Бухтик из тихой заводи - Владимир Рутковский

— Клюёт! — крикнул Серёжа. — Тяни!

Витя с силой дёрнул удочку. Но на крючке, кроме червячка, ничего не было.

— Зачем кричать? — проворчал Витя. — Надо было дать ей вцепиться… Эх, такая рыба была, такая рыба! Чуть удочку из рук не вырвала.

Барбула ухмыльнулся, глядя на разочарованное лицо Вити Капустина.

— Вот видите, — сказал он малькам, после того как крючок Вити снова опустился в воду. — Стоит червячку только покачнуться — и рыболовы моментально вытаскивают его на берег. Если вам очень уж хочется полакомиться, нужно осторожно откусывать приманку маленькими кусочками… Ну-ка, ты и ты, — Барбула указал на двух мальков, — сделайте так, как я вас только что учил.

Подталкивая друг друга, мальки робко приблизились к крючкам и откусили по крошечному кусочку.

Крючки не шелохнулись. Вместо этого всколыхнулись водоросли за спиной Барбулы. Но сейчас все смотрели только на крючки.

— Молодцы, — похвалил Барбула мальков. — Итак, вы убедились, что из любого положения можно найти выход. Однако нужно всегда соблюдать осторожность. Да, главное — осторожность! Повторите, что я сказал.

— Главное — осторожность, — хором ответили мальки.

— Ещё раз…

— Главное — осторожность!

— А теперь, — сказал Барбула, — можете полакомиться этими вкусными червячками.

И тут Зубатка не выдержала.

— Нет, это моё! — закричала она и метнулась из зарослей. — Моё!..

От сильного рывка удочка чуть не вылетела из Витиных рук.

— Клюёт! — завопил Витя. — Серёжа, помоги!

Через минуту на траве, щёлкая острыми, как бритва, зубами, прыгала огромная щука и косила на друзей злыми глазами.

— Вот это да! — восторженно выдохнул Витя.

Навстречу рыболовам высыпал почти весь санаторий. Даже Оля, которой уже разрешили подниматься с постели, подошла к окну.

А Витя, надувшись от гордости, медленно шествовал по двору со щукой в руках.

Когда Серёжа через полчаса заглянул к Оле, она спросила:

— Это Зубатка?

— Она, — ответил Серёжа. — Правда, здоровая?

— Очень, — сказала Оля. — Теперь в заводи будет спокойно. — Помолчав, добавила: — И всё же, мне кажется, Витя немного… воображала.

Серёжа улыбнулся: когда-то Витя говорил об Оле то же самбе.

— Ты ошибаешься, — сказал он. — Я тебе потом всё-всё объясню.

Бухтик переводит стихи

Как всегда, Бухтика дома не было.

Барбула присел на камень, лежащий возле порога, и стал ждать сына.

Он сидел и любовался подводной жизнью, которую охранял он, старый Барбула.

В водорослях играли в прятки неугомонные солнечные зайчики. По поверхности воды лихо скользили жуки-плавунцы. Во все стороны с деловитым видом сновали паучки, личинки и прочая, милая сердцу, мелюзга.

Выставив из ила хвостики, неторопливо и основательно завтракали будущие караси.

«Это же чудо, а не жизнь», — с умилением подумал Барбула, чувствуя, что и ему не мешало бы позавтракать. Пусть и второй раз, но какое это имеет значение, когда у тебя на душе светло и прекрасно!

Он сладко потянулся и хотел было присоединиться к карасикам. Но неожиданно закачались заросли перед домиком, и во двор вошёл Бухтик. Едва взглянув на него, Барбула сразу понял: опять что-то произошло.

Бухтик шёл слегка раскачиваясь, его губы шевелились, а полузакрытые глаза, казалось, ничего не видели перед собой.

«Уж не заболел ли мой сын?» — с тревогой подумал хозяин заводи и посторонился, потому что Бухтик шёл прямо на него. И всё-таки Бухтик столкнулся. Правда, не с отцом, а со стеной собственного жилища. Стена пошатнулась, а Бухтик, потирая лоб, в изумлении уставился на неё, соображая, откуда она взялась.

Бухтик ошибался, когда говорил, что со стихами, прочитанными Серёжей, жители заводи познакомятся на следующий же день. Дело в том, что Бухтик старался сделать так, чтобы стихи эти выглядели не только как человеческие, но и ещё как водяные.

И поэтому срочно пришлось изобрести перевод.

При этом Бухтик рассуждал примерно так: «Чтобы человеческие стихи получились водяными, нужно разобраться, чем люди отличаются от водяных жителей. Здесь, я думаю, никаких сложностей нет. У людей, например, есть тень, а у водяных, наоборот, тени нет. Люди живут на суше, а мы, водяные, наоборот, в воде. Отсюда выходит, что и стихи у нас должны быть наоборотными. По-моему, нужно идти этим путём, и никаким больше…»

Так Бухтик и шёл, размышляя, и неизвестно, куда бы он зашёл, если бы не стена собственного дома.

Барбула осторожно кашлянул, обращая на себя внимание, и сказал:

— Здравствуй, сынок. Может, будет лучше, если ты ляжешь в постель?

Бухтик вздрогнул от неожиданности и только теперь заметил отца.

— Зачем в постель? — спросил он. — Что мне там делать?

— Как что? Полежишь, отдохнёшь, — сказал Барбула и объяснил: — Ты очень плохо выглядишь.

— Я выгляжу нормально, — возразил Бухтик. — Просто… просто тебе этого не понять.

Он неопределённо пошевелил пальцами и закончил:

— Я стихи сочинял. Знаешь, что это такое?

Барбула с облегчением вздохнул, и подводная жизнь снова показалась ему полной очарования.

— Почему же не знаю? — возразил он. — Не я ли тебя учил всяким прибауткам и заклинаниям?

— Подожди, отец! Это совсем другое! — остановил его Бухтик. — Серёжа позавчера прочёл такие стихи, такие стихи! Я их перевёл с человеческого языка. Хочешь послушать?

— Ну-ну, — заинтересованно произнёс Барбула.

Бухтик провёл рукой по лбу, наверное вспоминая стихи. Затем снова прикрыл глаза и пошевелил губами. Внезапно он сделал большой шаг к отцу и громко сказал:

— Я — ам!

Барбула отпрянул в сторону.

«Он ненормальный! — мелькнула ужасающая мысль. — Сейчас кусаться начнёт!»

Но голос Бухтика уже звучал тихо и задушевно:

— Яам елачан в узорг юлбюл…

После этих слов он открыл глаза и довольно посмотрел на отца.

— Ну как, тебе очень понравилось? — поинтересовался он. — Правда же, это замечательный перевод на наш водяной язык? Одно только «юлбюл» чего стоит! Так и слышится падение дождевых капель в реку: буль-буль!

Барбула с тревогой посмотрел на сына.

— Слушай, Бухтик, — осторожно начал он, — я верю, что ты совершенно здоров. И всё же тебе нужно лечь в постель. Наверное, ты где-то вывихнул свой язык.

— Как это? — не понял Бухтик.

— Не знаю как, но вывихнул. Ну подумай сам: разве может нормальный язык произнести то, что я только что слышал?

— Ничего ты не понял, — огорчённо произнёс Бухтик. — Это же мой перевод, понимаешь? Я его сам изобрёл. Нужно только прочитать с конца до начала, и тогда каждому станет понятно, о чём идёт речь.

Барбула наморщил лоб и с усилием прошептал так, как советовал сын. Внезапно он просиял, словно на его лицо упал солнечный зайчик, и от восторга так шлёпнул Бухтика по спине, что изобретатель перевода еле устоял на ногах.

— Так это же чудесно! — вскрикнул он. — Это же просто замечательно! Не понимаю только, зачем тебе понадобилось их выворачивать?

— Я их не выворачивал, — возразил Бухтик. — Я их перевёл.

— Вот именно. Такие стихи и перевести! Эх, Бухтик, Бухтик… Перевести такие стихи! — сокрушался водяной. — «Люблю грозу в начале мая…» Это же о нас, понимаешь? Ведь мы когда просыпаемся? В мае. А что нас будит — помнишь?

— Первый весенний гром, — тихо ответил Бухтик.

— Ну вот видишь, хоть теперь начал что-то понимать. А то какой-то «юлбюл» выдумал… — Барбула задумался. — Твой Серёжа ещё знает какие-нибудь стихи?

— Он много стихов знает, — с гордостью за нового товарища ответил Бухтик.

— Много, говоришь… — Барбула проводил взглядом малька, спешившего мимо них. — Я давно хотел у тебя спросить вот о чём… Как ты думаешь, обижается ещё Серёжа на меня или нет?

— За то, что ты хвостовёртов на него напустил? — догадался Бухтик. — Нет, он об этом уже и забыл.

Взгляд у Барбулы прояснился.

— Ты вот что… Пригласи его когда-нибудь сюда, к заводи, — попросил он. — Ужасно хочется ещё послушать такие стихи… «Люблю грозу в начале мая…» Эх, Бухтик… Ты хоть читал их кому-нибудь?

Бухтик опустил голову.

— Читал, — нехотя признался он. — Чаре и Омаше читал. Свой перевод.

— И что же они тебе сказали?

Бухтик опустил голову ещё ниже.

— Ничего они мне не сказали…

— Почему? — поинтересовался Барбула.

— Потому что они разбежались кто куда. Только я их и видел…

Грибные учения

Посреди лесной чащи стоял кряжистый дуб. Точь-в-точь такой же, как десятки других дубов. Вот только по утрам в его листве не пели птицы.

Дело в том, что в стволе этого дуба образовалось большое дупло. А в том дупле жил хозяин леса Даваня. И он очень не любил, когда его ни свет ни заря будили по пустякам.

Вот и сейчас, хотя солнце уже поднялось над рекой, Даваня всё ещё спал на мягкой подстилке из перьев и сухого мха. Длинные его руки застыли на ступнях. Ноги Давани имели скверную привычку двигаться во сне. И если их не придерживать, им ничего не стоило унести сонного хозяина далеко от дупла. Такое случалось уже не раз.