Запасной мир - Анатолий Дроздов

Я сходил в сарай, где взял еще семь пистолетов. По пути заметил: Мирка гоняет Салли. Увидев меня, девочка замерла и попыталась изобразить озабоченный вид, но Мирка, подскочив, вцепилась зубами ей в подол. Салли прыснула и подхватила горностайку. Я оставил их и пошел в дом. Там проверил другие запальные отверстия. Чистые. Я вышел во двор.

– Салли?

Девочка подбежала с Миркой на руках.

– Вода в горне согрелась. Помоешь посуду и можешь идти домой.

– А ужин? – удивилась Салли. – Надо приготовить.

– Лапша осталась, – отмахнулся я. – И вот еще что. Когда придет Тибби, скажи, чтобы забежал.

Девочки ушли. Я разобрал пистолеты, подправил детали и ссыпал их в металлическую корзинку – у мастера Клауса нашлась. После чего поставил ее в горн. Привод привел в действие меха. Угли запылали. Корзина с деталями вскоре стала малиновой. Я выхватил ее щипцами и погрузил в емкость с растительным маслом. Отсчитав шесть секунд, перебросил в воду. Выждав с минуту, извлек. Такой способ закалки порекомендовал имплант. Детали оказались теплыми, но пальцев не обжигали. Я обтер их ветошью – Салли, как пообещала, ее принесла – и собрал первый пистолет. Извлек из губок кремень – зачем попусту оббивать? – и десять раз взвел и спустил курок. Механизм работал без сбоев. Я разобрал пистолет. Наплывов не наблюдалось, лишь воронение в соприкасавшихся местах обтерлось. Что и требовалось доказать. Смазать механизм, и он сотню выстрелов выдержит. Больше не нужно. Здесь, чтобы выстрелить сто раз, две войны пройдешь. Можно, конечно, тренироваться, только кто это делает? Порох, он денежек стоит, да и свинец для пуль – тоже.

Это подтвердил заглянувший ко мне Тибби.

– Порох стоит пять силли за фунт. Это зерненый. Пылевой дешевле, но его плохо берут: нагара много. Чистить оружие после него трудно. К тому же пылевой тянет влагу, если зарядил, нужно сразу стрелять. Если помедлить, порох может не загореться.

Стоп!

– Каким порохом испытывали пистолеты?

– Пылевым. Мастер Зак сказал, что так дешевле. Арсенал не дает пороха для испытаний.

– Стреляли сразу, как заряжали?

– Да, мастер!

Значит, не во влаге дело.

– Когда происходили осечки?

– На четвертом-пятом выстреле.

– Когда чистил пистолеты, запальные отверстия были забиты?

– Да, мастер, – прямо пробки. Ковырял чисткой. Но это было потом. Во время испытаний чистить пистолеты нельзя.

Вот и ответ! Что мы имеем с гуся? Жадного лавочника, который сэкономил на порохе и сорвал сделку. Таких людей нужно лечить. Хотя… В его возрасте бесполезно.

В глазах Тибби мелькнула догадка.

– Вы думаете, мастер?..

– Именно! – подтвердил я. – Плохой порох и незакаленные детали. В остальном пистолеты хорошие.

– Вы их исправите?

– Хоть завтра.

– Не спешите! – замотал головой Тибби. – Зак решит, что вы ничего не делали, просто отобрали десяток лучших, поэтому не заплатит.

Нет, все-таки гадский дедок!

– Отдайте через неделю, как договорились.

Я кивнул.

– И еще, – Тибби потупился. – Мама просит вас не кормить сестер.

– Почему?

– Мы не нищие.

Разумеется! Всего лишь бедные, и по этой причине очень гордые.

– Я не кормлю их, Тибби, а угощаю. Имею право?

– Да! – согласился мальчик.

– Так что не надо мне запрещать. Я мастер или где?

Тибби не понял вопроса, но на всякий случай закивал.

– Вот! – он протянул корзину. – Мать просила передать. Там одеяло – Салли сказала, что у вас его нет, и рубашка покойного отца. Она чистая, не беспокойтесь. Мать говорит, что куртка почти новая, из нее выйдет платье для Нэнси.

– Благодарю! – сказал я, беря корзинку.

Тибби убежал, и я рассмотрел подарки. Одеяло сшито из лоскутов – по летнему времени сойдет. Рубашка коротковата, но носить можно. Свою я постираю и оставлю на выход.

Я запер ворота и сходил в сарай. Днем я обнаружил там моток проволоки. Судя по диаметру, ее использовали на шпильки для крепления деталей. В мастерской я откусил щипцами три куска, разогрел их в горне и выковал рыболовные крючки. Навязав их на короткие поводки, прикрепил к купленному шнуру. К концу снасти прицепил свинцовое грузило. После чего сходил в погреб и принес сердце разделанного поросенка. Для наживки хватит.

Забросив донку, я прикрепил свободный конец шнура к водяному колесу. И в глаза не бросается, и рыба не утащит. Вернувшись, я умылся, постирал рубашку и завалился спать. Мирка последовала за мной.

– За мышами пойдешь? – спросил я.

Горностайка зевнула и устроилась на моей груди.

– Правильно, – одобрил я. – Нечего детей пугать. Продукты я спрятал – не доберутся. К тому же, думаю, ты их распугала.

Мирка подтверждаще стрекотнула, и мы уснули.

* * *

Встал я затемно. Быстро справив нужду, побежал к реке. В рассветной мгле было видно, что шнур вытянут в струну. Я встал на опору рядом с колесом и попытался снасть вытащить. Шнур не поддался – едва ладони не порезал. Это кто ж там у нас сидит? Подумав, я сбегал в дом и вернулся с кочергой – заменит багор, если нужно – и стал медленно вращать колесо. Оно скрипнуло и потащило шнур. Тот взрезал водную гладь и заметался из стороны в сторону. Я ослабил нажим, шнур успокоился. Я надавил на спицу – шнур заметался. Так повторялось несколько раз. Наконец над водой показалась широкая голова с выпученными глазами. Я подтащил ее поближе, подвел кочергу и подцепил рыбу крюком за жабры. Глотнув воздуха, она ослабила сопротивление. Склонившись с опоры, я вытащил из зубастой пасти крючок и рывком перебросил добычу на берег. Упав на траву, рыба запрыгала, но я, подскочив, успокоил ее ударом по голове. После чего рассмотрел.

Налим, как его определил имплант, оказался длиною около метра и примерно килограммов в пять весом. Темная, почти черная кожа с большими желтоватыми пятнами. Я бросил рыбу к забору и вернулся к колесу. К моему удивлению, снасть не пустовала. В этот раз тащить было легче. Я стал обладателем еще одного налима поменьше и окуня. И как только шнур выдержал?! Рыбы в этой реке хоть веслом мешай. А чему удивляться? Запретительный налог в действии.

Я отвязал донку и спрятал ее в траве. Если найдут, открещусь. Мое то, что внутри двора, снаружи – чужое. Окуня и одного налима я оттащил в ледник, после чего занялся оставшимся. Отрезал голову, выпотрошил и почистил. Привлеченная моим занятием, явилась Мирка. Я предложил ей налимью печень, но Мирка презрительно фыркнула. Вот привереда! Это же деликатес! Не любит моя горностайка рыбу, а я так – наоборот.

К приходу Салли куски рыбы, обвалянные в муке, шипели на сковороде. Растительное масло в доме было – осталось еще от Клауса, процесс шел. По мастерской плыл одуряющий запах. Салли, шагнув за порог, застыла.

– Проходи! – пригласил я. – Умеешь жарить?

– Где вы взяли рыбу, мастер?

– Купил.

– Ходили на рынок?

– Нет. Постучали в ворота, открыл – человек с мешком. Предложил купить рыбку – по пенни за штуку. Как думаешь, не переплатил?

– Вы заплатили за это пенни? – изумилась Салли, глядя на сковороду.

– За остальные – тоже. Взял три рыбки. Они на леднике лежат, можешь посмотреть.

Салли убежала и вернулась задумчивой. Предложенный ей кусок жевала без аппетита. Зато я не стеснялся – вкуснота! Никакого сравнения с выращенным в садках лососем. Хрен знает, чем там рыбу кормят. Здесь все естественное и поэтому необыкновенно вкусное.

– Скажите, мастер, – спросила Салли после того, как мы позавтракали. – Этот человек… Он еще придет?

– Обещал. А что?

– Купите рыбы для нас. Мы заплатим.

– Ладно! – согласился я. – А пока возьми себе с ледника и отнеси домой. Мне много, пожадничал. Завтра куплю свежей.

– Сколько вам заплатить?

– Отдам в плату за шитье. Идет?

– Да, мастер! – радостно вскочила Салли.

– Только положи рыбу в мешок. Не нужно, чтоб видели. Думаю, тот человек – браконьер.

– Вы же ее купили, – возразила девочка, – так что вашей вины нет. Отвечает тот, кто ловил. Любой стражник подтвердит.

– И все же спрячь! – настоял я.

Салли подчинилась. Как мне показалось, из других соображений. Зачем сдавать рыбные места? Услышат, что здесь такие налимы, толпой набегут. Пока Салли бегала, я накормил Мирку. Получив кус поросятины, она недовольно глянула на меня.

– Печенка кончилась! – просветил я. – Надо было есть налимью. Она, между прочим, полезная.

Мирка фыркнула и утащила мясо. Вернулась Салли.

– Мать передала вам бобов! – объявила, показав тощий мешочек. – Сварю похлебку. Добавлю мяса – у вас оно есть, будет вкусно.

Я кивнул и отвернулся. Не нужно, чтоб видели мое лицо. Я улыбался. Гордая мать Салли не примет дар, а вот плату… На рынке налим с окунем потянули бы два силли. Вдова заплатит шитьем. Ей это ничего не стоит. А горстка бобов – знак. Дескать, мы не нищие.