Мавритания - Анна Ковальска-Левицка

Климат долины Реки тяжелый, и не потому, что слишком жаркий. Температура в общем не превышает 30 °C, однако влажность воздуха чрезвычайно высока, а душные ночи не приносят облегчения. Влажность благоприятствует буйной растительности. Здесь возделывают прежде всего просо и сорго, причем десятки их разновидностей. Просо, как я уже говорила, — это настоящее богатство долины и составляет основную статью вывоза в отдаленные районы страны. Кроме него высевается небольшое количество ячменя и пшеницы, кое-где кукурузы и даже риса. Сажают фасоль «небе», батат, дыни и арахис, из которого получают столь популярное в африканской кухне масло.

К северу от Шеммамы осадки еще сравнительно обильны, и в период дождей в низинах собирается вода. Влаги хватает на то, чтобы засеянное здесь просо выросло и созрело. Обычно эти поля небольшие, и не каждый год они получают достаточно влаги, чтобы можно было собрать урожай. В районе Лкжужта я видела пустыню, где сравнительно недавно колосились поля проса, но вот уже четыре года не было дождя, и вся растительность погибла.

Дальше на север, уже на территории самой Сахары, возделывание продовольственных культур возможно только в искусственно орошаемых оазисах. Здесь в тени финиковых пальм выращивают на грядках просо, овощи, другие культуры. Площадь таких садов измеряется даже не в арах, а в квадратных метрах.

Одним из самых страшных бедствий для крестьян в долине Реки являются птицы квеле-квеле*. Еще их называют пожирателями проса. Они похожи на наших воробьев, но крупнее. В этом районе на всех деревьях полно гнезд. Подсчитано, что в годы, когда птиц особенно много, они съедают 1/5 урожая зерновых. Не помогают ни чучела, ни другие средства отпугивания. Квеле-квеле обрушиваются на просяные поля целыми тучами и молниеносно уничтожают созревшие метелки проса. В 1959 году Мавритания и Сенегал объединили свои усилия и с помощью армии, использовавшей огнеметы, провели кампанию против крылатого врага. Было уничтожено около 40 миллионов птиц. Эта цифра свидетельствует о масштабах бедствия, которое преследует крестьян. Нам, привыкшим к охране диких животных и птиц, такая мера может показаться жестокой, но в Мавритании человек еще не подчинил себе природу и вынужден принимать меры для самозащиты. Впрочем, квеле-квеле размножаются так быстро, что через 10 лет они восполнили свои потери. Другая опасность для прибрежного сельского хозяйства — это саранча. Она появляется нерегулярно, но в годы, когда саранча особенно размножается, это становится еще большей угрозой урожаю, чем птицы. Не удивительно, что ⅓ бюджета, выделяемого на сельскохозяйственные мероприятия, отводится для борьбы с этими двумя действительно серьезными бедствиями.

Во время нашего путешествия, уже в самой Сахаре, как-то мы увидели приближающуюся, низко висящую над землей тучу. Характерный треск, который сопровождает ее приближение, заглушил шум мотора нашего автомобиля. Через минуту мы оказались в гуще низко летящей саранчи. Тяжелые тела больших кузнечиков разбивались о переднее стекло автомашины, другие попадали внутрь через открытые боковые стекла. Пришлось остановиться и переждать какое-то время, пока туча не пройдет. На земле осталось только небольшое число убитых и замешкавшихся насекомых, которые, видно, отстали от общей массы и теперь лениво цеплялись лапками за нашу обувь. Хотя в эту минуту они для нас не представляли опасности, трудно было освободиться от чувства какого-то первобытного страха перед этой массой. Непрекращающееся движение насекомых, сухое шуршание крыльев походили на какой-то дурной и навязчивый сон. Представляю, какое впечатление должна производить саранча там, где ее появление вызывает экономическую катастрофу и голод.

Уезжаем из Росо. С чувством облегчения мы покидаем тропическую долину Реки. Солнце только-только поднимается, но влажная жара уже висит над буйными зарослями. Воздух кажется липким, дышать трудно. Буквально через несколько минут езды природа совершенно меняется. Травы выше роста человека, колючие кусты, образовавшие заросли, сквозь которые до сих пор пробиралась наша машина, сменяются низкой высохшей травой и кое-где разбросанными кустами «баобаба шакала» с крупными бесформенными стволами и ветками, покрытыми неожиданными на этом фоне красивыми розовыми цветами. Это единственное цветовое пятно в окружающем нас однообразии.

Мы пересекаем море холмов с невысокими склонами. Эти песчаные дюны уже давно сформировались, они поросли травой и кое-где лесами акации. Между скупой растительностью проглядывает песок. Его естественный золотистый цвет «испорчен» примесью перегноя. Такое впечатление, что все вокруг покрыто пылью. Серо-зеленые редкие листочки акации, серожелтая высохшая трава, серо-золотистый песок. Только месяц назад кончился период дождей, а зелень уже утратила свою свежесть. Еще немного, и исчезнут последние ее следы.

До чего же относительны впечатления, которые производит на нас окружающая действительность. Те же самые места, когда мы проезжали их на обратном пути из Сахары, предстали перед нами в радостной зелени, многолюдными, полными жизни. Так воспринимают мавры окружающий их пейзаж. Им неизвестна сочная зелень умеренной полосы, поскольку большую часть жизни они проводят в пустыне. Для них территория Сахеля, пролегающая от границ Шеммамы, приблизительно от Нуакшота до Немы, — это край зеленых почти в течение полугода пастбищ, где можно увидеть редкие кусты и одиноко стоящие деревья. Кое-где растут леса. Они довольно далеки от того понятия, с которым связано наше представление о лесе. Большие массивы низкорослых акаций с невероятным количеством колючек (у отдельных разновидностей колючки достигают 12 сантиметров), спутанные с таким же колючим кустарником подлеска, образуют заросли, через которые не пробраться. Здесь гнездятся многочисленные птицы, среди них — известные нам цесарки. Благодаря серому оперению они почти незаметны на фоне такой же серой почвы. Время от времени стайки этих пятнистых подвижных шариков перебегают нам дорогу и исчезают в зарослях. Случается, что «лес» напоминает саванну, деревья стоят редко и между ними можно передвигаться… Здесь пасутся стада коров, овец и коз, которые ощипывают и без того чахлые веточки деревьев. В районах, близких к Реке, деревья выше, и на концах толстых веток качаются шарообразные птичьи гнезда, напоминающие большие темные капли. Самое зеленое пятно пейзажа — это кусты, выше человеческого роста. Они похожи на наш можжевельник, с маленькими, едва заметными зеленоватыми цветами и с запахом жасмина. Всюду, куда бы ни ступил человек, его подстерегает неприятность похуже, чем змеи и скорпионы. Это — крам-крам*, невзрачная на вид трава. Семена ее с острыми крючками цепляются ко всему, даже к сандалиям, не говоря уже об одежде и коже. Именно в это время семена дозревают и особенно агрессивны. Крам-крам всюду: в машине, в пище, они впились в наши одеяла. Мы с ног до головы ими облеплены. По меньшей мере еще месяц после возвращения в Дакар я вытаскивала их из нашего экспедиционного снаряжения и одежды. И все же некоторые из них добрались с нами даже до Польши, вызывая уже не раздражение, а самые приятные воспоминания. По мнению мавританцев, крам-крам определяет границу пустыни. Там, где кончается эта трава, начинается настоящая Сахара.