Против ветра - Александра Верева

просидел за телефоном до утра. Но это и его заработок, так что ничего не поделаешь.

Взяв с полки ключи от машины, всунула ноги в легкие кроссовки, и вышла из квартиры. Дверь за мной захлопнулась, и только в этот момент я вспомнила, что не додумалась поговорить со Славкой по поводу второго комплекта ключей от входной двери и подъезда, чтобы не ходить гостьей. Вот чем я вчера думала? Да ничем. У меня стресс. Упомнишь тут обо всем!

Стоявший на нашем этаже лифт я проигнорировала и сбежала по ступенькам вниз. Чем не утренняя разминка? Выйдя из подъезда, свернула за угол дома. Спортивный ядовито-желтый Додж Стилс нашла сразу: он стоял на углу парковки, ярким пятном выделяясь из общей массы автомобилей. Конечно, это не совсем мой вариант, но выбирать не приходилось. Подойдя к машине задумалась: в моем случае целесообразнее будет вызвать такси, дабы не плутать по улицам и не тратить лишнее время. Я же совсем не знаю района, в который предстоит ехать.

Вызвала такси и спустя полчаса въехала в небольшой дворик, окруженный старыми пятиэтажками, по недоброму хмурящимися пошарпанными глазницами разноцветных окон. Я попросила таксиста подождать и вышла, осматриваясь вокруг. Первое впечатление было шоковым: однотипные дома советской застройки в пять-девять этажей, окрашенные когда-то в разные цвета, но со временем выгоревшие и имевшие одинаковый непривлекательный серый цвет. Асфальтовое дорожное покрытие истрепано, усеяно черными провалами дыр и зеленью травы, пробивавшейся сквозь щели. Между старыми рослыми деревьями стояли две железные с погнутыми прутьями качели, выкрашенные синей краской поверх множества других слоев. Одна из них не имела деревянных перекладин на сиденье. Чуть поодаль железная горка без бортиков с отполированной посередине детскими попками поверхностью. Возле некоторых подъездов стоят деревянные лавочки без спинок с покореженными от солнца, дождя, снега и ветра балясинами. И мой отец хочет, чтобы я здесь жила?

Я стояла перед домом номер сто двадцать пять и взглядом искала таблички на подъездах в поисках нужной квартиры. Никаких опознавательных знаков. Прикинув в уме, что квартира номер тридцать четыре должна быть во втором подъезде, несмело ступила под поросший мхом и лишайником щербатый козырек. На двери подъезда имелся затертый до блеска пальцами старый домофон, по видимому не рабочий, так как входная дверь была приоткрыта. Я брезгливо потянулась к пошарпанному дереву двери, обитого с внутренней стороны листовым железом, боясь дотронуться до видавшей виды ручки. Дверь поддалась неожиданно легко, и я сразу одернула руку, помогая себе ногой. Оказавшись внутри, мое неизгладимое впечатление пополнилось видом голубых обрисованных, поцарапанных стен, не видавших ремонта лет двадцать, а то и более, усеянных множеством цензурных и нецензурных надписей. Неприятно пахло котиной мочой и чем-то еще, не совсем приятным. Поднимаясь по лестнице, обратила внимание на отсутствие бычков и вымытые окна лестничных пролетов. Ну, хоть кто-то в этом "сарае" поддерживал некое подобие чистоты.

Квартира номер тридцать четыре находилась на четвертом этаже. Дверь простая с маленьким дверным глазком, обитая коричневым дешевым дермантином. Я нажала кнопку звонка соседней тридцать третьей квартиры. Спустя несколько секунд за дверью раздался недовольный женский голос.

— Кто?

— Ника Валюшицкая. Отец сказал, что ключи от тридцать четвертой квартиры у вас.

Щелкнул замок, и из-за приоткрытой на длину цепочки двери выглянуло хмурое старушечье лицо.

— Паспорт покажи, — недоверчиво буркнула старушка.

— У меня нет с собой паспорта, права подойдут? — достала из сумочки пластиковую карту и сунула прямо старухе под нос.

Та внимательно и долго вглядывалась в них поверх очков, затем резко захлопнула дверь чуть не прищемив мне пальцы. Я даже не успела возмутиться, как дверь снова открылась и передо мной выросла премилейшая бабулька с доброжелательным лицом.

— Ника, девочка, неужели это ты?

— Я, — удивилась такой резкой перемене ее настроения. — Разве мы знакомы?

— Еще как знакомы! — затараторила соседка. — Ты меня, наверное, не помнишь, была слишком маленькая. Я — Нина Ивановна, вспомнила? Нет? Заходи, чего стоишь на пороге?

— Мне нужны ключи от моей квартиры, у меня мало времени.

Ответила довольно сухо и без эмоций. Улыбка доброжелательности съехала с морщинистого лица. Бабулька довольно быстро сообразила, что я не намерена с ней сюсюкаться и заводить разговоры, развернулась, молча потопала по коридору и на несколько секунд исчезла в одной из комнат. Вернулась, протянула мне ключи.

— Держи.

— Спасибо.

Церемониться я с ней не собиралась, впрочем, как и навязываться в подружки. Развернулась к двери своей квартиры, вставила ключ в замок, повернула, тот легко щелкнул раз, затем второй. Открыла дверь, не решаясь войти внутрь темного помещения. Нина Ивановна внимательно следила за мной.

— До свидания, Нина Ивановна, — едко, с нажимом на первом слове попрощалась с обладательницей любопытных глаз, зорко следивших за мной. Вошла в квартиру, закрыв за собой дверь, и сразу пожалела об этом: в коридоре было темно как в подземелье. Я чудом нащупала на стене выключатель, ориентируясь не то на память, не то на интуицию, и включила свет. Оказалось, что все двери в комнаты были закрыты. Лампочка с тонким стеклянным абажуром под самым потолком светила тускло и тоскливо. Передо мной было четыре двери. Я открывала их по очереди. Все комнаты чисто убраны, все окна завещаны плотными выцветшими со временем шторами. Нигде не видно ни пылинки. Нежели отец постарался и организовал уборку к моему приезду?

Квартира оказалась небольшая, но вполне удобная для проживания одного человека или даже двоих. Слева от входа находились ванная и туалет, рядом кухня. Напротив входа небольшая спальня квадратного периметра. Слева — вытянутый затемненный зал с неостекленным балконом. Убогая обстановка и старая мебель привели меня в отчаяние. Кто согласится жить в такой квартире? Если только гастробайтеры или иногородние малопривередливые студенты. Чтобы сделать здесь ремонт или хотя бы обновить обстановку нужна уйма денег. У меня столько нет. Отец сейчас не даст, да я и просить не буду, не в моих принципах перед кем-то унижаться, пусть даже этот кто-то — мой родной отец.

Чемоданы с моими вещами стояли в спальне, все шесть штук, от большого до малого, и огромная коробка с обувью. Первым порывом было позвонить отцу и потребовать уволить Бориса за халатное обращение с моими имуществом: обувь лежала в коробке навалом без должной отдельной упаковки, а ведь некоторые пары были баснословно дорогими. Одежда плотно уложена в чемоданы и тоже без упаковки. Оторвать бы руки этому Борису за такие сборы! Но порыв негодования пришлось внутренне подавить, чтобы не обнаружить свою слабость и не принизить гордость.

В самом маленьком чемодане лежало нижнее белье, сложенное