Только самые близкие - Вера Колочкова

— Ну, это мы еще посмотрим, что и как понимает наша тетя Маша, — засмеялся радостно Костик. – Я ведь что? Я ведь хотел просто договориться по–джентельменски…

— Не о чем мне с вами договариваться, слышите? Еще чего не хватало – договариваться я с вами начну…

— Со мной, то бишь с кухаркиным внуком, так надо полагать? – подняв брови и сияя холодными голубыми глазами, радостно спросил Костик.

— А хотя бы и так! Чего с вами церемониться? Поиграли мы в свое время с плебеями и хватит. Допустили до власти кухарок… Вот и получили сплошной геноцид. Слава богу, времена меняются…Теперь каждый должен, обязан даже знать и понимать, наконец, свое место!

— О–о–о, как все запущено… — снова хохотнул удивленно Костик. – Вы мне, господин Вячеслав, еще про вырождение генофонда расскажите, про дворянскую вашу белую косточку… Только знаешь, ты особо–то не выпучивайся, прыщ белый… Если это ты и есть тот самый оставшийся генофонд, то лучше б тебе, конечно, поторопиться с процессом окончательного вырождения… Тоже мне, дворянин пархатый…

Славик задохнулся было гневом, потом поднялся со своей облезлой тумбочки и шагнул к двери, открыл ее рывком и, картинно выставив руку в сторону, проговорил–провизжал пафосно:

— Пошел вон отсюда, плебей! Немедленно вон! Во–о–о–н!

— Ну и дурак ты, дядя, – усмехнулся, выходя из квартиры, Костик. – Я ведь и правда хотел тебе кусочек кинуть на бедность в виде отступного, а теперь и не получишь ни хрена…

Выйдя из подъезда, он улыбнулся и подмигнул заговорщицки продолжающим сидеть на дневном посту теткам, пошел мимо них своей осторожной кошачьей походкой.

— Так меняться–то надумал иль нет, милок? – крикнула вслед ему Сергеевна.

— Нет, тетка, не буду, — обернулся к ней весело Костик. — Больно сосед ваш ненадежным оказался, знаете ли. Он же на учете в психушке давно уже числится… Говорят, у него мания величия образовалась – болезнь такая психическая…

— А что это значит–то, сынок?

— Да вот, скоро себя Наполеоном каким объявит или Сталиным, к примеру…А вы не знали? Устоит у вас тут «Архипелаг ГУЛАГ» да будет всех по этажам гонять – никому мало не покажется! Так что вы с ним поосторожнее…

— А–х–х… — только и взмахнули руками Сергеевна с Федоровной и алчно переглянулись, жадно заглотив вожделенную интересно–вкусную информацию. Будет, будет что теперь рассказать возвращающимся вечером с работы домой соседям….

***

… Вот так и живу, тетя Маша… Не знаю, что со мной завтра будет…

Нина вздохнула, горестно опустила плечи и уставилась на свои ухоженные гладкие руки с ярко расписанными длинными ногтями, словно оценивая досадную их неуместность на старенькой, с годами застиранной льняной скатерти в розово–белую клеточку.

— Вот так и живу, — снова повторила она, поднимая голову и осторожно заглядывая в глаза сидящей напротив тетки.

Мария смотрела на нее потерянно, моргала жиденькими белесыми ресницами и молчала – робела очень, не решаясь заговорить. Ниночка – она ж такая красивая, умная, гордая — настоящая королевна. А вот сидит тут перед ней, чуть не плачет… Что она может ей посоветовать–то, еще брякнет чего не так — насмешит только. А надо ведь что–то сказать, вон как ждет…

— Ниночка, так вроде все хвалили мужика–то твоего. Мне Любочка, когда жива еще была, говорила – хорошо все у вас, богато…

— Ну, что богато, это правда, тетя Маша, – словно обрадовавшись тому, что тетка наконец вступила в разговор, улыбнулась Нина, – да только разве в одном богатстве дело? Понимаете, не любит он меня больше. Да и деток у нас нет… Прогонит он скоро меня из своего богатства, тетя Маша. Уже почти прогнал…

— Да как же, Ниночка! Что ты! Прав у него таких нету! Где ж это видано – жену прогонять на улицу, с которой четверть века вместе прожил! Нет, нету у него никаких прав!

— Есть, тетя Маша, есть. И с этим уж ничего не поделаешь. Они, богатые–то, знаете, какие хитрые все? Все законы на их стороне. Вот и не знаю теперь, куда деться… К Насте пойти? Так у нее у самой повернуться негде, сами знаете…

— Ой, Ниночка… Так ты ко мне приходи! Я что, я только рада буду тебе помочь. Только ведь и жить тебе со мной, со старухой – мало радости!

— Ну, что вы, тетя Маша! Я всегда к вам хорошо относилась. И мама моя вас уважала. Она мне часто рассказывала, как в войну вы их с тетей Надей и с бабушкой спасали, как хлеб свой отдавали…

— Правда? – молодо засияла глазами Мария, будто растворилась в них в один миг тусклая пленка старости. – Правда? Любочка обо мне вспоминала? Неужели?

— Конечно, тетя Маша! Очень часто вспоминала!

— Надо же…

Она задумалась надолго, глядела в пространство радостными высветленными глазами, тихо улыбалась сама себе, водя по скатерти старческими, сморщенными в желто–коричневые складки руками. Нина смотрела на нее озадаченно: странная какая старушка – совершенно непредсказуемые реакции…

— Теть Маш–а–а… — пропела она ласково, дотронувшись ноготками до ее плеча. — Так вы сказали – я могу у вас пожить? Или нет?

— Ой, прости, Ниночка, задумалась я, — быстро встрепенулась Мария, виновато улыбаясь. – Не обращай внимания! Стало со мной такое случаться в последнее время, будто пропадаю куда–то…

— Так можно?

— Конечно, Ниночка, конечно! Когда захочешь, тогда и переезжай…

— А вы меня пропишете, тетя Маша? А то неловко как–то в неопределенности висеть, да и проблемы без прописки всякие начнутся…

— Пропишу, Ниночка, пропишу! А как же! И тебя, и Настену…

— И Настьку?! А ее–то зачем? Ее не надо! У нее таких проблем нет – пусть о ее судьбе муж печется, раз троих детей наделал…

— Ну, не знаю, Ниночка. Вы сами решайте. Скоро вот поминки буду устраивать по Бориске, соберетесь за одним столом, только самые близкие, и решайте… Как решите, так я и сделаю. Кого скажете – того и пропишу…

— Поминки, говорите? – задумалась Нина, нервно постукивая ногтем о фарфоровый край большой чайной чашки. – А раньше что, нельзя решить?

— Так не по–людски как–то, Ниночка… Еще душа Борискина здесь живет, не велит он мне раньше–то…

Нина ласково улыбнулась, подалась вперед, приготовившись мягко и ненавязчиво возразить и уже подбирая в уме немудреные слова, как в прихожей скромно, на одной ноте вдруг тренькнул звонок: пришел кто–то.

— Вы гостей ждете, тетя Маша? – повернулась она к ней удивлено.

— Нет, Ниночка, никого не жду… Это Сашенька с занятий вернулась, наверное. Сейчас все вместе и пообедаем…

— Какая Сашенька? – вздрогнула и напряглась Нина, удивленно уставившись на тетку. – Она кто? Она здесь живет, с вами?

— Ну да. Живет. Правда, третий день всего…

— А откуда она взялась?

— Так это же Костенькина невеста! У нее в общежитии студенческом ремонт затеяли, вот он и попросил ее приютить на время… Да ты не переживай, Ниночка! Случись что – всем места хватит!

— А вы ее не прописали случайно, тетя Маша?

— Нет… А разве надо? Она ж ненадолго… — уставилась на нее Мария, обернувшись от дверей кухни.

— И не вздумайте! Вы что?! Вы ж ее не знаете совсем! А вдруг она аферистка какая–нибудь?

— Ой, что ты, Ниночка, какая там аферистка! Птичка–синичка маленькая да робкая… Да ты сейчас сама увидишь! Пойду открою – замерзла, наверное, девчонка…

Через минуту она, обнимая за худенькие плечики и ласково заглядывая сбоку в лицо, привела из прихожей перепуганную Сашу и, протянув руку в сторону Нины, церемонно произнесла:

— Познакомься, деточка, это моя племянница Нина. Красивая она, правда? Садись, сейчас обедать будем…

«Так, вот уже и деточка у нас тут появилась… — неприязненно разглядывая Сашу от черных блестящих вихорков до худых острых коленок, подумала Нина. — Быстро, однако, Костька соображает, уже и шалаву какую–то успел привести, место теплое забил… Тоже мне, невеста… У Костьки – невеста! Обхохотаться можно… Господи, что же я неуклюжая такая! Надо было сразу сюда бежать, а не с Олежкой два дня в постели кувыркаться. Вот уж во истину говорят: время – деньги…»

— Девочки, мойте руки. Сашенька, доставай хлеб, тарелки… Жаркое получилось – пальчики оближете! – радостно суетилась вокруг них Мария. – Сейчас только подогрею чуток…

— Пойду я, пожалуй, тетя Маша, — медленно поднялась из–за стола Нина.

— Как же это, Ниночка… А обедать?

— Спасибо, не хочу. На диете я, да и времени нет, итак я у вас засиделась! Так когда, вы говорите, на поминки приходить? Где–то через месяц получается? Ну, я еще к вам заеду, уточню. И не раз еще заеду, и не два…И продуктов привезу, чтоб вы питались получше… Обязательно заеду! — повторила она выразительно, глядя на Сашу прищуренными злыми глазами, отчего та моментально будто скукожилась вся, втянула черную голову в плечи, как голодный сорочий птенец.

— Заезжай, Ниночка, заезжай! Порадуешь старуху… — засеменила за ней в прихожую Мария. – Какая ж ты все–таки красавица у нас писаная, и одета прямо как девки из телевизора, которые вереницей по длинной широкой доске ходят… Забыла, как зовутся… Модницы, что ль?