Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Громкий голос:
- В чем дело, десятник? Почему цемент не убираете под навес?
Это шел мимо и остановился прораб - тот, который отказал Климову в креплении. Десятник:
- Заключенные работать не идут, товарищ прораб...
- Как не идут?! Заключенные - не идут!! - что за новости? Переписать номера, кто не идет, всех посадим!!
И ушел, костлявый, не ожидая, чем кончится. Ему кричат вдогонку:
- Уже в БУРе места нет, не посадишь!
Десятник достал замусоленную книжку и карандаш.
Ему зло кричат, выпячивая грудь:
- Пиши!.. Пиши!.. Списывай!..
- Кишкин срывает свой номер, отворачивается, нагибается и, двумя руками держа номер на неприличном месте, пятится на десятника, на нас, пока его номер не займет всего экрана:
Ф-111
ШТОРКА. ОБЫЧНЫЙ ЭКРАН.
Костлявый прораб в своем кабинете у стола стоит и кричит в телефонную трубку:
- Товарищ майор! Я двадцать лет работаю с заключенными, но ничего подобного никогда не видел. Открытое неповиновение! Забастовки! Заключенные не идут работать!! У нас Советский Союз или Америка? Комбинат будет жаловаться в Главное Управление Лагерей! Это дойдет, наконец, до товарища Сталина!!
Телефон и трубка - те же, но
НАПЛЫВОМ
вместо прораба - майор Чередниченко. Растерянность, угнетенность на его жирном лице. Капли пота на лбу. Он только кивает в трубку:
- Да... да, да... Мы принимаем меры... Да... Положил трубку и отер пот,
МЫ ОТХОДИМ.
Майор сидит в том кабинете и в том кресле, где Хадрис зарезал стукача. За столом заседаний - несколько офицеров МВД, среди них - в картинной нетерпеливой позе - Бекеч. Старший лейтенант-оперуполномоченный. Невзрачный офицер говорит:
- Так что культурно-воспитательная часть со своей стороны... Партийная линия есть перевоспитание заключенных, и, очевидно, даже в Особых лагерях мы не должны его запускать.
Майор:
- Да я бандуру им разрешил, пусть играют.
- ...В ближайшие воскресенья я предлагаю... вплоть до того, что не вывести зэ-ка зэ-ка на работу, а если найдутся средства по финчасти, привезти показать кино. Идейно-выдержанное...
Воспитатель сел. Майор мычит, охватя голову:
- М-да... Соберу бригадиров, поговорю с бригадирами, с-суки-ными детьми! На что ж они поставлены, сволочи? Мы ж их бесплатно кормим! Приказ отдам строгий!..
Рядом с майором - капитан толстогубый:
- Не приказ, а сразу надо срока мотать! Надо группу отказчиков сколотить человек пятнадцать - и вторые срока им мотануть!
Бекеч (резко поворачивается):
- Разрешите сказать, товарищ майор?
И вскакивает. Теперь мы видим майора в толстую складчатую шею, а побледневшего Бекеча в лицо:
- Я не понимаю, товарищи, о чем мы говорим? Здесь - старше меня по чину, и я прошу прощения за резкость. Какое кино? Что поможет приказ? И какого раскаяния вы ждете от бригадиров, если эти бригадиры, может быть, первые наши враги? И разве дело в отказах от работы? Нам выкололи гла-за! Нам отрезали у-ши! Мы перестали в лагере видеть, слышать, иметь власть! Мы посылаем надзирателя кого-нибудь арестовать - а барак нам его не отдает! А мы болтаем о каких-то воспитательных мерах! И радуемся, что заключенные режут друг друга, а не нас! Подождите, скоро будут резать и нас! Первым убийством первого нашего осведомителя заключенные начали войну против нас! И это надо понимать. Товарищ начальник оперотдела! Как вы думаете устроить судебный процесс? Где вы возьмете свидетелей? Одни - уже на том свете. Другие сбежали к нам в тюрьму и ничего не видят. Третьи затаили дыхание и боятся ложа - ножа! А не вашего второго срока!
Капитан (заносчиво):
- Ну, и что вы конкретно предлагаете?
Бекеч переглядывается с оперуполномоченным:
- Мы предлагаем...
ЗАТЕМНЕНИЕ.
Под мелодию тюрьмы, гнетущие звуки,
ИЗ ЗАТЕМНЕНИЯ, НА ШИРОКОМ ЭКРАНЕ
проступает внутрилагерная каменная тюрьма. Уже отстроено и второе ее крыло. И обносится (еще не везде обнесена) деревянным заплотом. Давящая угрюмость.
От нас к тюрьме идут два офицера в зимней форме. Они проходят между столбами недостроенного забора и звонят у железной двери. Это Бекеч и оперуполномоченный.
КРУПНЕЕТ.
В двери отодвигается щиток волчка, его место заступает глаз.
Долгое громыхание отпираемых запоров.
Дверь открывается медленно, тяжелая. Надзиратель сторонится, пропуская начальство
ВЕРТИКАЛЬНЫЙ (УЗКИЙ) ЭКРАН
в ярко освещенный коридор с неоштукатуренными стенами из дикого камня и каменным полом. Еще запертые железные двери налево и направо.
Позади нас с громыханием запирается дверь, через которую мы вошли.
Надзиратель выбегает вперед и
лязг, громыхание
отпирает одну из дверей.
ВСТУПАЕМ В НЕЁ.
Там еще один коридор, такой же, но подлинней, и двери камер направо и налево.
ШТОРКА. ОБЫЧНЫЙ ЭКРАН.
Тюремная канцелярия - по сути, камера с маленьким окошком вверху, только нет нар, пол деревянный, стены оштукатурены и несгораемый шкаф.
За столом - Бекеч и оперуполномоченный. Перед ними стоит С-213.
- Значит, кормят хорошо?
- Не обижаемся, гражданин старший лейтенант. Погуще кладут, чем в общей столовой.
- И тепло в камере?
Лицо С-213. Круглое. Покойное. Счастливое.
- Спасибо, тепло. И матрасы дали. И домино дали.
- Значит, в козла режетесь?
- В козла.
- Добро! И на работу не гонят. И до конца срока так?
Что ж, хоть бы и до конца,- наверно думает С-213.
- А вы не подумали там, в шестой камере, что если администрация лагеря спасает вас от ножа,- так надо ей служить!!
С-213 насторожился.
...Сейчас вот у нас идет спор - не распустить ли вас по баракам?
Сонное благодушие как сдернуло со стукача. Открылся неглупый быстрый взгляд:
- Гражданин старший лейтенант! Ведь зарежут как поросенка! Ведь не знаешь, где смерть ждет...
- Так надо знать!
Это вскрикнул Бекеч и вскочил, презрительный:
...Надо узнать, где эта ваша смерть ходит! На чьих ногах?!
Растерянное лицо стукача. Он умоляет. Он думает. Он ищет. Он хочет понять!
Бекеч отрывисто:
- Подозреваемых. А может, тех самых, кто режет. Будем подбрасывать к вам в камеру. По одному. И тут испугаетесь?
Осенение великой мысли на лице стукача! Его пальцы! Его зубы! Шепчет:
- Забьем! Задушим!
Спокойный голос оперуполномоченного:
- Нет. Лишить жизни - мы управимся и по суду. А ваша задача до-пы-тать-ся! И запрещенных приемов - для вас нет. Узнаете - будете в лагере ж и т ь. А не узнаете - выкинем вас на говядину!
Пошла мысль! принялась!
ШТОРКА.
Камера. Двухэтажные нары с матрасами, над ними - обрешеченное крохотное оконце. Лязг открываемой и закрываемой двери. Двери мы не видим, она рядом с нами,- но видим, как человек двадцать этой камеры с обоих "этажей", где они сидят и лежат,- все встрепенулись, бросают домино, обернулись к нам, и, будто из пещеры, подтягиваются, подбираются к краю нар - четвероногие!
каракатицы!
спруты! Они не помещаются на экране сразу все, они стиснуты.
Общий хриплый возглас торжества.
Абдушидзе соскакивает с нар. Он перекошен:
- А, Гавронский! Сюда резать пришел?
С-213 зло мигает, выставил дюжие кулаки:
- Поляк дерьмовый! Это ты резал?
Гавронский, Р-863. Спиной к закрытой двери. Руками как бы держится позади себя за каменные косяки входа.
Негромкий, но четкий взлет революционного этюда. Рев:
- Убийца!.. Бандит!.. Сучье вымя!.. Волк!.. Задушим на хрен!
Гавронский видит - спасенья нет! Гордо выпрямился в нише двери:
- Предатели! Найдут вас и тут!
Гонор - это долг!
Остервенелые сливающиеся крики.
Вся эта свора каракатиц протягивает к нам конечности!
На экране - муть.
На полу, под нашими ногами, крики:
- Глаза ему выдавливай, никто не отвечает!
- Рви его с мясом!
- Кто резал, говори!
Резкий крик боли.
Полная тишина.
Прильнули ухом к стене и напряженно прислушиваются - летчик Барнягин и Гедговд. Барнягин грозит нам - не шуметь!
Это он - однокамерникам своим, тоже притихшим на нарах.
Камера - такая же, но нары голые.
Не слыша сквозь стену, Гедговд на цыпочках, оттого особенно долговязый, переходит к двери и слушает там.
Барнягин машет рукой, отходит:
- Ничего не разберу. Гудит, кубло змеиное. Тюрьмы что ли не поделят господа стукачи?
Какое ж у него располагающее, открытое лицо, всякий раз это поражает. Незажившие следы побоев, розовый шрам на лбу.
Отчаивается и Гедговд. Он прислонился неподалеку от двери. Своей небрежной скороговоркой:
- Черт его знает, на наших глазах хиреют лучшие традиции арестантского человечества. Например, культура перестукивания заменена культурой стукачества.
- И ты бы стал узнавать новости у этих гадов?
- Э, друзья! А сколько новостей мы узнаем из газет? Просеивайте сами, делите на шестнадцать, на двести пятьдесят шесть...
С нар:
- Да что тебе, Бакалавр! Ты завтра выходишь на волю, все новости узнаешь.
- Знают истину танки ! - Александр Солженицын - Русская классическая проза
- Собрание сочинений. Том 8. Чертово болото. Она и он. Исповедь молодой девушки - Жорж Санд - Русская классическая проза
- Братство, скрепленное кровью - Александр Фадеев - Русская классическая проза
- Красное колесо. Узел 1. Август Четырнадцатого. Книга 2 - Александр Солженицын - Русская классическая проза
- Потёмщики света не ищут - Александр Солженицын - Русская классическая проза
- Образованщина - Александр Солженицын - Русская классическая проза
- Соображения об американском радиовещании на русском языке - Александр Солженицын - Русская классическая проза
- Пресс-конференция в Стокгольме - Александр Солженицын - Русская классическая проза
- Радиоинтервью к 20-летию выхода Одного дня Ивана Денисовича - Александр Солженицын - Русская классическая проза
- На возврате дыхания и сознания - Александр Солженицын - Русская классическая проза