Историческая правда или политическая правда? Дело профессора Форрисона. Спор о газовых камерах - Серж Тион

Ответ: Я учу их критиковать тексты документов (литературных, исторических, газетных и т. д.). Если в каком-то тексте, который считается историческим (хотя это мнение может быть предрассудком), встречаются слова "Наполеон" или "Польша", я требую от студентов, чтобы они забыли все, что они знают о Наполеоне или о Польше, и ограничились тем, что о них говорится в данном тексте. Текст, исследованный таким образом в сыром виде глазами профана, обретает интересный рельеф. Кстати, это отличный способ обнаружения фальсификаций всех видов. Мои студенты называют его "методом Аякса", потому что он чистит и наводит блеск".

Достаточен ли этот метод для того, чтобы понять текст целиком, чтобы ответить на все вопросы, которые у меня могут возникнуть, я сильно сомневаюсь и не жалею о том, что с такой же решительностью выступают и другие критические школы, хотя известно, до каких нелепостей могут дойти некоторые педанты.

Несомненно одно: именно забота о восприятии текстов на уровне слов привела Фориссона к работе над литературными и прочими текстами, связанными с жестокими событиями нашей эпохи, дабы объяснить их с помощью "Метода Аякса". Можно считать или не считать этот метод идеальным для суждения о текстах, но простой здравый смысл позволяет видеть в нем интересную предпосылку: начинать нужно с прочтения текстов, а не с их интерпретации.

***

В тот момент, когда разразилось дело Фориссона, в 1978 году, ряд газет накинулся на одну из тем, которую он задал своим лионским студентам: "Является ли подлинным "Дневник Анны Франк"? При тех инсинуациях, которые за этим последовали, дело стало приобретать оттенок антисемитской провокации. Обвинять Фориссона в этом было тем легче (тема была сформулирована вопросительно, но читатель должен был предположить, что у Фориссона уже есть отрицательный ответ), поскольку он ничего не публиковал об этой своей исследовательской работе — он хотел ее отредактировать. На основании очень тщательного анализа он пришел к выводу, что текст, приписываемый юной Анне Франк, это то, что принято называть литературной мистификацией. Это ничуть не касалось трагизма судьбы самой Анны Франк.

С клеветническими выпадами в адрес этой работы Фориссона выступил вице-председатель секции ЛИКА в департаменте Рона Рене Нодо:

"Фориссон не одинок в своей клевете на дневник Анны Франк. Инициатором этого гнусного дела является бывший сотрудник Гестапо Эрнст Ремер, который был оштрафован на 1500 марок за выпуск листовок, развязавших кампанию на эту тему. Этот гестаповец, разумеется, подал апелляцию. Процесс состоялся в Гамбурге. Отец Анны Франк, который еще жив, представил суду решающее доказательство: оригинал дневника."

(Фориссон в своей работе на эту тему очень подробно рассказывает о своих встречах с Отто Франком, отцом Анны, и о его роли в создании того, что потом было напечатано под названием "Дневник Анны Франк").

Глава II. Что представляет собой дело Фориссона?

Дело, которым мы займемся, началось в 1974 году довольно странным образом: 17 июля в "Канар аншене" появилось письмо, направленное за три месяца до того Фориссоном д-ру Кубовы, директору Центра еврейской документации в Тель-Авиве. Вот усеченные отрывки из этого письма, напечатанные в газете:

"Могу ли я поинтересоваться вашим мнением, вашим личным мнением по очень деликатному вопросу современной истории: Как вам кажется, гитлеровские газовые камеры — миф или реальность? Не могли бы вы уточнить в своем ответе, насколько, по вашему мнению, можно доверять "документу Герштейна", признаниям Р. Гесса, свидетельству Ньисли (или правильней Ньисли-Кремера?) и вообще всему, что написано с этой точки зрения об Освенциме, газе Циклон Б, сокращении NN ("Нахт унд Небель" — "ночь и туман" или "Nomen Nescio"- "имя неизвестно"?) и о формуле "окончательное решение"? Изменилось ли ваше мнение о возможности существования газовых камер с 1945 года или осталось сегодня таким же, что и 29 лет назад? Я не могу до сих пор найти фотографий газовых камер, подлинность которых можно было бы гарантировать. Ни Центр еврейской документации в Париже, ни Институт современной истории в Мюнхене не смогли мне их предоставить. Не располагаете ли вы фотографиями, которые можно было бы приложить к этому досье? Заранее благодарю за ответ и за возможную помощь. Примите и пр.".

"Канар" лишь перепечатал это письмо из еженедельника "Трибюн жюив" (14 июня 1974 г.), а тот в свою очередь — из израильской газеты "Едиот Ахаронот" (26 мая 1974 г.), куда оно попало после смерти адресата. Такие же письма Фориссон рассылал десяткам известных историков и специалистов по всему миру.

25 июня об этом письме заговорили в университете (Сансье — новая Сорбонна), где преподавал Фориссон:

"Президент, г-н Ла Вернья, узнал от некоторых коллег о появлении в еженедельнике "Трибюн жюив" статьи, подписанной Р. Фориссоном, которая содержит недопустимые сомнения в существовании нацистских концлагерей. Эта статья была написана на бланке нашего университета. В связи с этим президент хотел бы, чтобы совет от своего имени полностью дезавуировал в названной газете заявления нашего коллеги, которые бросают тень на репутацию нашего университета. Совет единодушно с этим согласился".

Р. Фориссон отметил, что

"…письмо в данном случае дважды названо статьей. Письмо, опубликованное без согласия автора, представляется как статья, которую автор сам передал в газету. Вопросы о существовании газовых камер превратились в сомнения в существовании концлагерей; позже эти сомнения квалифицируются как заявления. Эти сомнения объявляются недопустимыми, а эти заявления, которые нужно полностью дезавуировать, бросают тень на репутацию университета.

— С каких это пор человека осуждают, не дав ему возможности защититься? Почему слово имеют лишь коллеги, от которых президент "узнал об этом деле"?

— С каких пор президент и совет могут судить об исследованиях профессора, зная о них лишь из отрывочного письма?

— С каких пор университет оспаривает право на сомнения и поиск?"

Эти замечания были ответом на распространявшиеся, оскорбительные для Фориссона слухи. Но его сразу же исключили из национального профсоюза работников высшей школы (СНЕС), "чтобы не подумали, будто вопросы, поставленные Фориссоном и выдаваемые им за чисто научные, могут иметь ручательство СНЕС. Кампания, ведущаяся уже несколько лет с целью определить степень ужасности нацистских преступлений и реабилитировать гитлеризм, требует политической оценки со стороны СНЕС. Комиссия по рассмотрению конфликтов считает, что использование марки СНЕС в данном контексте наносит ущерб моральному авторитету профсоюза" (заявление от 4 октября 1975 г.).

Ограничимся лишь тремя замечаниями. Нужно обладать крайне ограниченным умом, чтобы не понимать, что ужасы в самом деле могут быть в разной степени ужасными. Далее: никто и никогда не требовал от данного профсоюза ручательства за исследования его членов, — СНЕС не научное общество. Этот маленький иезуитизм понадобился лишь для того, чтобы отказать многолетнему члену профсоюза в поддержке в тот момент, когда он в ней нуждается вследствие нападок на него. И третье: в 1974 году, как и в 1979, как и 20 лет назад кивали и кивают на "кампанию по реабилитации гитлеризма".

Есть люди, которые, действительно, постоянно ведут эту кампанию, и есть молодежь, испытывающая ностальгию по доброму Адольфу. Но эта кампания после 1945 года знала одни лишь неудачи. Но почему-то меньше протестуют против кампаний по реабилитации других преступных тиранических режимов, например, французской монархии или Бонапарта в связи с 200-летием со дня его рождения, отпразднованным французским государством за счет налогоплательщиков. Может быть, и Германия также отпразднует 200-летие со дня рожденья Фюрера, — сходные причины имеют сходные последствия. Восхищение диктатором, убившим свободу 18 брюмера, не означает само по себе, что наш политический режим похож на режим этого знаменитого предшественника Бокассы. Пожелаем того же немцам XXII века. Добавим, что те, кто действительно хочет реабилитировать Гитлера, Петэна, Людовика XVI или Троцкого, открыто говорят об этом, иначе их предприятие не имеет смысла. Так что нужно прекратить шантаж и не представлять себе противника в ложном облике. И нельзя затыкать рты тем, кто отмежевывается от сторонников гитлеризма и преследует иные цели.

В результате этого нарушения тайны корреспонденции Фориссон стал жертвой клеветы и угроз (письма, телефонные звонки, надписи на его доме в типично антифашистском стиле: "Фориссон, ты подохнешь!").

Тогда же началась длительная тяжба Фориссона с руководством 2-го Лионского университета, где он начал преподавать в 1974 году. Он имел основания полагать, что враждебные слухи, вызванные преданием гласности одной из тем его исследований, могут помешать нормальному развитию его университетской карьеры. Он наивно думал, что сможет защититься. Долгая юридическая процедура привела его в октябре 1978 года в Государственный Совет. Разумеется, в Лионском университете вокруг него создалась враждебная атмосфера. Его сторонников было мало, и они предпочитали выражать свою поддержку тайно.