Наши попаданки лучше всех! (СИ) - Бриз Фреш

— На ночь не просись. Не пущу. Это вам. Денег не нужно — пусть дрова мне наколет.

Я кивнула, — согласна была, что на её просьбу мы также должны откликнуться. Оставив остывать теперь уже наши буханки, я вышла к Тэвазу.

— Тэваз, нам женщина хлеб в дорогу дала свежий. И просила тебя ей дров наколоть. Ты как, не откажешься?

Мужчина молча встал с порога и прошёл туда, где под старым навесом были сложены остатки дров да свалены рядом как попало брёвна, обломанные деревья и натасканные, видимо, самой женщиной, а может, и соседями, тонкие ветки. Надеюсь, хозяйка не имела в виду, что переколоть ей нужно всю эту гору — так мы, глядишь, всё-таки заночуем здесь. Там же нашёлся топор. Всё так же молча, Тэваз принялся за работу, а я тем временем отправилась искать нужник. Если тут всё так похоже на наши деревни, значит, нужное мне место должно выглядеть как серая деревянная постройка где-то позади сараев.

Вернувшись, я уселась на порог, вытянула ноги и расслабленно смотрела, как Тэваз рубит дрова. Да, что ни говори, а смотреть, как работает другой человек и впрямь можно бесконечно. Особенно, когда это мужчина, особенно, когда он снимает рубашку, чтоб не пропиталась потом, и видно перекатывающиеся мускулы у него на спине. Жесть!

Работал Тэваз без перерыва несколько часов кряду, пока, наконец, не расправился со всеми брёвнами. К этому времени, как я и предполагала, уже начало темнеть. Хозяйка вышла проверить работу. Показала Тэвазу колодец с ведром.

— Сполоснись, — будто приказала.

Тэваз прошёл к колодцу и сказал:

— Я и коней напою.

Женщина утвердительно кивнула. Когда уже Тэваз облился холодной водой и сделал несколько согревающих движений, чтобы струсить с себя лишнюю воду и обсохнуть, старуха подошла ко мне:

— Темно совсем скоро станет. В получасе от деревни лес. Пусть он там ночует. А ты, так и быть, оставайся тут.

— Да вы что, — вытаращилась я на неё, понимая, что она даже и не пыталась говорить тише, чтобы мой спутник её не услышал. Глянула на него — он встряхнул головой, кинул на меня беглый взгляд и понёс ведро с водой лошадям. — Мы вместе с ним в пути, я не могу его одного в лесу оставить, а сама в доме спать. Это некрасиво как-то.

— Дура! Но как знаешь. Сама выбрала его для себя. Можешь до утра не дожить.

Ох, бабушка! Что ж ты на ночь глядя страсти такие говоришь! Вскоре Тэваз вернулся и натянул на себя рубашку с курткой. Подошёл ко мне почти вплотную, посмотрел на меня снизу вверх, ведь, стоя на ступенях порога, теперь я была его выше.

— Идём? — всего одно простое слово, но чувствовалось, с каким напряжением в голосе он его произнёс, словно ожидал, что я откажусь. После слов старухи о моей возможной смерти ночью, стало страшно, но и неудобно было бы сейчас выказать Тэвазу своё недоверие, особенно после его откровений о недавних несчастьях. На миг промелькнула мысль, что если я сейчас струшу и останусь спать в деревне, он не станет меня ждать в лесу, и придётся дальше мне ехать в одиночестве. А этого совсем не хотелось. Я решила рискнуть.

Сложила наш хлеб в сумку с продуктами, ещё раз поблагодарила добрую женщину и с помощью парня влезла в своё седло. Из деревни мы выезжали молча, я то и дело с опаской косилась на Тэваза, не зная, что и думать. Наконец, решилась спросить:

— Тэваз, а ты меня ночью не убьёшь? — и сразу же устыдилась своего вопроса.

Даже не обернувшись на меня, бросил через плечо:

— Я мог бы уже несколько раз это сделать сегодня, если б хотел.

Такой вполне логичный ответ меня немного успокоил. Кивнув сама себе, подогнала лошадь чуть ближе к нему. Когда добрались до леса, уже совсем стемнело.

— Остановимся с краю, так безопаснее, — мужчина спешился и принялся привязывать своего коня к дереву. Я последовала его примеру. Травка тут есть, животные голодными тоже не останутся. Пока я доставала и расстилала одеяло, мой знакомый куда-то отошёл. Наверное, по надобности, подумала я. Легла на одеяло и прикрыла глаза. Даже не представляла, что так вымоталась. Мышцы страшно ныли, спина никак не хотела расслабляться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Услышала, как вернулся Тэваз и начал устраиваться неподалёку от меня. Решила спросить:

— А мы огонь разжигать не будем?

— Зачем? Только лишнее внимание к себе привлекать. На краю леса нам ничего не угрожает. Звери сюда не идут — чуют близость людских жилищ. А люди по ночам в лес не ходят, разве что такие же, как мы, путники.

Я открыла глаза и повернулась на бок в ту сторону, где устроился под деревом мой знакомый. Хотела было предложить ему кусок своего одеяла, чтоб не спал на голой земле, но тут наткнулась на его глаза. Мамочки! Да они горят жёлто-зелёным светом, совсем как у наших кошек в темноте! Лица и очертаний не видно, только два светящихся в темноте пятна глаз.

— Тэваз! — я вскочила, испугавшись, на ноги, готовая, в случае чего, бежать без оглядки. — Ты кто такой?! — крикнула я.

— Кира, не бойся.

— Чего не бояться?

— Меня, Кира. — он продолжал лежать на боку и смотреть на меня. — Я скажу тебе, если ты обещаешь не кричать и успокоиться.

Взяв себя в руки, и вспомнив его слова о том, что он уже мог бы при желании причинить мне вред раньше, решилась:

— Говори.

— Я оборотень.

— Тэваз! — снова вскрикнула я. — Ты не мог мне об этом раньше сказать?

Глава 6

— Когда раньше?

— Днём, например.

— Что бы это изменило? Ты бы отказалась взять меня в попутчики?

— Я бы хоть засветло привыкла к мысли о том, что ты наполовину зверь! Ты когда обращаешься? В полнолуние? — при этом я попыталась разглядеть сквозь густые ветви деревьев фазу луны.

— Что за глупости. Когда захочу.

— А зачем тогда на коня меня развёл? Мог же обернуться и бежать рядом.

— Кира, — сказал мужчина раздражённо, — а вещи свои я бы в зубах нёс? Или ты думаешь, что после обращения на мне одежда сама по себе появляется?

Он привстал, опершись на локоть. Я уже немного привыкла к темноте и теперь могла видеть очертания его тела, только вот меня всё также не отпускали его удивительные горящие глаза. Усевшись на одеяле удобнее — сон-то как рукой сняло — я продолжила расспросы.

— А почему ты не обернулся, когда наёмники тебя схватили? Мог же?

— Я ж говорил тебе, что сильно ослаб. А они, зная кто я, сразу меня серебром скрутили.

— Тот трос серебряный был, да?

— Да. Из оборотня серебро вытягивает силы и не даёт превращаться.

— А тот, что пленил тебя, хотел поработить именно потому, что ты оборотень?

— Да. Потому, что я чистокровный оборотень, а значит… Кира, ложись спать.

Но не тут-то было. Спать мне совсем уже не хочется, зато узнать об оборотнях от первоисточника…

— А почему люди вас так сильно боятся?

— А ты на свою реакцию посмотри, — сказал он, улёгся на спину и заложил руки под голову, закрыв глаза. Это я поняла по тому, что они перестали отсвечивать. — Потому, что мы сильнее, потому, что наша вторая ипостась пугает.

Перед моими глазами живо встала картина с человеком, которого Санриэль не смог спасти, такие страшные рваные раны у того были. Аккуратно продолжила:

— Но, ведь, ты говорил, что эльфы тоже сильные, а люди их не боятся.

— Эльфы не превращаются в чудовищ. Если они убивают, то делают это таким же оружием, как и люди, — он немного помолчал. Потом тяжело и медленно, будто взвешивая каждое слово, продолжил: — Не все оборотни могут контролировать себя после превращения. На это способны только чистокровные, у кого оба родителя — оборотни. Но в отличие от эльфов, многие оборотни живут и заводят детей с обычными людьми. Тогда такие дети, будучи полукровками, совершенно не могут контролировать ни процесс превращения, ни себя в теле зверя. Им достаточно сильно разозлиться и они уже потеряли человеческий облик. Когда, например, я становлюсь зверем, я чётко ощущаю, кто я и зачем обратился. Я иду к своей цели и, выполнив её, снова становлюсь человеком. И я не эмоциям, не злости позволяю решать, в какой момент мне обращаться, а только своему разуму. Обратившись, я не буду загрызать людей и всё живое направо и налево от меня, утоляя жажду крови и инстинкт убийцы. А вот полукровки — это совершенно неконтролируемые существа, необычайно сильные, с инстинктами убийц. Они не понимают, что творят, упиваясь своей силой и ощущением свободы в теле зверя.