Ангел для сестры - Джоди Линн Пиколт

носом.

Джесс игнорирует ее и принимается за пюре. Я с ужасом думаю, что говорит обо мне самом способность отличить, какой отравой он накачался, — экстази, героин или еще невесть что, оставляющее менее заметный для обоняния след.

— Не всем нравится одеколон «Травка», — бормочет Кейт.

— Не всем вводят наркоту через катетер, — огрызается Джесс.

Сара воздевает руки:

— Пожалуйста, неужели мы не можем просто… нет?

— Где Анна? — спрашивает Кейт.

— Разве она не в вашей комнате?

— Ее с утра нет.

Сара высовывает голову за дверь кухни:

— Анна! Обедать!

— Смотрите, что я купила сегодня. — Кейт теребит свою футболку с психоделическими разводами, на груди краб и надпись: «Рак». — Поняли?

— Ты — Лев. — У Сары такой вид, будто она вот-вот заплачет.

— Как там мясо? — спрашиваю я, чтобы ее отвлечь.

На кухню входит Анна. Она плюхается на стул и опускает голову.

— Где ты была? — спрашивает Кейт.

— Да так. — Анна смотрит в тарелку, но ничего себе не накладывает.

Это не моя младшая дочь. Я привык биться с Джессом, подбадривать Кейт, но Анна — наша семейная константа. Анна появляется с улыбкой. Анна рассказывает нам о найденной малиновке с переломанным крылом и ее румяных щечках; или о встреченной в магазине женщине с двумя парами близнецов. Анна задает фоновый ритм, но вот она сидит здесь, совершенно безучастная, и я понимаю: тишина тоже имеет звучание.

— Что-нибудь случилось? — спрашиваю я.

Анна смотрит на Кейт, думая, что вопрос обращен к сестре, а потом вздрагивает, поняв, что он адресован ей.

— Нет.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

И снова Анна медлит с ответом; этот вопрос обычно зарезервирован для Кейт.

— Нормально.

— Просто ты ничего не ешь.

Анна глядит в тарелку, замечает, что она пуста, и наваливает на нее кучу еды. Быстро засовывает в рот зеленую фасоль, две полные вилки.

Вдруг я вспоминаю, как, когда дети были маленькими и мы сажали их на заднее сиденье машины впритык, они были похожи на сигары в коробке, и я им пел: «Анна анна бо банна, банана фанна фо фанна, ми май мо манна… Анна». («Крякни! — кричал Джесс. — Крякни!»)

— Эй! — Кейт указывает на шею Анны. — А где твой медальон?

Его подарил ей я, много лет назад. Дочь подносит руку к ключице.

— Потеряла? — спрашиваю я.

— Просто нет настроения носить, — пожимает она плечами.

Анна его никогда не снимала, насколько я знаю. Сара достает мясо из духовки и ставит на стол. Взяв нож, чтобы его нарезать, смотрит на Кейт:

— К слову, о вещах, которые мы не в настроении носить, пойди смени футболку.

— Почему?

— Потому что я так сказала.

— Это не причина.

Сара пронзает ростбиф ножом.

— Потому что мне неприятно видеть ее за столом.

— Она ничуть не хуже, чем металлистские футболки Джесса. Какая там была на тебе вчера? «Громовая киска Алабамы»?

Джесс выкатывает глаза. Такое выражение я уже видел: охромевшая лошадь в спагетти-вестерне за мгновение до того, как ее из жалости пристрелят.

Сара пилит мясо. До того розовое, теперь оно пережарено и стало жестким, как подметка.

— Ну вот, — говорит она, — все пропало.

— Все в порядке. — Я беру пласт, который ей удалось отделить, и отрезаю от него кусочек. С тем же успехом можно жевать кожаный ремень.

— Вкуснотища! Надо только сбегать на станцию и принести паяльную лампу, чтобы мы могли каждому выдать его долю.

Сара моргает, а потом с ее губ срывается пузыристый смешок. Кейт хохочет. Даже Джесс криво усмехается.

Только тут я понимаю, что Анна уже ушла из-за стола, а главное — никто этого не заметил.

На пожарной станции мы вчетвером сидим на кухне, куда нужно подниматься по лестнице. Рэд варит на плите какой-то соус, Паули читает газету «Провиденс джорнал», а Цезарь строчит письмо объекту вожделения этой недели. Глядя на него, Рэд качает головой:

— Тебе нужно просто записать файл на диск и распечатать сразу много копий.

Цезарь — это прозвище, которое ему давным-давно дал Паули за любвеобильность.

— Ну, эта девушка особенная, — говорит Цезарь.

— Да. Она продержалась уже два дня. — Рэд сливает макароны в дуршлаг над раковиной, вокруг его лица клубится пар. — Фиц, поучи-ка этого молодца уму-разуму.

— Почему я?

Паули глядит на нас поверх края газетного листа.

— Вне игры, — говорит он, и это правда.

Жена два года назад ушла от него к виолончелисту, который мелькнул в Провиденсе, совершая турне с симфоническим оркестром. Рэд такой убежденный холостяк, что не признал бы женщину, даже если бы она подошла к нему и взнуздала. А мы с Сарой женаты уже двадцать лет.

Рэд ставит передо мной тарелку, и я начинаю проповедь:

— Женщина не сильно отличается от костра.

Паули откладывает газету и присвистывает.

— Вот оно — Дао капитана Фицджеральда.

Я пропускаю шутку мимо ушей.

— Костер — красивая штука, верно? Ты не можешь отвести от него глаз, когда он горит. Если тебе удается сдерживать его, он дарит свет и тепло. Только если выйдет из-под контроля, тебе придется занимать оборону.

— Капитан хочет сказать, — встревает Паули, — что нужно укрывать свою милую от бокового ветра. Эй, Рэд, у тебя есть пармезан?

Мы садимся за мой второй обед. Обычно это означает, что через пару минут завоет сирена. У пожарных все устроено по законам Мёрфи: когда ты меньше всего готов к кризисной ситуации, она тут как тут.

— Эй, Фиц, помнишь того застрявшего покойника? — спрашивает Паули — Мы тогда были еще добровольцами.

Боже, да! Мужик весил фунтов пятьсот, не меньше, у него во сне отказало сердце. Спасателей вызвали сотрудники похоронного бюро, которые не могли спустить тело по лестнице.

— Веревки и каталки, — вслух вспоминаю я.

— И его собирались кремировать, но он был слишком крупный… — Паули усмехается. — Богом клянусь, раз уж моя матушка на Небесах, им пришлось везти его к ветеринару.

Цезарь удивленно моргает:

— Зачем?

— А как, по-твоему, избавляются от сдохших лошадей, Эйнштейн?

Сложив два и два, Цезарь выкатывает глаза:

— Ну и шуточки у тебя. — Еще немного подумав, он отпихивает от себя поставленную Рэдом тарелку с пастой болоньезе.

— А кого, ты думаешь, попросят прочистить трубу на медицинском факультете? — спрашивает Рэд.

— Бедных ублюдков из Управления по охране труда, — отвечает Паули.

— Даю десять баксов, что позвонят сюда и скажут, мол, это наша работа.

— Никаких звонков не будет, — говорю я, — потому что вычищать нечего. Огонь был слишком жаркий.

— Ну, по крайней мере, мы знаем, что тут обошлось без поджога, — бурчит Паули.

В последние месяцы мы много раз тушили намеренно устроенные пожары. Это всегда можно определить по следам от брызг воспламеняющейся жидкости или