Остров Больших Молний - Николай Шагурин

Потерпевшие крушение встретили, вопреки ожиданиям, обходительный прием. Утро принесло им превосходный завтрак, не была забыта даже коробка сигар.

Когда они кейфовали, развалившись в мягких креслах, и только собирались приступить к обсуждению положения, как в дверь постучали.

Это был Зобиара, как всегда собранный, подтянутый. Он пожелал путешественникам доброго утра, потом, придвинув кресло, сел и изложил решение совета островитян.

Совет, возглавляемый Рао-Сагибом, приветствовал появление на Острове Больших Молний представителей науки. «Господам ученых» предоставлялась свобода действий во все время пребывания здесь.

Они, по желанию, могли столоваться или у себя, в предоставленных им комнатах, или за общим столом.

— Покинуть остров, — сообщил Зобиара, — господа ученые смогут в ближайшее время.

— Когда? — перебил Хаутон.

— Скоро. Только, конечно, не сегодня и не завтра, так как наш теплоход требует некоторого ремонта. Словом, когда это будет возможно. Вы не будете ощущать недостатка ни в чем.

— Я ощущаю недостаток в радиосвязи, — нагловато заявил Хаутон. — У вас, конечно, есть радиостанция? Мне необходимо связаться с… с национальным географическим обществом.

— Радиостанция у нас есть. Но то, что вы просите, невозможно.

— Почему невозможно? Я не прошу, а требую!

— На этой земле вы можете только просить, но не требовать, А невозможно по очень простой причине: обитаемость этого острова является тайной.

— Вот как!

— Да. Мы не требуем благодарности за оказанную вам помощь. Мы желаем только одного: после вашего отбытия это так и должно остаться тайной в течение некоторого обусловленного срока. Ваше честное слово ученого будет нам порукой.

— А если такое слово не будет дано?

— Тогда вам и вашим коллегам придется задержаться на острове на положении гостей…

— Это что же — плен?! — прошипел Хаутон. Он поднялся, втянул голову в плечи, сунул руки в карманы и нервно зашагал по ковру, топорщась, как рассерженная птица. — Знаете ли вы, господин Зобиара, — выкрикнул он, — что мы являемся подданными великой державы, которая одним мановением может стереть ваш остров с лица земли!

Зобиара еле заметно иронически улыбнулся.

— Спокойно, спокойно! — сказал он, — Угроз, право, не нужно, они никому не страшны. Может быть поговорим нейтральные темы? Как вам понравились лангуст за завтраком и старая мадера?

…Хаутон почувствовал ощутительный толчок ногой со стороны Портера. Как-то сразу профессор отрезвел и опустился в кресло,

— Прошу извинить! — сказал он, отдуваясь. — Я вспыльчив. К тому же мадера ударила мне в голову.

Зобиара ответил невозмутимо:

— Повторяю: вам предоставляется свобода действий. Рао-Сагиб и совет островитян обращаются к вам только с тремя небольшими просьбами (в голосе Зобиара зазвучал металл): во-первых — не подниматься на плато. Во-вторых, не заходить без разрешения в лаборатории. В-третьих — не посещать «Больших юго-восточных утесов». Все, господа.

…Воспользовавшись любезным разрешением, члены экспедиции в первые же три дня ознакомились с топографией острова. Он представлял собой клочок земли, по всем данным вулканического происхождения, почти круглой формы, километров 12 в поперечнике, и напоминал пудинг, поставленный на круглое блюдо. Это был конус с пологими краями, и сходство с пудингом увеличивалось еще тем, что вершина конуса, некогда грозного вулкана, была срезана словно ножом. Геометрически правильная плоскость среза наводила на мысль о том, что это дело человеческих рук, а не природы,

Голым оставалось только это плато, а сам остров был одет буйной, могучей растительностью. В необычайно пышной и яркой зелени прятались жилые строения и лаборатории, расположенные на склонах потухшего вулкана. Все здания были выкрашены в точно подобранный цвет зелени и совершенно сливались с ней.

Узкая и длинная бухта вонзалась в лесистую часть пологого берега на юго-востоке. Бухта эта, как позже узнали путешественники, носила имя ученого Рихмана, сотрудника Ломоносова, убитого молнией во время опытов с грозовым электричеством. Все здесь: бетонная стенка, пакгаузы из волнистого огнеупорного материала баки для горючего — было окрашено все в тот же цвет тропической зелени. Барьерный риф плотным кольцом окружал остров.

Загадка следовала за загадкой. Какому государств принадлежал флаг, еще на «Ломоносове» привлекший внимание Рамиреса: багрово-дымное полотнище, перечеркнутое вкось золотой молнией? Почему теплоход, явно не советское судно, носил имя русского ученого? Какие работы производились в обширных лабораториях, скрытых в зеленой чаще и закамуфлированных под цвет тропической растительности? Что делалось на запретном плато, куда можно было попасть лишь двумя способами: простым и легким, при помощи лифта, скрытого в самой горе, и тяжелым, «физкультурным» способом, по высеченной в скалах лестнице из нескольких тысяч ступеней?

Откуда были взяты колоссальные средства, которых, несомненно, потребовало отсечение вершины горы и пре вращение плато в идеально-ровную поверхность? Кто производил затраты на оборудование порта и постройку лабораторий? Где нашлись тысячи рабочих рук, совместным трудом которых осуществлены землекопные, железобетонные, каменотесные работы? Хаутон и его спутники скоро убедились, что население острова состоит всего из сотни с небольшим человек — техников, монтеров, обслуживающего персонала и двух десятков научных работников.

И, наконец, почему избран остров со столь необычным климатом?

«„Остров Больших Молний“, — записывал в своем походном дневнике Хаутон, — вполне оправдывает свое оригинальное название. Грозы здесь обычно проходят ночью. Едва стемнеет, как раздаются раскаты грома. Если же грозы нет, то зарницы сверкают до утра.

Среднее годовое число гроз здесь, надо полагать, не меньше 160, и остров можно отнести к числу самых грозовых пунктов на земном шаре. Бесчисленные молнии, как и всякая электрическая искра, озонируют воздух. Я никогда не встречал столь чистого и живительного воздуха. Благодетельным действием гроз объясняется и поражающе пышная растительность острова…»

Однажды Хаутон, Бейтс и Рамирес возвращались под вечер с прогулки по горным склонам. Поблизости от дома их захватила тропическая гроза, стремительная, словно камень, брошенный из пращи. Сразу стало темно, как в погребе, целые каскады воды низверглись на путешественников. Гром заглушал грохот прибоя, доносившегося с рифов, и казалось, что молнии разят и валят деревья где-то совсем рядом.