Загадки последнего сфинкса - Наталья Солнцева

– Будешь меня слушаться, раб?

– Да, госпожа, – расплылся в улыбке тот, страстно облобызал ее длинные пальчики и залюбовался. – Ручки твои, моя повелительница, достойны резца Родена.

Принесли текилу, и Александрина сделала глоток, оглядывая публику.

«Где она берет средства на безбедное существование? – посетила Баркасова совсем не джентльменская мысль. – На все эти побрякушки? Одна бирюза, которая украшает ее лебединую шейку и соблазнительную грудь, стоит прилично, учитывая количество и работу. А в октябре мадам блистала в Париже, водила русских богатеев по выставкам «Осеннего фестиваля», консультировала по поводу продукции европейских артмастерских, помогала приобретать предметы искусства. На какие шиши она покупала наряды и драгоценности?»

– Жаль, я так и не попала на концерт Никонова, – сказала несравненная вдова. – Теперь уже не услышу виртуозных пассажей маэстро! Разве что на дисках. Он успел записать диски?

Комик рассеянно повел плечами:

– Не интересовался. Я люблю легкую эстрадную музыку, в крайнем случае оперетту. А от классики меня клонит в сон.

– Говорят, у его жены преждевременные роды. Неудивительно.

– Такое потрясение! – он театрально закатил глаза. – Жаль Оленину. Только выдала дочку замуж… и та уже овдовела. Между нами, Дина Никонова как певица не состоялась: голосок жиденький, драматического таланта ни на йоту. Возможно, после смерти мужа она сделает карьеру на его имени… хотя я сомневаюсь.

– Ты знаешь их семью?

– С тещей Никонова мы ходили в одну школу и вместе участвовали в школьной самодеятельности. Я читал юмористические рассказы, она пела. Какое у нее сопрано! Рановато ушла со сцены, что-то со здоровьем, бронхи застудила или легкие. Невезучая баба! Дочку сама растила, без мужа, оперная карьера накрылась, теперь еще зять погиб.

– Я слышала, в убийстве подозревают Дину?

– Не верь, свет очей моих! – напыщенно произнес Баркасов. – Она своего звездного муженька любила без памяти, носила его ребенка, вот-вот должна была родить. И вдруг взять и отправить папашу и кормильца на тот свет?! Нонсенс. Надо быть идиоткой, чтобы собственными руками разрушить себе жизнь.

– А ревность?

– Брось, прелестнейшая! В наше время таких мужей из ревности не убивают. Вот если бы Дина была любовницей Никонова, тогда да, можно допустить, что она обезумела и действовала по принципу: «Так не доставайся же ты никому!» Ты забываешь, что Влас – не бизнесмен, и зарабатывал деньги пальцами и смычком. Наследство после него останется ничтожное, и вдове придется добывать хлеб насущный себе и ребенку.

– Значит, не она?

– Я бы скорее грешил на конкурентов скрипача, на интриганов и завистников.

– Убедил… почти, – улыбнулась Александрина. – Согласись, уколоть отравленной булавкой очень по-женски. Может, кто-то из поклонниц?

– Или из оркестранток. Какая-нибудь непризнанная скрипачка, возомнившая, будто Никонов пользуется незаслуженной популярностью. Дескать, из-за таких выскочек, как он, истинные таланты прозябают в безвестности. Кажется, покойный маэстро получал угрожающие послания, вложенные в букеты цветов…

– Как романтично! От кого?

– Анонимные, разумеется. Впрочем, не знаю. Все это не более чем слухи.

Баркасов много пил, но не терял формы, рассуждал трезво, вполне владел и языком, и телом. Его подернутые влагой глаза блуждали по соблазнительной груди собеседницы, которую открывал низкий, почти до пупка, вырез платья. Если бы не бусы, зрелище было бы еще откровеннее. Ослепительно хороша скандальная вдовушка! Можно понять старика Домнина… и позавидовать. Когда в могилу сводит не тяжелая болезнь, а женские ласки, такая кончина куда привлекательнее. Санди – образец распутства, но как эротична! Как умеет подчеркнуть каждый изгиб своей дивной фигуры, выставить напоказ каждую округлость… Чертовка…

Актер вспомнил, сколько кривотолков, хулы и змеиного шипения «блюстителей нравственности» вызвала нашумевшая «Трапеза блудницы». Пасынок явно хотел досадить мачехе, а вместо этого подарил ей бессмертие.

– Вы с Игорем все еще на ножах? – спросил комик.

– Ни слова о нем! – вспыхнула Домнина. – Почему какая-нибудь поклонница не возлюбила его настолько, чтобы воткнуть в его плоть отравленное жало?! Я бы сама с превеликим наслаждением… – она запнулась, моргнула и прижала ладонь к пухлым губкам. – Не слушай меня! Я слишком много выпила…

Баркасов заказал ей уже третью порцию текилы, недоумевая, как можно пить такую гадость.

– Игорь – гений! – с пафосом воскликнул он. – За это ему можно простить все, душа моя. Все! Без исключения. Ты не должна на него обижаться, ведь сама «Вирсавия», рожденная кистью Брюллова, померкла бы рядом с «Блудницей». Искусство не судят, дорогуша, ему поклоняются!

– Ах, оставь, – зарделась от удовольствия Александрина. – Ты преувеличиваешь.

Баркасов слыл ценителем женской красоты и тонким знатоком живописи – его похвала дорогого стоила.

– Ты не прогадала, выйдя замуж за отца, а не за сына? – он подмигнул ей с бесовской ухмылкой. – Сейчас бы купалась в деньгах и… в лучах его славы. Еще не поздно исправить оплошность.

– Он ненавидит меня…

– Ой-ой-ой! От ненависти до любви рукой подать.

– Ты не понимаешь… у нас с Игорем психологическая несовместимость. Он считает меня продажной девкой, которая раскрутила старика на квартиру, дачу и машину. Ему легче было бы простить, если бы нас с его отцом связывал только секс, но не брак. Игорь относится к женитьбе слишком трепетно: идеализирует венчание, благословение небес, как он говорит. А я, видите ли, опошлила сие священнодействие, привнесла в «сакральную сущность любви» разврат и корысть!

– Так вы со стариком венчались?

– Он настоял, – потупилась вдова. – У него был пунктик по поводу греха, прелюбодейства и прочей чепухи. Он и сыну привил эту ханжескую мораль.

– Но тогда Игорь-художник и Игорь-мужчина должны находиться в конфликте. Как же его творческая смелость и пренебрежение общественным мнением?

– Не тебе объяснять, что внутренний конфликт стимулирует творческую энергию. Подавленное стремится найти выход… и выплескивается в художественных образах. А общество в восторге от Домнина. Ругая его картины, критики лишь подогревают интерес публики. Будь он пуританином, на его выставках по залам гуляли бы ветер и эхо. Вряд ли хоть один холст ушел бы больше чем за двести-триста баксов.

Александрина провела кончиком языка по верхней губе, и актера бросило в жар.

«Она красива, порочна и умна – редкое сочетание в женщине! – подумал Баркасов, глядя, как плотоядно сверкают ее глаза. – Хищница! Самка леопарда с человечьим лицом. Мне уже не по зубам!»

– Почему Игорь не женится? – спросил он. – Голубых наклонностей за ним не замечено… Может, с потенцией проблемы?

– Не похоже, – покачала головой Санди, и пышная копна ее тициановских волос томно всколыхнулась. – С этим у него все в порядке. Он спит с натурщицами, но платит им за молчание. Создает вокруг себя ореол этакого целомудренного сластолюбца. Дескать, женщин он раздевает исключительно на картинах, предпочитая эстетическую эротику сексуальной.

– Откуда ты знаешь?

– Мы же родственники, как ни крути, – рассмеялась она. – Причем близкие.

– И ты до сих пор не затащила его в постель?

Домнина поморщилась:

– Фу! Как ты вульгарен! Лучше расскажи о Никонове. От какого яда он умер, удалось установить?

«Уж не собирается ли она отправить пасынка вслед за мужем? – подумал Баркасов. – Только другим путем?»

– Признаться, я не интересовался… – пробормотал он. – По сути, музыкант умер от удушья. Паралич дыхательных мышц… что-то в этом роде. – Актер погрустнел, вздохнул и глотнул еще водки. – Давай оставим сию скорбную тему. Поминать мертвых на ночь – дурная примета.

– Как ты думаешь, убийцу найдут?

– Боюсь, что нет. Улик никаких не обнаружили, насколько мне известно… кроме злосчастной булавки. Подозреваемая номер один – жена, которая имела глупость зайти к Никонову перед концертом. Доказательств ее вины не имеется, иначе ее бы уже упрятали за решетку. Я звонил Олениной, выражал соболезнования… Она в отчаянии. Зятя не вернешь, так хоть доброе имя дочери следует отстоять. Милиция копается в семейном грязном белье… Все, кому не лень, обсуждают эту ужасную драму. Главное – был бы толк! А дело-то, по-видимому, зашло в тупик.

Баркасов содрогнулся. Он был весьма щепетилен в вопросах личной жизни, не любил давать интервью и на дух не выносил журналистов.

– Бедные люди! Им приходится отвечать на кучу дурацких, бесцеремонных вопросов! Врагу не пожелаю такого.

Воображение живо нарисовало актеру допрос следователя, и он снова потянулся к бутылке.

– Хватит, – возмутилась Александрина. – Терпеть не могу, когда у мужчины стеклянные глаза! Ты скоро под стол сползешь.