Королева Крика II (СИ) - blueberry marshmallow

своими, параллельно поглаживая большими пальцами скулы на его лице.

Но разум все же отшибло не до конца. Кала боялась, что мужчина подумает о ней непонятно что, потому чуть отстранилась и заглянула ему в глаза.

— Прости, если я…

Дыхание стало прерывистым.

Воробьев чувствует себя так, словно внутри у него зажигается пламя. Оно плавит кровь в венах, заставляет ее растекаться горячим потоком. Такого уже давно с ним не было. Очень давно. И бойня с Катей тут ни при чем. Дальше, ещё дальше. Возможно он сейчас себя слишком накручивает, потому что хочет получить то, что отвлекло бы его от страшных мыслей. А хочет он этого до покалывания в сердце, которое буквально заходится в лихорадочном ритме.

— Почему ты извиняешься? Все хорошо.

— Если ты не хочешь..

Будет грустно. Потому что я хочу.

Алексей зарывается лицом в волосы Калы, которые пахнут какими-то пряными духами. Или так пахнет ее она сама?

— Все хорошо, — повторяет он, и гладит девушку по плечам. Затем он спускается ниже, касается молнии на платье, которую резво тянет вниз. Воробьев не торопится, но между тем действует весьма уверенно. Желание забыться и алкоголь движут им.

Ему нравится то, что происходит между ними. Не потому, что он так уж хочет секса, нет. Он желает тепла — того самого пресловутого человеческого тепла, без которого иногда чувствуешь себя осиротевшим. Конечно, Воробьев не из тех, кто будет кидаться в омут с головой. У него за плечами опыт. Дурной опыт. Но ему, как и всем людям, хочется того, чтобы произошло нечто волшебное и излечило его.

Разумеется этого не случится, но он хотя бы попытается.

И он пытается. Теперь он целует Калу в шею и плечи. Нежно, уверенно, но между тем осторожно. Ему не хочется спугнуть ее. Отчего-то Алексей даже не думает о том, что девушка слишком легкомысленна, раз отдаётся ему вот так сразу. Наоборот — в этом он видит необыкновенную удачу для себя.

— Давай снимем это шикарное платье, да?

Его светлые глаза блестят, а на щеках играет румянец. Все это — озорство. То, что нужно после волны страха, что чуть не потопила его.

Интересно — почему Кала так добра с ним?

Она не отвечает на вопрос. Просто смотрит на Алексея во все глаза. Весь фокус ее зрения сейчас сосредоточен на его лице, а вокруг словно заглушается. Кала кивает, почти не дыша, и слезает с колен мужчины, чтобы снять с себя платье. На самом деле — ей немного страшно. Она не так уж и опытна. На сцене куда проще быть развратной, чем в жизни, поэтому она благодарна Воробьеву за то, как бережно он с ней обращается. Какое-то мгновение, и Чопра остаётся лишь в нижнем белье. Она снова тянется к Алексею, снова целует, а ее подрагивающие пальцы уже расстегивают пуговицы на его рубашке. Кончики пальцев невесомо касаются кожи на груди, выводя хаотичные узоры. Кала спускается губами к шее мужчины, очень-очень ласково, а затем вновь возвращается к его губам. Помогает ему освободиться от пут рубашки. Смелеет, тянется к ремню на брюках, расстёгивает его.

Одежды становится меньше, но, тем не менее, Кале все равно очень жарко. И маловато места на диване. Она обнимает Алексея за шею, цепляется пальцами за его плечи, а затем шепчет:

— Пойдём туда, где побольше места?

Так быстро, так опрометчиво. Но совсем не расчетливо. Напротив — очень и очень наивно.

Он лишил ее платья, а она его — рубашки. Можно было бы сказать, что они — квиты, однако это было не совсем так. Все же у Алексея можно сказать была фора. Алкоголь раззадоривал молодого человека, заставляя его прижимать к себе Калу все сильнее и сильнее, а поцелуи его меж тем становились все более жаркими. Кружилась голова — конечно же все дело было в виски, но разумеется — не только в нем. Красота девушки, ее пылкость, разжигала огонь в душе и теле Воробьева. Да и только глупец отказался бы от подобного.

— Не пойдем, а ты полетишь, — прошептал Алексей в губы Кале, и подхватил ту на руки. Это было так ожидаемо, и в то же время — неожиданно. Воробьев рассмеялся, по пути целуя Калу в кончик носа. Слегка нетвердой походкой он понес девушку в свою спальню, где осторожно положил ту на кровать. — Так уже лучше.

Он ложится следом и на этот раз поспешно избавляет Чопру от белья. Он мог бы назвать вслух это тело совершенным, но вместо этого рисует это действием — целует и гладит Калу, действуя очень ласково и нежно.

Грубость — не его история. Это уж точно.

Как модель, Кала привыкла представать на людях в неглиже. Но сейчас, с Лешей, она вдруг ощущала нежное девичье смущение. Ни капли от той вульгарности, с которой выступала на сцене Далматинец. Чопра даже раскраснелась — хотя, конечно, если что, она спишет это на опьянение. Его поцелуи были какими-то даже сливочными на вкус с легким оттенком терпкости выпитого алкоголя. Кала не могла и не хотела оставаться раздетой одна — она выкручивается в объятиях Воробьева так, чтобы теперь ей было удобнее лишить его брюк.

Хорошо, что за ними не пошел Моцарт — внимательного взгляда собаки девушка просто не выдержала бы.

Тем временем, в сумочке, оставленной в гостиной на диване, дзинькнул телефон. Новое сообщение.

Джей:

«Привет, Кала… Слушай, я был не прав. Мне нужно сказать тебе кое-что очень важное. Я очень тебя люблю и надеюсь, что ты простишь меня за вчерашний вечер».

========== Глава 4. День Святого Валентина. ==========

— Эй? Кто-нибудь?

Кто-нибудь… кто-нибудь…

Эхо ударялось о стены просторного каменного помещения, напоминавшего подвал какого-то заброшенного дома. По всем четырём углам были расставлены свечи, добавлявшие лишь больше жара. Здесь затхло пахло и было очень душно. Пыль так и норовила попасть в ноздри при каждом вдохе. Кала сидела на полу, а тело ломило так, словно ее несколько раз переехали катком. Мышцы наливались болью при каждом движении, но девушка все же смогла пересилить себя и подняться ра ноги.

— Эй?

Эй… эй… эй…

Слева и справа в стенах зияли проходы. Кажется, там начинались какие-то коридоры, но те были объяты тьмой. Света от свечей не хватало. Чопра едва могла разглядеть собственные руки, перепачканные в чем-то очень темном. Она поковыряла грязь на ладони ногтями, принюхалась. Это… это кровь?

— Неверное дитя, — сзади раздался властный голос.

Низкий, с хрипотцой, но явно женский.

Кала резко обернулась, но никого