьмом году, когда было дело Тухачевского и Якира, меня вызвали в ЦК. Там Ворошилов, Калинин, Молотов. Сталин меня спрашивает: — Как вы относитесь к Якиру? — Я говорю: — Я — хорошо. — Что же это — хорошо? — Я знаю его как крепкого командира.

Я говорю: — Вы, товарищ Сталин, хорошо помните, что я возражал против Якира в двадцать пятом году, и вы мне писали письмо, в котором просили принять Якира командующим, и что Фрунзе за него ручается. Вы знаете, как я отношусь к вашему слову. Я ему поверил, бывал у него на военном совете, он бывал у меня. Я ему доверял.

Сталин так посмотрел: — Верно, верно. Я писал письмо. Вопрос исчерпан.

Где данные для реабилитации?

— Сейчас пишут, что документы, на основании которых их репрессировали, были фальшивыми, их подбросила разведка…

— Это еще вопрос, — говорит Каганович. — Я не имею данных, на основании которых их реабилитировали. Я не имею данных. Однако, все теперь им кланяются! Приветствуют! Это не так просто, как изображается дело. Пишут вранье.

Храм Христа

— А как насчет храма Христа Спасителя?

— Были предложения снести дом Коминтерна на Манежной площади, возле Кремля, взорвать, — говорит Каганович. — Но слишком близко. Потом Калинин сказал, что есть мнение архитекторов — строить Дворец Советов на месте храма Христа Спасителя. Это было предложение АСА — Союз архитекторов так назывался. Еще в двадцать втором, двадцать третьем, двадцать четвертом годах Щусев и Жолтовский предлагали поставить Дворец Советов на месте храма Христа Спасителя, говорили, что храм не представляет художественной ценности. Даже в старину так считали.

Другая ценность — что народ собирал деньги. Но даже Щусев и тот не возражал, говорил, что храм бездарный. Представляли проект именно на это место. Я же предлагал на Воробьевых горах. Когда проявились мнения, решили, что идея Щусева хороша — недалеко от Кремля, на берегу Москвы-реки, место хорошее. Я лично сомневался. Скажу откровенно: я никогда не руководствовался в своей работе национальными мотивами. Я интернационалист. Я исходил из того, что это решение вызовет прилив антисемитизма. Поэтому я и сомневался и высказывал сомнения.

Сталин сразу не решился принять это предложение. Он выявлял мнения, колебался. Говорят, Киров это тоже поддержал. Я этого не знаю. Когда составили план, подписали: Сталин, Молотов, Каганович, Калинин, Булганин.

— Что означали эти подписи? Взорвать храм?

— Построить Дворец Советов на этом месте. Когда мы выходили, Киров, Орджоникидзе и я, я говорю: — Ну хорошо, все черносотенцы эту историю в первую очередь свалят на меня!

Киров хлопнул меня по плечу: — Эх ты! Я и не думал, что ты такой трусливый! Волков бояться — в лес не ходить! Волков нечего бояться!

— А когда взрывали храм, ты даже не знал! — говорит Мая Лазаревна, — Я это помню хорошо. Ему не сказали, — обращается она ко мне.

— Говорят, что вы сами взрывали, — замечаю я.

— Ерунда, — отвечает Каганович.

— Прямо с трибуны Дома литераторов было сказано: Каганович нажал рычаг и сказал: «Задерем подол матушке-России!»

— Я даже не знал про то, что связано с командой… [2]

— Зря, конечно, это сделали.

— Зря, зря, — соглашается Каганович.

— Видите, что из этого получается?

— Я это знал. Я был против этого дела. Не потому что такой уж святой… А просто я знал… Чем это кончится.

— Настроение было другое. Борьба с религией?

Взорвали Сухареву башню…

— Пишут: в Москве взорвали Сухареву башню. Она была очень ветхая. Машин вокруг нее! Сплошной поток… Каждый день душат по десять человек. Но я сопротивлялся ее сносу. Пришел на собрание архитекторов. Взял с собой Щусева, Жолтовского, Фомичева и других и поехали к Сухаревой башне.

Поднялись на нее, осмотрели все кругом и пришли к заключению, что демонтировать ее не резонно, а сделать вокруг нее движение — надо разрушить все вокруг, в том числе больницу Склифосовского, которая имеет особую ценность как архитектурный памятник старины, поэтому предложили тоннель сделать.

Потом выяснилось, если сделать тоннель, то сама башня Сухарева не выдержит его, и, во-первых, это огромный въезд и огромный выезд — у нас для этого сил нет. И разрушение домов вокруг, и сооружение тоннеля, таким образом, исключается. Поэтому решили разрушить.

— Мнение такое: Сталин — грузин, Каганович — еврей, вот они и разрушили все русские памятники.

— Удобно придраться. Говорят, что и Страстной монастырь я взрывал, а монастырь был взорван через два года после того, как я из Москвы ушел.

— Сейчас метод такой: любое вранье бросать в народ, а потом пусть опровергают! Пишут, что Сталин был агентом царской охранки.

— Это же сволочь пишет! — возмущается Каганович. — Еще и подписывается. Ученый… Это же наглецы! Ленина обвиняют…

Жена Сталина

— А про вас говорили, — обращаюсь я к Мае Лазаревне, — что вы были женой Сталина.

— Мне было пятнадцать лет, и я ужасно боялась, как бы сам Сталин про эти слухи не узнал, как бы до него не дошло, — говорит Мая Лазаревна.

— Американцы писали, будто моя сестра была женой Сталина, — говорит Каганович.

— Или племянница?

— Сестра. А у меня единственная сестра старше меня, она в двадцать четвертом году умерла. (Как известно, жена Сталина Н. С. Аллилуева ушла из жизни в 1932 г. — Ф. Ч.). Как говорят, бреши, бреши, что-нибудь останется. Я-то знаю все. Эта сплетня давно ходит, писала заграничная пресса, Литвинов опровергал.

(Эта сплетня была весьма живучей. Главный маршал авиации А. Е. Голованов рассказывал мне про генерал-полковника Ермаченко, который женился на молодой, а старая жена по сложившейся традиции пожаловалась в политотдел. Когда генерала вызвали для разбора, он вспылил: — Сталину можно, а мне нельзя?

«А ходили слухи — абсолютная чепуха! — что после смерти Аллилуевой Сталин женился на дочери Кагановича», — смеялся Александр Евгеньевич.

Генерала Ермаченко за его слова разжаловали, и Голованов принял участие в его судьбе, устроив начальником аэропорта Быково. А при удобном случае рассказал о нем Сталину. Тот возмутился и велел восстановить его в звании и должности.

Государство без гласности стало Страной Слухов, Сплетен, Россказней. — Ф. Ч.)

— Но и в последнее время, когда гласностью, казалось бы, объелись, появилась другая версия, будто Сталин женился на Мае Лазаревне не после смерти Аллилуевой, когда Мая была еще пионеркой, а в последние годы жизни, и в 1953 году она шла за его гробом, держа за руку девочку, так похожую на диктатора…

— Во-первых, я не шла за его гробом, — говорит Мая Лазаревна, — а во-вторых, посмотрите на мою Юлю — похожа она на Сталина?

…В ноябре 1991 года в «Неделе» появился материал о том, что племянник Кагановича некий С. Каган, проживающий в США, написал книгу о дяде, которого он посетил в 1981 году в Москве. Вскоре издательство «Прогресс» выпустило в русском переводе его книгу «Кремлевский волк».

Однако, родственники Л. М. Кагановича сообщили мне, что никакого такого американского племянника они не знают и у Лазаря Моисеевича сей Каган никогда не был.

Писать книги, конечно, никому не возбраняется, но желательно писать правду. В книге С. Кагана я обнаружил столько ошибок, искажений, нелепицы — от биографии Кагановича до описания его квартиры в Москве, что анализировать творение С. Кагана не собираюсь. «Это не ошибки, а откровенная ложь!» — горячо поправляет меня Мая Лазаревна…

Появилась в израильской газете и статья, написанная другим, уже истинным племянником. Михаил, сын старшего брата Арона, приезжал с сыном из Киева в июле 1991 года и навестил дядю совсем незадолго до его смерти.