Пропущенный мяч - Пол Бенджамин

Когда я подъехал к Гарден Стейт Паркуэй, движение было плотное, но достаточно интенсивное. На улице было не слишком жарко — мы еще не вошли в сезон перегретых радиаторов и лопающихся шин. Теплая погода заставляла водителей садиться за руль. Они спешили вернуться домой, чтобы провести послеобеденное время, копаясь в своих садиках, сажая помидоры и попивая пиво.

Без двадцати шесть я был у въезда в Ирвингвилль. Как и большинство маленьких городков около Нью-Йорка, Ирвингвилль представлял собой жалкую рабочую окраину. Лучшие его дни остались далеко в прошлом. Однако в отличие от соседних городков, где население стало преимущественно черным, Ирвингвилль все еще оставался белым. Это был островок реакционности посреди мира, переживающего глубокие перемены. В тридцатые годы в Ирвингвилле была создана нацистская организация, а здешние полицейские и по сей день считались самыми жестокими во всем штате. Ирвингвилль был населен поляками и итальянцами, большинство из них знали в жизни только выматывающую работу на заводе, усталость и безысходность. Эти люди с трудом держались над пропастью нищеты, в которой барахтались негры, и из-за этой пугающей близости находили утешение в расизме. Это было жестокое и мрачное место, куда заглядывали только по необходимости.

Семнадцатая улица была скопищем одинаковых домов, тщетно пытающихся сохранить приличный вид. Перед каждым домом сидели старики и со скукой наблюдали за играющими на тротуаре ребятишками. Дом Пиньято ничем не выделялся. Я поднялся по расшатанным ступенькам, нашел имя Пиньято на ящике для писем и постучал. Секунд тридцать все было тихо. Я снова постучал, на этот раз сильнее. Изнутри послышался ленивый женский голос: «Иду, иду». Наверное, она ожидала увидеть за дверью соседских ребятишек, выпрашивающих печенье. Я услышал приближающийся шаркающий звук шагов, и дверь открылась. Мэри Пиньято оказалась сорокалетней брюнеткой с желтым восковым лицом. Она была невысокого роста, живот и раздавшиеся ляжки выпирали из черного обтягивающего трико. На ногах у нее были розовые тапочки, на плечах — широкая желтая блуза, а на шее серебряная цепочка с крестиком. Она, вероятно, давно перестала верить, что придет ее звездный час. Глядя на темные круги под ее глазами, можно было подумать, что она не высыпалась много лет.

— Миссис Пиньято?

— Да?

Голос был неуверенный — она растерялась, увидев на пороге незнакомца.

— Меня зовут Макс Клейн. Я представляю страховую компанию «Греймур». — Я вытащил из кармана одну из своих визитных карточек и протянул ей. — Могу ли я видеть мистера Пиньято?

— Нам не нужно страхование, — сказала она.

— Я пришел по другому поводу, миссис Пиньято. Кажется, вашему мужу повезло, и я хочу сообщить ему об этом.

Она оглядела меня с ног до головы, затем уставилась на мою карточку.

— Вы что, адвокат?

— Именно, — улыбнулся я. — Я адвокат. И если я поговорю с вашим мужем всего несколько минут, уверен, вы не пожалеете об этом.

— Бруно нет дома, — сказала она, слегка смягчившись.

— Вы знаете, когда он вернется?

Она пожала плечами.

— Откуда я знаю? Бруно приходит и уходит, за ним невозможно уследить. Вы знаете, он инвалид, ему не надо работать.

Она сказала об этом так, как будто работа — это единственная причина, способная возвращать человека домой по вечерам.

— Вы его видели сегодня?

— Да. Он был здесь, но потом уехал. — Она остановилась, покачала головой и вздохнула, будто говоря о непослушном ребенке: — Иногда он не приходит по нескольку дней подряд.

— Я слышал, ваш муж не очень хорошо себя чувствует.

— Да нет, с ним все в порядке. Все это началось после аварии. Его время от времени забирают на обследование в психушку.

— О какой аварии вы говорите?

— Его грузовик столкнулся с автомобилем. Сам он не пострадал. Но что касается душевного здоровья, он уже не тот, что раньше.

— Вы не знаете, где я мог бы его найти? Это очень важно. Мне бы не хотелось уезжать, не повидавшись с ним.

— Вы можете пойти в бар Анджело на углу Пятнадцатой и Большой улиц. Он туда часто заходит выпить пива.

— Я так и сделаю, — сказал я, — спасибо за помощь.

И я пошел.

— Эй, мистер, — позвала она, — вы забыли свою карточку. — Она протянула ее мне, не зная, что с ней делать. Для нее это был незнакомый чужой предмет, она боялась его.

— Это не страшно, можете оставить ее себе.

Она вновь уставилась на визитную карточку.

— Нам может перепасть немного деньжат? — спросила она робко, не смея надеяться.

— Да, это так, — подтвердил я. — Не думаю, что очень много, но кое-что вам достанется.

Я улыбнулся, а она опять посмотрела на карточку, которая, видимо, оказывала на нее магическое действие.

Перекресток Пятнадцатой и Большой улиц был недалеко от дома Пиньято, но я решил ехать туда на машине. Мне не хотелось оставлять ее на забаву пацанам. Я проезжал мимо вытянувшихся в ряд домов-близнецов, пустырей, заросших крапивой, бродячих собак и школьного двора, где мальчишки играли в волейбол. Один мальчик только что бросил мяч, а другой откинул руку назад, готовясь отбить его. Я завернул за угол и не увидел продолжения, кирпичная стена школы скрыла от меня игроков. Картинка словно застыла во времени, и образ белого мяча, повисшего в воздухе, не покидал меня как образ бесконечного ожидания.

«Дворец Анджело» находился между магазинчиком, где продавались принадлежности для спиритических сеансов, и гольф-клубом. Я припарковал машину около института красоты. В витрине нарисованная от руки вывеска сообщала: «Долорес скоро вернется». Я понадеялся, что она сдержит свое обещание. Несмотря на свое название, «Дворец Анджело» оказался небольшим баром, каких тысячи. Неоновые вывески, рекламирующие сорта пива, облупившаяся зеленая краска на фасаде, красная дверь, содрогавшаяся от толчков жаждущих… Над дверью были изображены два бокала мартини, из которых вылетали пузырьки. От названия «Салон-бар» осталось только грустное «Салбар». Внутри было темно, как во чреве кита, и я не сразу привык к полумраку. В баре светились только пурпурные огоньки музыкального автомата, выдававшего какую-то жалобную песенку про разлуку и тоску. В зале было всего пять-шесть клиентов. Двое из них, одетые в серую униформу наладчиков телефонных автоматов, сидели за стойкой, склонившись над своим пивом, и обсуждали достоинства «БМВ» и «аудиа». Другие, примостившись за деревянными столиками, почитывали «Нью-Йорк Таймс» Бармен был одет в белую рубашку с короткими рукавами и такой же белый фартук и походил на спортсмена, растолстевшего из-за пристрастия к пиву.

Я подошел и заказал пива. Когда бармен вернулся со стаканом, я положил на стойку доллар и сказал.

— Я ищу Бруно Пиньято. Его жена сказала, что он бывает здесь.

— Вы не легавый, а?

Вопрос был задан нейтральным тоном. В сущности, ему было все равно, но он должен был защищать своих клиентов, а я был чужаком.

— Нет, я адвокат. Я хочу просто поговорить с ним.

Бармен смерил меня взглядом, потом показал на дальний угол зала. Там сидел человек перед полной кружкой пива и смотрел в пустоту.

— Спасибо, — поблагодарил я, взял свой стакан и направился к столику.

Слыша имя Бруно, я представлял себе высокого мужчину мощного телосложения. Но передо мной сидел маленький и тщедушный, как жокей, человечек в цветастой гавайской рубашке, слишком кричащей, чтобы быть приличной. Темные курчавые волосы закрывали только заднюю часть черепа, лицо с глазами навыкате имело форму редьки. У него практически отсутствовал подбородок, из-за чего длинный нос выглядел еще более длинным и унылым. От Бруно Пиньято за версту веяло полным провалом в жизни, как от Джорджа Чепмэна — успехом.

У него были тощие безвольные руки человека, долго валявшегося в больнице. Я понял, что с ним надо избрать особую тактику.

— Здравствуйте, Бруно. Меня зовут Макс Клейн. Ваша жена сказала, что я найду вас здесь.

Он обернулся и бросил на меня равнодушный взгляд:

— Привет, Макс.

— Не будем терять время попусту, Бруно. Я хотел бы задать вам несколько вопросов.

— Да, Макс. Чем могу быть полезен?

— Я хотел бы поговорить о том, что произошло пять лет назад в ночь катастрофы.

Безмятежное выражение на его лице сменилось беспокойством. Похоже, я нажал на тайную кнопку, резко переменив его настроение. Никто не смог бы заставить его говорить на эту тему, но я выполнял свою работу, и ставкой в этой игре была человеческая жизнь. Я ненавидел себя за то, что причинял боль Пиньято, но продолжал.

— Это было плохо, — произнес он. — Очень плохо. Там пострадал один человек.

— Я знаю, Бруно. Это ужасно. Вы знаете, кто был этот человек?

Его голос задрожал, он быстро терял контроль над собой.