Еще одна из дома Романовых - Елена Арсеньева

Леля зачарованно уставилась им вслед:

– Кто это?

– Великий князь Павел Александрович, шеф гродненских гусар, со свитой, – ответил Эрик, с долей ревности ловя отсветы восхищения, которые долго еще не гасли в Лелиных глазах, и давая себе слово непременно научиться таким вольтижерским уловкам и продемонстрировать их невесте.

…Вот так судьба порою высвечивает перед нами неким таинственным образом грядущие события или хотя бы дает на них намек, но человек слишком озабочен настоящим, чтобы своевременно заглянуть в будущее!

* * *

– Да ты спятила, женщина? – вскричал Вилли, падая на пол. И взвизгнул от боли – несмотря на то, что пол его спальни был устлан коврами, ударился он очень чувствительно, причем именно локтем левой – увечной – руки. – Ты спятила, дура?! Ты столкнула меня с кровати… меня… Пошла вон, и чтоб я тебя больше не видел!

– Не волнуйся, я и сама не вернусь, недоносок! – прошипела Амалия, вскакивая с кровати и запахиваясь в пеньюар. – Мне надоело быть vase de nuit [9] , в который ты изливаешься, думая о другой!

Вилли опешил:

– Что, опять?.. Снова? Но я же… я старался…

– Старался он! – взвизгнула Амалия, поворачиваясь так резко, что каблуки ее изящных туфель без задников зарылись в ворс ковра, и она едва не упала. – Ты наяривал, да, но не меня! Ты засаживал, да, но не мне! Ты оттопыривал мохнатку, да, но не мою. Ты сношался, да, но не со мной! Под тобой лежала я, да, но терся ты не об меня, а по-прежнему о свою Спящую красавицу, вернее, об эту сонную гессенскую муху! О свою гемофиличку!

– Ты соображаешь, что говоришь?! – заорал Вилли так, что вопль его достиг самых отдаленных уголков burg Hohenzollern, замка Гогенцоллернов, и слуги повыскакивали из своих комнат и начали собираться к покоям принца.

Но им не удалось услышать ничего, потому что у Вилли от крика оказался сорван голос, и он мог только шептать, а Амалия от ярости шипела, как змея, и поэтому все, что было сказано, так и осталось между ними.

– Ты соображаешь, что говоришь? – хрипел Вилли.

– Конечно, еще бы! – шипела Амалия. – И я говорю правду! Помнишь сказку про Спящую красавицу? Она уколола палец – и умерла. А ты знаешь, как умер Фрицци, брат твоей ненаглядной Эллы? Ты знаешь?

– Ну, он вроде бы выпал из окна и расшибся насмерть… – пробормотал Вилли. – А что, не так?

– Так-то оно так, – буркнула Амалия, – но все же не совсем так!

…Второму сыну великого герцога Людвига и Алисы было три года. Все случилось так внезапно! Разыгравшись, Фрицци вбежал в спальню матери. Алиса играла на рояле – она была великолепной музыкантшей, о ее исполнении вдвоем с Иоганном Брамсом его «Венгерских танцев» ходили легенды, музыка всегда оставалась самой большой страстью Алисиной жизни! – не что иное, как «Похоронный марш» Шопена. Душа ее была обуреваема очередным приступом боли и печали – не то реальными, не выдуманными. Музыка не понравилась Фрицци, он споткнулся, побежал вперед… И с разбега ткнулся в высокое французское окно, которое начиналось чуть выше пола и заканчивалось чуть ниже потолка. Окно оказалось не заперто, створки распахнулись – и Фрицци с высоты третьего этажа упал на каменные ступени лестницы, на которую выходило окно. Он не слишком пострадал при падении, на теле осталось только несколько ран… Однако к вечеру мальчик умер, потому что остановить кровотечение оказалось невозможно.

– …Ты же знаешь – Виктория Саксен-Кобург-Заальфельдская, мать английской королевы, принесла заразу в кровь своих детей, – продолжала Амалия. – И она передалась внукам.

– Но мой дядя Эдуард, наследник английского престола, здоров! – возразил Вилли.

– Вспомни твоего дядюшку Леопольда, который умер, упав с лестницы! – фыркнула Амалия.

– Но брат Эллы, Эрни, недавно упал на охоте, расшибся – и с ним ничего не произошло! – упрямо твердил Вилли.

– Значит, ему повезло. Значит, всю заразу принял на себя бедный Фрицци. Но кто-то из сестер Эллы – Ирена, Виктория, малышка Аликс или она сама – передаст гемофилию своему потомству. И ты готов рисковать, рожая детей от женщины, в крови которой, возможно, гнездится страшная зараза? – в упор посмотрела на него Амалия. – Неужели ты не способен сейчас рассуждать не просто как похотливый мальчишка, а как будущий король? Ты не имеешь права ставить под угрозу будущее своей семьи и своей страны!

Вилли плашмя упал на кровать. Амалия наконец вытащила свой каблук из ворса ковра и двинулась было к двери, и Вилли слабо похлопал по кровати рядом с собой:

– Не уходи! Вернись, Амалия, мне…

Он чуть не сказал: «Мне страшно!» – но все же не сказал. Однако Амалия поняла. Она с жалостью поглядела на принца… Конечно, он еще мальчик, глупый мальчик, который впервые задумался о том, какой ужас может сулить ему будущее. Разве не кошмар – годы и годы, например, ждать рождения сына, потом наконец взять на руки этого младенца – и узнать, что отныне вся твоя жизнь будет затемнена страхом за него. Вот он играет, веселится, вот он бежит… А что, если упадет?!

Вилли дрожал крупной дрожью, и Амалия прилегла рядом, натянула на них обоих одеяло.

– Тише, мой хороший, успокойся! Я здесь.

– Как ты думаешь, она знает? – пробормотал Вилли.

– Может быть, – вздохнула Амалия. – Наверное… она ведь знает, отчего умер ее брат.

– Боже мой, да как же эти гессенские девчонки могут мечтать о женихах, о семьях, о детях, если они… – Вилли задрожал и тесней прижался к Амалии. – А как ты думаешь, может быть, Элла именно потому отказывала мне, что знала об этом? Если так… получается, она спасала меня?

Амалия искоса поглядела на своего любовника. Еще не хватало, чтобы его вожделение к Элле окрасилось восхищением ее жертвенностью!

– Ты слишком хорошо думаешь об этой девчонке, – буркнула она. – Ты ей просто не по душе. Наверняка она считает, что ты недостаточно хорош для нее, мой славный Вилли. Она то мечтает уйти в монастырь, то…

Амалия прикусила язычок. Она не слишком-то доверяла сплетням. И хотя подкупленная ею одна из горничных Гессен-Дармштадтской семьи порою приносила интересные сведения о странных привычках Эллы, и среди этих привычек были такие, которые могли показаться странными, если не отталкивающими, Амалия все же боялась рассказать об этом Вилли. Он начнет болтать языком, еще разразится скандал… И если герцог Людвиг упрекнет принца в том, что он распускает дурные слухи о его дочери, Вилли без колебаний разболтает, какая сорока принесла ему на хвосте эти сплетни. И все грехи падут на бедную голову Амалии Клопп. А ведь Амалия еще не готова к тому, чтобы оказаться изгнанной за пределы Прусского королевства. Сначала она намеревалась собрать побольше денег. Одинокой женщине не на кого рассчитывать, кроме себя. Амалия не собиралась выходить замуж. Мужчины ей до смерти надоели! Она хочет жить одна, делать то, что ей заблагорассудится, не связываться ни с кем, никому не подчиняться. Но свобода – очень дорогая игрушка. Пока что она не по карману Амалии Клопп. Еще бы лет пять продержаться рядом с Вилли… При прочих своих недостатках он совершенно не скуп. Конечно, Амалия уже собрала кое-какие средства; к тому же она предприняла некоторые шаги, чтобы обеспечить свое будущее, если Вилли вдруг раньше захочет от нее избавиться. Он совсем недавно подарил любовнице свой портрет с очень смелой, можно сказать, рискованной надписью. Кроме того, она хранит несколько его любовных посланий… Если Вилли когда-нибудь спохватится и решит вернуть портрет и письма, ему придется выложить кругленькую сумму, вернее, помесячно выкладывать такие суммы, чтобы Амалия держала язык за зубами и не делилась воспоминаниями о тех временах, когда она просвещала наследника прусского престола. Но это – дело будущего [10] .