Месседж - Ирина Евгеньевна Красова

с ним.

Вероятно, было принято решение, подобное этому.

Но какое?

Наклоняюсь над табличкой с именем автора:

– Энгелберт Эрго (1620-1667г.)

Один год отделяет дату смерти художника от 1666 года – даты Конец Света, которого с ужасом ждала Европа и весь христианский мир.

В жаркое лето1647 на Лондон обрушилась эпидемия бубонной чумы, в неделю умирало больше двадцати тысяч человек, люди бежали из города, из страны. Малый ледниковый период, наступивший в Европе 1645 году, усиливал страх перед датой Конца Света. Вероятно, в эти годы произошли события, поразившие воображение художника, которые он запечатлел в картине «Долготерпение», датированной 1650 годом.

Оторвав взгляд от картины, пытаюсь осмотреть экспозицию в зале. От великолепной живописи голландских художников захватывает дух, все картины выставки подобраны так, что имеют назидательный подтекст, олицетворяя добродетели или обличая пороки людей, наставляя родителей в воспитании потомков. Но мысль о тайне скрытой в картине ERGO, не дает покоя. Долготерпение перед поработителями или что-то другое?

Снова возвращаюсь к картине и, вглядываясь в фигуру священника, ощущаю непреклонную решимость двух господ в дорогих испанских одеждах, не оставлять в живых свидетелей разграбления. Посмеют ли они поднять меч на святого отца или, искушая Бога, придумают какую-то особую казнь для него. Очевидно, что они не бросят его, как библейских святых, на съедение львам, в Голландии со львами проблемы; их изысканная одежда заставляет предположить, что они избирают что-то более утонченное, например, казнь – испытанием на выживание.

– Священника отправят в непроходимые болота проповедовать слово Божье, – догадываюсь я, – если он истинный слуга Господа, то выживет.

Странно, но буквы в названии села Ёрга, родины моего деда, и ERGO, практически одни и те же.

Картины со всех сторон торопятся рассказать свои истории, но любоваться ими можно лишь на отдалении. Как болото – они красивы только издали, приблизившись к ним, они затягивают человека и не отпускают. Информационная мощь образа непостижимо проникает в душу, совершая свою работу. Как много слов надо употребить, чтобы рассказать о маленьком кусочке холста, которому художник доверил свои мысли. Какой безумец повесит этот кусочек хоста в свой дом, наполнив его болью и страданиями, струящимися из полотна картины. Великие полотна подобны бриллиантам, которые вершат судьбы своих владельцев, благоразумные же создают музеи, дабы не обременять себя их информационной кармой.

Великолепная лестница вывела меня из объятий "великих голландцев" в фойе музея. Я надела пальто, вышла на улицу, с удовольствием вдохнув осенний воздух, свернула на Волхонку и вновь вышла к Александровскому саду.

В картине « Долготерпение» ERGO была какая-то тайна, странным образом связанная с рассказами бабушки о далеком селе Ёрга в Вологодской области. Всю жизнь она мечтала вернуться туда, ее мечта о Ёрге была мечтой, о земле обетованной, лицо ее начинало светиться радостью, когда она вспоминала годы, прожитые там, в семье мужа в двадцатых годах прошлого века.

– Там нищета и запустение, – говорили ей знакомые, бывавшие в этих областях России.

Бабушка не верила, она начинала рассказывать, как в замерзающей Москве голодного 1919 года умерла старшая дочка Вера, как, похоронив ее, с крохотным сыном на руках она нашла спасение в Ёрге, далеком Вологодском селении. В те годы революция еще не докатилась до укрывшегося среди лесов и болот села. Задыхалась от волнения, она говорила о богатстве, в котором ей довелось жить, об огромных летних и теплых зимних домах.

– Там строили две части дома, – рассказывала она, – летнюю и зимнюю половину. Зимний дом, теплый небольшой, летний просторный, с множеством окон, туда переезжали в мае месяце, как только наступало летнее тепло, и жили до самых холодов. Огромные стада коров и овец паслись на бескрайних зеленых просторах. Сады, сады во всех дворах, у нас там был большой яблоневый сад! Амбары, скотные дворы, все соединялось под одной крышей с зимним домом. Двор между постройками был вымощен деревом, деревянные тротуары в селе. Каменная церковь, мельницы с огромными крыльями на извилистых речках, голубые поля с цветущим льном, заливные луга, застеленные огромными льняными полотнами, отбеливавшимися под солнцем – это такая красота! Грибов и ягод в лесах – видимо невидимо.

– Конечно, пережив революцию и голод в Москве, этот край мог показаться тебе раем, – с сомнением говорили мужчины, бывавшие там, и, не желая обижать ее, переводили разговор на другую тему. Бабушка была красавицей даже в пожилые годы, ее красота и доброта вызывали уважение, мне же, искренне верящей ее рассказам, было обидно, что люди не верят ей.

За вечерним чаем, бабушка однажды рассказала о знакомстве с моим дедом.

В шестнадцать лет, на святки, она – юная красавица, решила погадать на “суженного” жениха. Поставила зеркало, налила в чашу воды, справа и слева от зеркала зажгла свечи и, едва успела произнести слова:

– “Суженый – ряженый покажись”, – увидела в зеркале церковь.

Вспоминая о своем гадании, она говорила, что ее поразил вид церкви, Она не видела в Москве таких церквей. Прямоугольное здание с колокольней, напоминало уменьшенную копию собора в Петропавловской крепости.

Эту церковь она увидела из окна дома моего деда, когда приехала в Ёргу, спасаясь от голода с крохотным сыном на руках.

В роду деда все сыновья-первенцы носили имя Георгий, и он в шутку часто повторял:

– Я был первым, кто нарушил многовековую традицию семьи, меня назвали Николаем, поэтому я был вынужден уехать в Москву.

В Ёрге, как все мальчики, он окончил семилетнюю школу и в пятнадцать лет, в начале двадцатого века приехал в Москву. В Москве, окончив курсы портного мужского костюма, вскоре стал лучшим закройщиком в магазине тканей, а к девятнадцати годам занял должность управляющего. Бабушка, худенькая девушка с огромными карими глазами и гладко зачесанными черными волосами, заплетенными в толстую косу, придя однажды в магазин тканей, увидела осанистого светловолосого голубоглазого юношу. В тот момент она не знала, что он ее суженный, но влюбилась мгновенно, а через полгода они обвенчались.

Нахлынувшие воспоминания о дорогих и уже ушедших людях, великолепные полотна голландских художников все сплелось в воображении.

Осенний солнечный день в Москве воспринимается как подарок уходящего лета, перед холодной снежной зимой. Тысячи людей устремляются на улицу, в скверы и парки, чтобы полюбоваться на золотые кроны деревьев, вдохнуть аромат увядающих цветов, погреться в последних лучах солнца.

Манежную площадь освещало огромное рыжее солнце, с цветного плаката на кирпичной стене Исторического музея на меня смотрел старинный рисунок, изображавший лубочного конника в образе царя Петра. Рисунок был таким наивным и трогательным, что захотелось подойти и посмотреть.

– Выставка портрета 17 века – эпоха Парсуны, – было написано на плакате.

Домой идти не хотелось. Слово – парсуны удивило и остановило.

Любопытство направило мои ноги к дверям музея и в надежде увидеть что-то удивительное, я открыла дверь.

В старых музеях