По закону – привет почтальону - Юнна Мориц

Сопротивления чистая лирика

Там льются лица

* * *Не завидуй, мой внук, не завидуйНикому, ничему, никогда,Не трави своё сердце обидой, —Не за тем ты явился сюда,Чтоб чужому завидовать раю,Барахлам, о которых смешноВспоминать, когда я обмираюНад тобой, золотое руно.

Не завидуй, возлюбленный мною,Ты – король, я дарю тебе клад,Ты моею люблёвой казноюИ моими люблями богат.Над моими люблями не властноПоведение прочих валют.И, когда я истаю, угасну,Никому не завидуй… Салют!

* * *Хвали судьбу свою, хвалиЕё таинственное пламя,Хвали на гребне, на мели,Счета оплачивай люблями,

Хвали её за всё подряд,В пример не ставь ей чемпионов.Пиши ей письма!.. Нет преградДля писем тех и почтальонов.

Не бойся, любное дитя,Смешным прослыть, – пиши ей чаще!Пусть улыбается, прочтя.Судьбы улыбка – что же слаще?..

* * *«Когда мы были молодыеИ чушь прекрасную несли,Фонтаны били голубые,И розы красные росли», —

Я сочинила эту прелесть,Я вам напела этот бред,Когда ряды ещё не спелись,И двадцать семь мне было лет.

Да, в двадцать семь дела крутыеЯзык способны развязать, —Когда мы были молодыеВ прошедшем времени сказать!..

Друзья, вам очень пригодитсяОтвага сердца в двадцать семь.Пусть молодится ягодица —Ей надо выглядеть, как всем,

А мне вот этого не надоНи в двадцать семь, ни в триста лет.Есть возраст рая, возраст ада —И в этом возрасте поэт.

* * *Всего лишь звук, сквозящий меж листвыВ садах времён.Всего лишь ритм, качанье головы,На прялке лён.

Всего лишь нить – как путь, как пить, как петь.И почтальон,С утра играющий свою велосипедь,Пока силён

Читать сосудисто и помнить адресаТого Улисса,Который – дрожь, который – чудеса,Сквозняк, кулиса.

* * *Рождённая пеной морскойНе была современной такой,Как поезд, пришедший на станцию,Как мода и стиль…Она соблюдала дистанциюИ не носила текстиль,Ходила в божественной дымке,Таяла тучкой в небе,Поэтому с нею на снимкеВсе остальные – мебель.

* * *Я застала в живых писателей,Которые были великими,Никаких не давали им заловДля авторских вечеров,Хотя голосами дикимиДругие совсем писателиВопили ежевечернеСо сцены свою бузу.

Я застала в живых писателей,Которые были великими,Их зажали меж двух поколений,Их давили меж двух жерновов,Хотя голосами дикимиДругие совсем писателиПраздновали свободуИ славы своей расцвет.

Я застала в живых писателей,Которые были великими,Их великое одиночествоСредь великих на них клевет,Когда голосами дикимиДругие совсем писателиДух поднимали публики —До уровня своего.

Я застала в живых писателей,Которые были великими,Они давали мне рукописьИ спрашивали: – Ну как?..Я говорила: – Прекрасно!Я говорила: – Божественно!И в том, что они мне верили,Был негасимый свет.

* * *Всех беззащитней мёртвые, когдаЖивые провожают их нарядно.Над ними стелется незримая вода,И тень её работает наглядно.

Лет в семь я увидала, как плывётПо улицам такое… Словно лодка,Там гробик плыл, и в нём качался плодС лицом… И хлопья снега плыли кротко.

Тогда несли такое на рукахДо кладбища, и музыку играли,И люди шли, глазами в облакахНа землю глядя… И глаза мои орали

От ужаса, что этот плод с лицом,Плывущий мимо за стеклом оконным,Недавно прыгал с красным леденцомНа палочке и был моим знакомым,

Его таскали дети за собой,Чтоб одного не оставлять. О Боже,Лицо в той лодке бело-голубойТак страшно было на оставленность похоже!..

Дыхание оставило его.И над толпой, дышавшей безусловно,Там бездыханно плыло веществоС чертами, заострёнными бескровно.

И, кроме снега, плывшего тогда,Незримая вода плыла над этим,И тень её над маскою плодаРаботала… Но кто же верит детям?..

ТЁПЛОЕ ДЕРЕВО

Мой двоюродный брат Иосиф КаганисПреподавал рисунок, графику, живопись,Скульптуру, керамику, лирику, эпос,Комедию, драму, трагедию, музыкуИ человеческую порядочностьНа грани практического безумия.

Мне от него достались в наследствоГлина и гипс, инструменты для лепки,Древесные пни, фрагменты стола,Двух кресел, Венеры… И маска Пушкина,Смотреть на которую – выше силМоих, повторяю, моих, и только,У многих она украшает стены,Висит над рабочим столом в кабинете,Берут её в руки, стирают пыльТряпкой, гипсовую изнанку,Которая ближе всего к лицу,Протирают влажно, и вновь – на гвоздь,В пробел, где – посмертная маска Пушкина.

Раздарила я сладостно эти сокровища.Взяла деревянные две скульптуры.Голову брата, которую вырезалБрат моей матери, отец Иосифа.И голову Лиды, жены Иосифа,Которую в ранней он вырезал юностиС нежной любовью, – потом расстались.

Он полагал, что она достойнаМужа, более знаменитого,Например, такого, который пишетС блеском картины для иностранцевСчастливочным маслом и несчастливочным,Их портреты – счастливочным,Нашу грязь – несчастливочным,Мелочи кухни, пищеваренье…

В головке Лиды живёт обида.Теперь я старше её намного,Теперь я глажу малютку ЛидуПо деревянным её кудряшкамИ говорю ей: «Не обижайся».А дерево – тёплое, очень тёплое…

* * *Забыла день, и год, и улицу, и город,Забыла имя слёз, и боли, и любви, —Там был такой костёр, такой кипящий холод,Что никаких надежд остаться в нём людьми.

Бывает красота убийственного свойства,Забыться не даёт ни в море, ни во сне,По голым проводам гуляет для геройства, —Такая у неё потребность в новизне!

Ей жизнь не дорога, она бросает вызовСпряженью тайных сил, грамматике судьбы,Висит на волоске… И, сердце к ней приблизив,Ты в бездну вместе с ней срываешься с резьбы.

Но если Ангел вдруг, над бездной пролетая,Спасёт тебя, – не смей заглядывать туда,Где чудом проросла из точки запятая,И не жалей о том, что было, никогда.

* * *О том, что было никогда.О пламени, где поездаГорят, а я – внутри, я с нимиОбугливаюсь в чёрном дыме,Четыре года мне, о да…

О том, что было никогда.О том, как током проводаМеня любили горячо.Померкли воздух и вода.Но, Ангел мой, моя звезда,Ты спас меня, – а кто ж ещё?!.

О том, что было никогда.О комнате, где ни следаОтца и матери с сестрой.И, если снится мне поройЛюбовь их горькая ко мне, —Я знаю в тайной глубине,Что спят они, что сплю не я,Что снится им любовь моя.

О том, что было никогда.Не смей мозгами лезть туда,Где сердце хлопает глазами.Убьёт! Такая там среда.

* * *С чем стихи?.. С капустой, с мясом,С рыбой, с яблоком, с печёнкой,С творогом, с грибами, с рисом,С курагой, с картошкой, с кремом,С вишней, с кроликом, с черникой,С ветчиной, с лимоном, с сыром, —

Размороженное тестоС размороженной начинкойВ печке золотом блеститИ слоится листопадно,Листопадло вот слоится,С той корицей, с той ванилью,С высунутым языком:Вот мы с чем!.. А с чем хотите?..

Не хотите ли с гвоздями,С кирпичом, стеклом толчёным,С динамитом, с мышьяком?..Можно с музыкой, с балетом.Вот вам книга предложений,Звуков, лампочек, дрожаний,Вкусов грубых, вкусов тонких,С ручкой, с крышкой, с напыленьем.Вот мы с чем!.. А с чем хотите?..

* * *Я узнаю их по улыбкам, взглядам,По цвету и покрою их одежд.Они поют, отравленные ядомНадежд…

Надеждами отравленные люди,Их бес попутал, дьявол обольстил.Они всегда – чужих побед орудье,Сплошной тротил.

Любой харизматический невеждаЗаводит их на подвиг неземной.Последней умирает их надежда,Как сказано не мной.

* * *Надо, надо, они говорят, обещать постоянноЧто-нибудь светлое, обещательность не прерывая,Не давая отчаянью хлынуть с рёвом из крана,Из лопнувших труб надежды… Надо, сойдя с трамвая,

Исполнять эту роль с подносом: «Надежды подано!»Небо в алмазах и праздник на нашей улицеОбещать вдохновенно, невинно, возвышенно, подло,Нести золотые яйца, как положено сказочной курице,

Нести, наконец, дежурство в Академии Обещаний,В Академии безопасности надежд, отравленных ядом,Потому что опасно шутить с такими вещами,Как ни во что неверие масс, которые рядом.

Обещать задушевно, волшебно, быть веселящим газом,Обещательным обезболивающим во времени без границ, —Производить при этом, стреляя схватчивым глазом,Строгий контроль одежды и лиц.

ОБЁРТКА

Дали, украшенный рогами,Дали, усыпанный деньгами,Дали, увешанный мозгами,Дали, помешанный на дамеС глазами стервы полковой,Дали, чей гений безразмерен,Бесстыж, мертвецки парфюмерен,Дали, трясущий головойС усами жизни половой,Дали, чьи подлости вдалиОсобый блеск приобрелиНа всё способного подонка…Несчастны, кто родить моглиТакого мерзкого ребёнка.Теперь из-под какой землиДостанут этого Дали,Что понял славы суть так тонко?!.

ПО УЛИЦЕ ЗЕЛЁНОЙ

Устал подозреваемыйОт слежки постоянной,И стал подозреваемыйХодить лицом назад.Он шёл, как деревянный,И шёл он, как стеклянный,По улице зелёной,Где лампочки висят.

За ним следила публикаС улыбкой нескрываемой,И вдруг пустилась публикаХодить лицом назад.Лицом назад – артисты,Дантисты и туристыПо улице зелёной,Где лампочки висят.

Сказал подозреваемый:– Народ идёт, как пьяный!И стал подозреваемыйСледить лицом назадЗа публикою страннойС походкой деревянной,Стеклянной, оловянной…И вдруг – проснулся в ванной,Где лампочки висят.

ДУРАЦКИЕ ВОПРОСЫ

Да как они могли хватать людей за горлоИ намертво душить их голыми руками?За что?!. Да ни за что!.. Глаза убийц – как свёрла,Дырявят зал суда, набитый дураками.

Вопросы дураков, чьи близкие убиты,Лишь веселят убийц, которым нет износа.Подробности страшны, но тем и знамениты,Что сказочный кошмар – убийственней вопроса.

Да как они могли носить убитых вещи?А почему бы нет?.. Размер пришёлся к телу.А трупы по ночам не снились им зловеще?Не снились. Снятся вам, слезой пришитым к делу.

А как же пить и есть они могли?!. А просто.А выйдут – что тогда?.. Какой вопрос дурацкий!И только сироты душевное расстройствоНа зону им пошлёт возмездья пламень адский.

* * *Гляжу, как безумный, на чёрную шаль, —Никто уже так не напишет, а жаль,Что нет ни безумца, ни шали…Кому они оба мешали?!.

Писатели текстовНе пишут стихов,А пишут, вот именно,Тексты стихов, —Химичат стихимию текстаСтихимики общего места.

Не хуже мы греков, что подняли крикИ древний на новый сменили язык,Поскольку им жутко мешалиШедевры, что их украшали.

Теперь новогречески пишут, хоть режь,Как был этот мир древнегречески свеж,Какие там страсти дышали…Кому эти страсти мешали?

О чём говорит новостей винегрет?Что все – новогреки, а ты – древнегрек,Твои отломились конечности,Но возраст прекрасен для вечности!..

* * *

Там – славы луга, там легенды слагаются, саги,