Ты умрешь красивой - Юлия Викторовна Лист

том, что дети, достигшие подросткового возраста… — Вера поспешила перевести на себя ответный огонь, готовый вырваться из опасно побледневшей актрисы. — Работать с ними все равно что бомбу разминировать. Говорить с ними — искать в переплетении цветных проводов тот, который отвечает за взрыв. В особенности с современными подростками: они начинают рано взрослеть, поглощают слишком много контента. Мы росли совсем иначе.

— Что есть, то есть, — понимающе кивнула Моник.

Вера насилу сдержала облегченный вздох, улыбнувшись. Она только что перекусила проводок, и циферблат с обратным отсчетом померк. Взрыва не будет.

— Могу я задать вам несколько вопросов, чтобы лучше узнать Тьерри?

— Вся эта история — совершеннейший бред! Я считаю, что его друг отсиживается и наблюдает из какой-нибудь дыры, как его все ищут.

— Вы имеете в виду… — Вера насторожилась. — Первого или второго мальчика?

— А их было двое?

— Да. Один пропал год назад, второй с месяц назад.

Моник сморщила веснушчатый нос, выражая презрение и недоумение одновременно, выдавая с потрохами свое равнодушие к происходящему. Вера поняла, что мать она из тех, про которых в психоанализе говорят «отсутствующая». Придется довольствоваться сведениями, что удастся раздобыть. Вера собралась спросить, в каком возрасте у Тьерри была нарушена связь с отцом, но этот вопрос мог все испортить.

— Каким он был в младенчестве?

Моник достала из кармашка платья пачку сигарет и зажигалку, нервно прикурила.

— Требовательным, орал, как иерихонская труба, — выдохнула она густое облако дыма. — Я одна его воспитывала. Целый год актерской карьеры вылетел в трубу. Потом у нас появилась соседка с дочками, удалось с ней договориться. Она добрая была. Семь лет назад они съехали, не помню, когда последний раз списывались.

То есть годовалого ребенка она сплавила соседке. Еще хуже.

— Чем увлекался Тьерри? У вас были домашние питомцы?

— Увлекался… — Моник опять сморщила нос и затянулась. — Откуда мне знать, чем он занимается в Сети. Игры какие-нибудь… Из питомцев — часто приводил в квартиру то собак, то кошек, но я не терплю в доме вони, поэтому он от них тотчас избавлялся.

— Что он с ними делал?

— Относил туда, откуда брал.

— А с огнем баловаться не пробовал?

— Покажите мне хоть одного мальчишку, который бы не баловался с огнем! Спросите своего шефа. Он-то точно сжег в детстве пару-тройку сараев.

— Тьерри сжигал сараи? — Вера сделала большие глаза и даже чуть подалась вперед, надеясь, что ее показное удивление не выглядит слишком наигранным.

— В деревне у матери бывшего… кажется, это был… — Она задумалась. — Не знаю, то ли туалет, то ли курятник.

— С курами?

Моник пыталась припомнить детали. В ее пальцах тлела сигарета.

— Не могу сказать. Но счет выставили… помню, сотни на три.

— А спортом он увлекался? Или, может, увлекается сейчас?

— Нет, что вы! Этот из рода тюленьих, как и его папаша.

Вера двинула бровями, но тут же расправила лицо и улыбнулась. Мальчишка был явным холериком, ничего тюленьего в нем она не заметила. Тюленю вряд ли бы пришла в голову мысль отправиться ночью на кладбище, чтобы вызывать духов. Она вспомнила неоднозначный отзыв Зои о Тьерри.

— Ах да! — неожиданно вспомнила Моник, махнула рукой, и пепел посыпался на пол. — Это, может, вас заинтересует. Учитель у них есть… по литературе… изображает из себя этакого гения от искусства. Ну, знаете…

Она замолчала, возя по воздуху пальцами, собранными в щепоть, и жуя губы, пытаясь поймать хвост ускользающей мысли.

— Как из «Общества мертвых поэтов»? — подсказала Вера, которой всегда на ум приходили образы из любимых фильмов.

— Ага. — Моник всплеснула руками. — Точно. Который вскакивал на парты, что-то декламировал. Этот такой же. Но я бы сказала, он пожестче, позатейливей, навроде того чувака из «Волхва» Фаулза. Вечно какие-то костюмированные постановки, литературные вечера, перформансы. Не нравится мне все это. Вот не нравится и все тут!

— А Тьерри любит литературу?

— Не сказала бы… — мотнула головой мать. — За книгой его увидеть — снег в июле выпадет, ага. А вот фигней страдать, ходить милостыню просить в костюме Генриха IV — это всегда пожалуйста.

— То есть литература его не интересует… А учителю все-таки удается занять детей?

— Они часто с ним тусуются, ходят по театрам, музеям и выставкам. На мои спектакли захаживают. Я, грешным делом, подумала, что он за мной приударить собрался, но ошиблась. Окружил себя пятью-семью ребятами и ходит, будто король с миньонами. Я, может, и не знала бы этого, но он здесь часто бывает, так что…

Моник не знала, куда деть глаза: то разглядывала собственную руку, то упиралась взглядом в потолок.

— Ваш сын тоже появляется в этой компании? — Вера старалась понять, что именно она пытается скрыть.

Моник вытянула губы в трубочку, осознав, что сболтнула лишнего.

— Знаете что, господа ищейки, — неожиданно резко заявила она и нагнулась, затушив сигарету прямо об пол, — с самого начала я была против того, чтобы сюда впутывали Тьерри. Он балбес, потому что… правильно вы сказали, потому что подросток, и в голове у него один ветер. Я против того, чтобы он путался с этим типом, и уже раз двадцать ему это запрещала! Чуяла я, что какой-нибудь фигней все кончится.

— Мадам, в ваших интересах нам все рассказать, — подал голос Эмиль.

— Это почему?! — тотчас взвинтилась она.

— Вы боитесь, что он все-таки виноват в пропаже своих друзей.

Сердце Веры упало, она вспыхнула, ощутив, как на лбу выступили капли пота и опасно подскочила температура ушей. Господи, что он несет? Какой же грубый. Боясь увидеть последнюю степень гнева на лице Моник, Вера все же подняла на нее глаза, сделав это очень медленно, будто собиралась посмотреть в лицо Медузе Горгоне.

— Участие в преступлении — это серьезно, мадам Роллен. Надо уже сейчас искать смягчающие обстоятельства, — слова Эмиля прозвучали довольно убедительно, но все равно были произнесены не слишком вежливо.

Моник поднялась.

— Его отец вас нанял, боясь, что он станет третьим! А не для того, чтобы вы его за решетку упекли. С чего вы вообще взяли, что он принял участие в преступлении? Он, что, двух взрослых мальчишек четырнадцати-пятнадцати лет где-то насильно удерживает? Это вы хотели сказать? Или что-то еще хуже?

Она запнулась.

— Лучше присмотритесь к этому… как его! Эрику Куаду.

— Спасибо, мадам. — Эмиль качнул головой, глядя куда-то в сторону и, очевидно, не замечая, в каких чувствах та пребывает. — Вы нам очень помогли. Идемте, Вера.

Глава 4

Guilty pleasure[9]

Это было волшебное место для пятнадцатилетнего мальчишки — лавка чудес, набитая барахлом от пола до потолка, антикварный магазин,