Средневековый Понт - Сергей Павлович Карпов

родом из Трапезунда, софист Никострат[166].

Города были также центрами экспорта (или, точнее — реэкспорта) рабов. Трапезунд и Керасунт, по мнению М.И. Максимовой, не вели сколько-нибудь значительной самостоятельной внешней торговли[167]. Однако роль всех городов во внутренней торговле возросла. Все они имели права внутреннего самоуправления и привилегии, однако находились под контролем властей провинции и императорской администрации, осуществлявшей также роль верховной апелляционной и контрольной инстанции. Постепенно городские советы (курии), состоящие из зажиточной верхушки городов монополизируют в них власть. Формируется, как и повсеместно в империи, сословие куриалов, на которое, наряду со значительными полномочиями, возлагаются и многие расходы по поддержанию городской жизни, благотворительности и пр., материальная ответственность за сбор налогов и распоряжение финансами. Как и везде, при Константине I завершился процесс прикрепления куриалов к их магистратурам[168].

Основным языческим культом в Трапезунде (наряду с культами Гермеса, Диониса, Артемиды, Асклепия, Ареса Сераписа, Тихи и других классических божеств греко-римского пантеона) был культ древневосточного солнечного божества Митры, иногда отождествляемого с Аполлоном[169]. Святилище Митры с его статуей находилось на горе Митрион (Боз Тепе), возвышающейся над Трапезундом. Там устраивались мистерии[170]. Митра изображался на трапезундских монетах, и упоминался в надписях. Именно ниспровержение статуи Митры св. Евгением при помощи двух крестьян действенно проявило силу первой проповеди христианства в Трапезунде в III в.[171] (если не считать ее началом легендарную проповедь Апостола Андрея Первозванного в I в. н. э., не имевшую успеха, по свидетельству византийского автора, монаха Епифания, из-за невежества тамошних жителей[172]). Восточные и варварские влияния отмечались и Аррианом в трапезундских надписях и грубых скульптурах, изображавших бога Гермеса и императора Адриана. Лучшего мнения был Арриан о постройках[173]. Культура Синопа и Амиса, по мнению М.И. Максимовой, была менее варваризированной и античные традиции (в том числе, научные) были устойчивее, а пантеон языческих богов представлен значительно шире сохранившимися памятниками[174]. К ним можно добавить упоминаемый позднейшим агиографом храм Сераписа и храм называемый Петассос, храм Аполлона в Комане[175]. Вместе с тем, понтийские цари унаследовали от персидских предков обряд приношения жертв на вершинах гор. Они заместили культ военного божества Ахеминидов Ахурамазды новым культом Зевса Стратия, особенно почитавшегося в Амасии и ее окрестностях[176].

Восточнее Трапезунда греческие поселения располагались лишь на побережье и имели для римских властей значение крепостей и военно-морских баз. Таковыми являлись, например, описанные Аррианом Афины (Пазар), Апсар, а далее, на побережье уже Колхиды — более значительные города Фасис (близ Поти), Диоскурия/Себастополис (Сухуми) и ряд поселений, таких как Анакопия (Новый Афон), Питиунт (Пицунда, с III в.) и др.[177] Все они были теснейшим образом экономически и политически связаны с Понтом. Роднила их подчас и общность происхождения. Диоскурия, например, как и многие другие города Понта, была также колонией Милета. Римляне не стремились проникать далее, вглубь территории Колхиды, и эта политика была унаследована Византией[178].

Период с середины II до середины III вв. был, видимо, достаточно благоприятен для городов Понта. Ситуация круто изменилась с наступлением кризиса III в. и началом набегов варваров из Северного Причерноморья на города Анатолии. В 254 г. или 255 г. начинаются нападения готов и союзных с ними боранов (как сейчас считают, племени не германского, но скорее сарматского происхождения) на города Восточного и Южного Причерноморья. Сначала они неудачно штурмовали Питиунт, затем, в 256 г. на судах, взятых у жителей Боспора, напали на святилище Кибеллы на Фасисе и захватили крепость Питиунта[179]. В 257 г. или 258 г. и сам Трапезунд был захвачен боранами. Гарнизон хорошо защищенной крепости города, с двумя поясами стен, по (очевидно завышенным) оценкам Зосима, состоял из 10 000 воинов, не считая местного ополчения. Тем не менее, он был взят ночью приступом из-за беспечности оборонявших[180]. Добыча варваров была огромна: почти все окрестные жители бежали под защиту его укреплений. Многие из них были взяты в плен. Святыни города, его памятники, жилища были истреблены. Варвары опустошили и городскую округу (хору), а также захватили большое количество судов, видимо, стоявших в его гавани[181]. После такого разгрома Трапезунд вряд ли смог быстро оправиться. Набег 257/8 г. не был последним. В 264 г. готы переправились с Боспора в Трапезунд, опустошили Каппадокию и Вифинию, а в 266 г. с моря взяли и разграбили Гераклею Понтийскую[182]. В 275–276 гг. примеотийские готы вновь нападают на Понт. Они не смогли взять Фасиса, но двинулись вглубь Малой Азии, на сей раз, видимо, уже не только с целью грабежа, но и с целью расселения. Однако, они были разгромлены сначала императором Тацитом (275–276 гг.), вскоре погибшем на Понте, а затем — на суше и на море — Пробом (276–282 гг.)[183]'. Возможно, эти поражения остановили их натиск на Анатолию. Дальнейшие их походы и передвижения осуществлялись в сторону Балкан. Интересное свидетельство канонического письма епископа Неокесарийского св. Григория Чудотворца (ум. ок. 270 г.), современника событий, приведенное и истолкованное О. Лампсидисом, показывает еще одну, менее известную, сторону варварских вторжений на Понт: местные жители-христиане, как захваченные в плен, так и перешедшие на службу к варварам, служили проводниками и наводчиками в их вторжениях и участвовали в грабежах и присвоении имущества своих соотечественников[184]. Возможно, это также одно из объяснений легкого взятия хорошо укрепленного Трапезунда в середине III в.

Другой угрозой римскому Понту были Сасаниды Ирана, опустошавшие и захватывавшие города понтийской периферии. Во время походов 252/53 и 259/60 гг. персы захватывали Сагалу, Тиану, Коману, Севастию, составляя угрозу городам Понта с юга[185].

В ходе и после готских набегов и походов иранских войск, понтийские города оставались важными военными и экономическими центрами. Аммиан Марцеллин в IV в. называл Тиос и Амастриду значительными городами, а Трапезунд (наряду с Питиунтом) «oppidum non obscurum»[186], что, пожалуй, не столь выразительно, как характеристика города у Зосима, но все же с признанием важности крепости. Синоп поздней античности Астерий Амасийский, писатель к IV — начала V в. именовал «древним и знаменитым, εύπορος γενναίων (καρτερών) καί φιλοσόφων άνδρών[187]. Охрану городов осуществляли не только регулярные войска, но и специальная городская стража, участвовавшая также в выявлении и преследовании христиан[188].

В эпоху Диоклетиана восточные провинции Римской империи: Понт Полемониак (с городами Трапезунд, Керасунт, Неокесария, Зела, Севастия, Полемоний) и Малая, затем Первая, Армения (с Никополем, Саталой и Колонией) находились под управлением римского консульского легата Каппадокии, что в определенной мере способствовало сохранению хозяйственно-административной целостности Понта[189].

К правлению императора Траяна (98–117) относится