Дневник двух времен - Екатерина Попова

И мы добились своего, расчистили завал. Однако радости мы не испытали. Очередной тупик. И хотя меня никто не обвинял, настроение было паршивое. От злости я ударила ногой по тупику. Стена рассыпалась, и за ней я увидела… Аничков мост.

– Все чудаковатее и чудаковатее, – заметила я.

Ду рассмеялся и прыгнул. Мы с Ульрихом последовали за ним.

Место и время – понятия не имею

Руки, ноги целы. Я могу ими пошевелить, с трудом, но могу. А это уже неплохо. Дышать тоже могу, и вроде бы без посторонней помощи. Веки открываются с трудом. Слава богу, я в больнице. Никогда меня еще так не радовали белые стены этого заведения.

– How are you? – с радостью спросила милая медсестра, которая неожиданно возникла передо мной.

– Fine, – сейчас все fine. Кстати, а почему она говорит по-английски? И где я нахожусь? Встав с постели, я удостоверилась, что могу ходить. Медсестра таинственным образом исчезла из палаты. А ведь я хотела узнать у нее, что это за место.

К моему запястью были прикреплены какие-то провода, ведущие к аппарату. К моему удивлению, аппарат висел в воздухе. Каким образом – не знаю. Как, впрочем, и не знаю, что это за штуковина. Поэтому исследую местность вместе с ним. Выйдя из палаты, я очутилась в холле больничного номера. Да, неплохое место, только вот какое?

– Вы можете не таскать за собой аппарат. Вы на редкость здоровая девушка. Меня зовут Генрих, – представился мужчина. Выглядел он лет на сорок, может быть, был старше или моложе. Я никогда не могу определить точно, сколько человеку лет. Серые с зелеными прожилками глаза, каштановые волосы, широкий нос.

– Очень приятно, меня зовут Кира, – представилась я, но, скорее всего, он и так знает, как меня зовут. – Я могу позвонить домой?

– Попробуйте, но у вас вряд ли получится это сделать, – сказал Генрих и пультом открыл жалюзи. На территории больницы было множество маленьких домов, они располагались в шахматном порядке в… воздухе; казалось, что они парили. Из одного домика вышла медсестра, наступила на что-то вроде коврика и опустилась вниз, на огромное зеленое плато.

– Врачи утверждают, что это очень успокоительно действует на больных, – пояснил Генрих.

– Я в дурдоме? – на всякий случай я решила уточнить.

– Нет, – улыбнулся Генрих.

– Вот ваш чай, а вот свежая газета, – сказала медсестра и нажала кнопку на журнальном столике; появилась проекция газеты от 7 марта 2208 года. Она мило улыбнулась и вышла.

– Как ни банально звучит, но добро пожаловать в будущее, – сказал Генрих.

В больнице было установлено, что переход во времени мне не повредил. Я действительно на редкость здоровая девушка. Меня могут выписать из больницы хоть сейчас. В просторном холле больницы меня ждал Питэр.

– Привет, – Питэр махнул рукой.

– Добрый день.

– Тебя домой отвезти или на работу?

– А меня не уволили?

– С чего бы это?

– Ну не знаю… за прогулы, например.

Питэр рассмеялся.

– Так куда прикажете ехать?

– На работу. Кстати, а где я работаю?

– Ну ты даешь. В рекламном агентстве.

– Нет. Это я в 2008 году работала в рекламном агентстве, а где я сейчас, в 2208 году, работаю?

– Там же.

– Двести лет прошло, а оно все еще функционирует?

– Да, старушка.

Господи, я-то думала, что в городе пробыла несколько недель, а оказывается – двести лет. Меня так потряс этот факт, что я не заметила, как мы с Питэром доехали до Агентства.

Фасад здания Агентства не изменился. Старинный трехэтажный особняк, та же дубовая резная дверь. Как странно, я в Агентстве проработала всего лишь один день. И вот прошло… двести лет, а я все хорошо помню, как будто это было вчера.

Если фасад за двести лет не изменился, то интерьер поменялся кардинально. Это меня несколько расстроило, так как теплилась надежда, что это всего лишь розыгрыш, глупая шутка, и я нахожусь не в 2208 году, а в 2008, но нет. Парящие полки и исчезающие двери свидетельствовали об обратном.

– Кира, – сказал Питэр, нажимая кнопку лифта, – у тебя, наверное, много вопросов. Генрих сможет на них ответить.

– На самом деле у меня вообще нет никаких вопросов, – ответила я, заходя в лифт. И это была чистая правда. В моей голове был тихо и безмолвно.

В приемной Генриха меня встретила секретарша, проводила в кабинет, спросила, буду ли я чай или кофе. Я отрицательно покачала головой.

– Но я вам все-таки принесу чай. Располагайтесь, – и она показала на два кресла, стоявшие около большого стола. Я села и осмотрелась. Стены были обиты деревянными панелями темно-коричневого цвета, камин, журнальный стол, подзорная труба; винтовая лестница вела на импровизированный второй этаж, где располагалась библиотека.

– Извините, что заставил вас ждать.

Я кивнула головой: ничего страшного.

– Кира, можно на «ты»? – спросил Генрих. Я снова кивнула головой, почему бы и нет.

– Как ты заметила, у нас не совсем обычное рекламное агентство.

Он замолчал и посмотрел на песочные часы, стоящие на его столе. На всякий случай я еще раз решила кивнуть головой, чисто из вежливости. Хотя он прав, Агентство существует двести лет… Стоп. Пустота, царившая до этого в голове, исчезла, и вместо нее появились вопросы, много вопросов. Почему Питэр не изменился? Ладно я, но он-то почему выглядит так, словно этих двухсот лет и не было? Хотя и со мной не все понятно. И Генрих…

– Наша организация существует с 1945 года, – продолжил Генрих, – ее основная цель состоит в формировании общественного мнения.

– Никогда не слышала о такой организация.

– Официально такой организации нет, есть рекламное агентство, больница, колледж, школа танцев, пекарня, университет, но «Всемирной организации по формированию общественного мнения» – нет. Наша организация, – продолжил Генрих, – имеет филиалы во всех странах мира. Начиная с 1945 и до 2008 года наши ученые сделали огромный прорыв в науке, научились контролировать процесс старения, выяснили природу смерти, времени, пространства, мы обладаем знаниями, которыми постепенно делимся с этим миром.

– Почему постепенно?

– Потому что людям не нужно знать все и сразу. Они это не поймут. Это их испугает. Например, расскажи среднестатистическому человеку, что он может жить вечно. Да он сойдет с ума, он будет вечно жить с этой женой, вечно ходить на эту работу. Это ад, а не жизнь, так и до самоубийства недалеко. Людям, конечно, нужны подобные знания, но не сейчас. Человечество не готово к таким открытиям. Мы отслеживаем, что нужно людям, отдельной стране, ну и миру, взаимодействуем с правительствами отдельных страны. Если они не в состоянии дать своему народу то, что ему необходимо, мы помогаем, но стараемся не вмешиваться в государственные дела. Также мы регулируем технический и научный прогресс, мировоззрение и так далее.

Как я уже говорил, мы умеем управлять пространством и временем, а ввиду некоторых причин центральные агентства, всего их девять, находятся в двух временах – 2008-м и 2208-м, о причинах расскажу попозже. Почему ты здесь? Ответ простой: у тебя достаточно высокий уровень свободы выбора. По статистике, 50% людей делают выбор на житейском уровне. 45% людей умеют делать выбор на профессиональном уровне. 4% людей могут делать выбор на социальном уровне. 0,9% людей могут делать выбор в пределах одной страны или даже целого мира. И 0,1% людей могут делать абсолютный выбор. Правильный или нет – это другой вопрос, но они принимают решение, реализуют его и уверены, что оно необходимо здесь и сейчас. Пусть окружающие не понимают этого, но они берут на себя эту ответственность.

Обратимся к Библии, точнее к началу, которое, к слову, было совсем не плохо. Жить в раю – что может быть лучше, но потом появляется змей и предлагает Еве познать добро и зло. Она, подумав минуты этак две, приняла решение стать богиней, а заодно и своего мужа сделать богом, результат известен всем. И знаешь, из этой троицы один обладал абсолютной свободой выбора, и что-то мне подсказывает, что это были не Адам с Евой. Это был тот, кто не оправдывался и не сожалел о своем выборе. Так не будем искушать людей, не будем заставлять их делать выбор, который они не могут, да и не должны делать. Кира, есть люди, которые могут распоряжаться судьбами людей, даже если их решения приведут к гибели других людей. Эти решения основаны на свободе выбора, свободе от условностей, которые диктует мир.

– Мне кажется, что вы говорите про, как бы так потактичнее сказать, маньяков.

– Нет, это политики, ученые, кондитеры, журналисты, архитекторы, писатели, – улыбнулся Генрих. – Просто они умеют делать выбор за других людей. Мы же помогаем.

– В выборе?

– Возможно.

– А если появится человек, который захочет диктовать свой выбор? Вы его убьете?

– Зачем? – удивился Генрих. – Если человек может делать подобный выбор, значит, он либо в нашей организации, либо мы его контролируем, о чем он даже не будет знать. Ты же обладаешь высокой степенью свободы выбора и сама можешь принимать решения.