Падая за тобой (СИ) - Кальби Иман

Я неверящими глазами смотрела на человека, которого все эти годы считала образцом идеального горского мужчины- достойнейшим, правильнейшим, лучшим отцом и мужем… Кто был этот человек, сидевший возле меня и навешивающий отвратительные ярлыки на меня… Я не узнавала его… Казалось, даже черты лица его изменились- на место благородной зрелости пришла жалкая, злая гримаса.

— Мой тебе совет- поезжай с ним, жизни теперь тут тебе не дадут. Пока зовет тебя за собой- беги, не оглядываясь. Не место тебе в нашем селе. Никогда не было места. Всегда ты была чужой…

— Алмаз… — начала было я слабым голоском.

Я сама не поняла, как за секунду Аслан сдавил мою шею руками, преграждая путь дыханию, навис грозно надо мной и прошептал.

— Про моего сына забудь, русская сука! Чтобы духу твоего завтра рядом с ним не видел! Скажешь хоть одно лживое слово ему про то, что было — мать свою будешь в реке вылавливать… Только не выловишь, ничего от нее не останется, если бросят ее с такого обрыва…

По телу пробежала болезненная волна дрожи, липкой, холодящей. Он не врал. Я видела это в его диких глазах с выступившими красными нитками капилляров на желтоватых зрачках.

Отпустил меня, наконец. Я закашлялась. Пришла кое-как в себя. Поднялась, почувствовав острую боль в затекших коленках. От шока и ужаса я даже перестала обращать внимание на саднящее пекло в промежности. Даже забыла посмотреть на состояние платья, попала ли на него кровь, не подумала, как я так пойду по улице…

— Я Вас поняла, Аслан Надарович. Я все сделаю так, как Вы говорите.

Негнущимися ногами, качаясь из стороны в сторону, я пошла к выходу, где столкнулась с матерью Алмаза. Она посмотрела на меня затравленно, жалобно, но потом словно взяла себя в руки и в глазах ее я тоже увидела презрение. Она тоже была в курсе обо всем.

Он окликнул меня в дверях.

— Камила, если дорог тебе Алмаз-забудь о произошедшем навсегда. Любовь пройдет. Даже не вспомните о ней через пару лет. А он потеряет все, если ты расскажешь ему о том, что здесь было… Ты его сломаешь своими словами… Ничего не сломает, а это сломает… У него другой путь, понимаешь?! Не для тебя он! Его место на ринге, среди чемпионов! И ему нужна рядом другая женщина… Приземленная… Надежная… — от того, насколько прямо и бесстыдно он говорил мне это, передернуло… — Так будет лучше для всех. Потом еще вспомнишь мои слова. Спасибо скажешь!

Половина из того, что он мне говорил, до моего мозга не доходила, отлетала от подкорок, как рис от пола… Но я знала одно- я не расскажу о том, что произошло, Алмазу. Никогда… Потому что это действительно может его сломать… Потому что самое важное, что есть в сердце каждого горца- это честь и достоинство семьи, гордость и уважение к отцу, любовь и почитание к матери… И он не должен знать, насколько низкими и бесчестными оказались люди, которых он считал своей семьей…

Уже в дверях, не спрашивая, в районе поясницы мне быстро что-то обернули. Я опустила глаза и увидела старый шерстяной платок. Как потом оказалось, кровь на платье все же была. Видимо, Марджана решила так скрыть этот факт от любопытных глаз… Молодец, заботливая женщина…

Я не помнила, как дошла до нашей сакли. Как зашла внутрь. Как легла на свою маленькую жесткую кровать. Я часто вот так лежала. Весь этот год нашей разлуки с Алмазом я часто думала о нашей свадьбе… О том, что будет потом, в брачную ночь… Для наших девушек, жизненные вехи которых можно разделить всего-то на два-три события, вроде свадьбы, рождения детей и смерти, свадьба- самое волнительное из всего. Потому, что еще окружена наивными иллюзиями, потому что каждая все еще продолжает верить в любовь, в романтику, трепетать от мысли о чем-то волшебном и запретном, что есть там, за порогом, отделяющим девушек от женщин… И я не была исключением… Я тоже о ней часто думала, о своей свадьбе… О том, как мы уйдем уставшие и опьяненные вседозволенностью с торжества, как уединимся в его отчем доме, который специально будет тактично выделен в ту ночь только для нас, как заранее для нас застелют один из старых топчанов новыми простынями, как поставят предусмотрительно у ложа кувшин с водой, как он снимет с меня платье… В своих мечтах я почему-то была именно в том самом кружевном платье, которое он подарил мне. Я часто думала о том, как он сделает меня женщиной… Бойтесь своих желаний, люди. Вот, я лежу на кровати. Уже не девушка. И свою честь я действительно оставила в отчем доме Алмаза. На мне то самое подаренное им платье… перепачканное моей кровью и спермой другого мужчины….

А к вечеру к нашему бедному дому подъехала машина и оттуда начали выгружать вещи-сколько там было вещей- какой-то неимоверно шикарной еды, подносов с орехами, сухофруктами. Неизвестные мне люди стали заносить целые туши мяса, банки со сметаной, икрой, корзины с колбасами… Пакеты с какой-то одеждой.

Мать только пришла с работы и ей уже успели доложить, видимо, что я выхожу замуж… Смешно… Быстро слухи распространяются по нашему селу… Она мне ничего не сказала. Даже в глаза не посмотрела… Не знаю, что именно она знала, о чем догадывалась, что думала обо мне… А я ведь так ждала ее вопроса… Так хотела ей все рассказать… Но она молчала… Наверное, она молчала потому, что знала- этот брак раз и навсегда решит все наши тривиальные, бытовые проблемы… А остальное она знать не хотела… Вот это я, видимо, никогда ей и не смогу простить… даже на ее смертном одре…

Алмаз

— Да кто ты такой, босяк, для меня?! Ты меня видел? А себя? Не для тебя я… Все, поигрались и хватит. Возьми себе в жены какую-нибудь из тех идиоток, что по тебе сохнут, а мое место не здесь, в вашей вшивой селухе, среди баранов и коров, а в столице, при том не республики, а страны нашей, в Москве! Так и запомни. Я на обложках буду. В шелках и мехах. В бриллиантах настоящих. А не с твоим булыжником… Вон пошел от меня…

Я смотрел в ее огромные красивые глаза и все пытался поймать в них игривый огонек… Все ожидал, что сейчас она не выдержит, перестанет претворяться, прыснет, зальется звонким смехом, кинется мне на шею, обнимая и повторяя:

— Мой медвежонок, поверил…

Но этого не произошло. Камила говорила правду… Чертову правду. Я видел на ней дорогую одежду, видел ее мать через открытую дверь сакли, суматошно раскладывающую по пустым шкафам всевозможные снасти, которые им принес ее «жених». И я действительно превращался в булыжник. Я в буквальном смысле каменел. Как в той дурацкой сказке… В тот день Камила вырвала сердце из моей груди и заменила его куском камня… А я, идиот, кинулся прямиком с дороги к ней, даже воды не зашел попить домой, даже отцу руку пожать и мать обнять… Только Она била по моим вискам предвкушением счастья от скорой встречи. Только эта бессердечная, корыстная, невозможно красивая тварь, которая отшвырнула мои чувства так же, как нелепые полевые цветы, которые я ей сорвал, которые когда-то так любила моя Лала…

Я шел к отчему дому от нее, как приведение, не видя ничего перед собой, ничего не понимая… Не дошел… Остановился, затаился… Ждал, когда ее заберут. Ждал, что он приедет за ней сам… Не приехал… Конечно же, он не стал марать свои руки о ее бедность… К шести вечера она вышла с совершенно пустыми руками к прибывшей за ней затонированной машине. Чуть опустив голову, но совершенно беспристрастно. Ни грамма сожаления на лице, ни одной слезинки. Расчетливая, бессердечная сука… Автомобиль резко стартанул с места, оставив за собой клубы пыли. Я знал, что ее увозят к стадиону, где уже стоял заведенным новый вертолет… Моя Лала навсегда улетала от меня… Вернее, Лала осталась там, у ручья перед обрывом, в моих объятиях, в моих воспоминаниях… Сейчас к своему счастливому и обеспеченному будущему улетала Камила… А мне только и оставалось, что смотреть ей вслед и глотать пыль, никак не желавшую оседать после ее отъезда, и задыхаться от боли… Потом, спустя годы, меня часто будут спрашивать, в чем мой секрет- почему как бы сильно противник ни бил меня под дых, я не сворачиваюсь, не теряюсь, не сбиваю дыхание, словно не чувствую ничего… А я ведь действительно не чувствовал больше. Потому что после той боли от ее предательства вся остальная боль вполне себе сносна…