Общественный разлом и рождение новой социологии: двадцать лет мониторинга - Коллектив авторов

Многое из того, о чем будет лаконично сказано в настоящей статье, получило развернутое обоснование в ряде публикаций, подготовленных нами в последние десятилетия. Поскольку возможность ознакомиться с эмпирическим материалом, свидетельствующим о степени достоверности наших выводов, открыта для аудитории благодаря опубликованным ранее работам, мы сосредоточим анализ прежде всего на логике социальных трансформаций последних двух десятилетий, на обозначении специфики этапов происходивших в Украине социальных изменений в тех аспектах, которые являются определяющими для общества, – институциональном, социально-структурном и социально-психологическом, особое внимание уделяя при этом роли классов, элиты и общественности на различных этапах трансформации общества.

Социальные изменения времен перестройки и институциональный взрыв 1991 года

Специфика социальных трансформаций в Украине во многом определяется историческим опытом формирования институциональной и социально-классовой структуры общества, а также базисного типа личности в рамках «советского социума», который к 80-м годам прошлого столетия вступил в полосу стремительно нарастающего социально-экономического, а затем и политического кризиса, повлекшего за собой крах Советского государства и создание на его руинах новых независимых государств. И для граждан СССР, и для подавляющего большинства зарубежных аналитиков драматический финал горбачевской перестройки оказался во многом неожиданным и необъяснимым. Даже сегодня, когда очевидны закономерный характер и необратимость перемен, существенные трудности возникают при попытке обоснования неизбежности развала страны, претендовавшей на мировую гегемонию, страны с колоссальными природными и человеческими ресурсами, с устоявшейся социальной структурой, с привилегированной и, казалось бы, сплоченной властной элитой, с общественностью, выражающей поддержку власти и доминирующей идеологии.

Основные составляющие устойчивой институциональной системы – 1) законодательная база, определяющая легальность общественного устройства, 2) всеохватывающая институциональная инфраструктура, включающая мощный репрессивный аппарат и проверенную временем властную вертикаль, и, наконец, 3) согласие подавляющего большинства населения воспринимать «советский порядок жизни» как естественный, в основном приемлемый, а значит, и легитимный – вполне могли обеспечивать дальнейшее существование государства, несмотря на серьезные экономические трудности, оппозиционные настроения части творческой интеллигенции, неблагоприятные внешнеполитические условия и локальные военные поражения. Объяснять гибель СССР ухудшением экономической ситуации, давлением Запада, войной в Афганистане и сепаратистскими настроениями в отдельных республиках можно, только находясь вне страны, где с массовым энтузиазмом были встречены фантастические по своей глупости андроповские методы укрепления дисциплины, где существовала огромная очередь для интеллигентов, желающих вступить в КПСС и записаться в резерв МИД для поездок в зарубежные страны (ценой сотрудничества с КГБ), где всегда можно было найти сколько угодно добровольцев для великих строек и ликвидации последствий техногенных катастроф, где, наконец, было практически уничтожено диссидентское движение.

На наш взгляд, к разразившемуся институциональному кризису и скоротечному развалу страна была совершенно не готова, и последующие этапы трансформации большинства постсоветских государств (за исключением прибалтийских) это убедительно подтвердили. За пятнадцать лет независимого существования постсоветские государства так и не смогли достигнуть хотя бы «советского» уровня ВВП, в большинстве из них политическое управление осуществляется в той или иной мере авторитарными методами, поддерживаемыми большинством населения и сдерживаемыми преимущественно международным давлением. Поскольку предметом анализа являются социальные трансформации в Украине, мы не будем специально останавливаться на общих проблемах постсоветских общественных изменений. Отметим лишь, что на первом этапе трансформаций украинское общество институционально ничем существенно не отличалось от российского и белорусского, общими были в тот период и характеристики массового сознания, и социально-классовая структура, и уровень жизни населения.

Что же в таком случае послужило решающим стимулом к кардинальным общественным изменениям? Принято связывать исходный момент постсоветской трансформации с двумя ключевыми событиями: приходом к власти Михаила Горбачева и Чернобыльской катастрофой. Первое событие обусловило ожидаемый после длительного периода застойной геронтократии порыв к поиску новых путей развития советского общества, а второе – обнаружило смертельную угрозу для государства, которую заключает в себе сформировавшийся в условиях закрытого общества синдром безответственности людей, отвечающих за чреватые тотальными катастрофами современные технологии.

В результате омолодившееся советское руководство пошло по пути социального экспериментирования для высвобождения длительное время подавляемой социальной инициативы, что и привело к краху государства, которое не могло существовать без скрепляющей все его разнородные элементы единой тоталитарной идеологии. Факторами, которые ускорили институциональный крах, являлись давление более экономически эффективного и идеологически сплоченного Запада, стремление к освобождению от «советского диктата» в странах «социалистического лагеря» и все более обременительная для стагнирующей экономики СССР поддержка антизападных режимов в странах третьего мира.

В самых общих чертах такое объяснение является вполне правдоподобным. Однако и в столь непростых условиях у советского руководства был вполне возможный путь сохранения государства и его институциональных устоев, если бы была принята противоположная горбачевской перестройке и гласности стратегия политической закрытости, пример которой буквально накануне перестроечных процессов продемонстрировал Юрий Андропов, до сих пор остающийся в массовом сознании россиян, белорусов и даже украинцев одним из самых привлекательных политических лидеров. Отчасти такую стратегию принял Китай, сумевший совместить коммунистическую идеологию, партийный диктат и политическую цензуру с элементами рыночной экономики и модернизации образа жизни населения. Однако между Советским Союзом и Китаем имелось одно весьма существенное различие, которое, как правило, связывают с особенностями культуры и психологии, мало внимания обращая на то, что обновление властной элиты посредством массовых репрессий и заполнения освободившихся мест честолюбивыми выходцами из «партийных низов» происходило в Китае на 20 лет позднее, чем в СССР, в котором после окончания сталинской эпохи номенклатура приобрела сакральный характер и статус неприкасаемых. Именно крайне медленное обновление наиболее 36 желанных социальных позиций при ускоренном пополнении рядов претендентов на высокие места в статусной иерархии и послужило мощным стимулом для начала трансформационных процессов в советском обществе.

Еще задолго до перестройки, как было показано в исследованиях социально-профессиональных ориентаций 1970-х годов, в сознании поколений, вступавших в самостоятельную жизнь, профессии и должности, позволявшие занять верхние ступени в социальной иерархии, стали предметом массовых ориентаций, а наиболее массовые профессии и рядовые должности оказались непривлекательными для подавляющего большинства молодежи. Рост социально-статусных притязаний стал источником дестабилизации сложившейся социальной иерархии, поскольку нереализованность ожиданий приводила к росту неудовлетворенности социальной системой большинства представителей новых когорт.

Для удовлетворения новых амбиций и притязаний нужны были и новые привилегированные социальные позиции, что не могло быть реализовано в рамках ограниченного и идеологически замкнутого номенклатурного класса. На места в узком круге советской элиты оказалось слишком много претендентов, а поскольку испытанный большевистский метод отстрела старой и прикормки новой номенклатуры уже не мог быть реализован, оставалось одно – допустить некоторые социально-экономические вольности и направить нараставшую жажду приобретения в сферу проявления частной экономической инициативы. Однако этот путь был не самым привлекательным для творческой и научной интеллигенции, ряды которой были полны способными и честолюбивыми людьми, вполне созревшими для карьерного роста и получения соответствующих привилегий. Профессор Д. Лейн в своей монографии «Подъем и упадок государственного социализма» отметил особую роль интеллигенции в перестроечных процессах, исходя из того, что среди специалистов высококвалифицированного умственного труда были в наибольшей степени распространены ориентации на рыночную экономику и политический плюрализм. Это, конечно, так. Но в перестроечные времена творческая и научная интеллигенция особенно активно участвовала в тех акциях, которые снимали ограничения с ее самовыражения и карьерного продвижения в творческих союзах, научных и учебных учреждениях. Среди этих людей и был найден кадровый политический резерв, который охотно пополнил ряды неономенклатуры после провала ГКЧП и последовавшего затем институционального взрыва.