Все эти приговорённые - Черепанов

- Где вы были, когда это случилось, Джуди?

- Я толком и не знаю, потому что никто, похоже, не знает точно, когда это случилось. Кто-то начал звать её. По-моему, это была Мэйвис. Потом все мы прислушивались. Потом Гил Хайес стал выкрикивать её имя так громко, что оно отдавалось эхом с другого берега. И мы все вслушивались. А Уилмы всё нет и нет. Тогда Стив помчался наверх, чтобы включить свет, дав своим товарищам по играм совсем мало времени на то, чтобы привести себя в подобающий вид. Я услышала лихорадочную возню. Стив должно быть влезал в шорты на полном скаку. В этот момент вы вышли на сцену из-за кулис, с таким видом, будто вас вытащили из-под камня. А потом проявился ваш административный талант. Порядок из хаоса.

- Бог мой, как хочется, чтобы Мэйвис заткнулась.

На это ответа не последовало. Мне тоже этого хотелось. Я посмотрела на его затылок. Мне нравилось как, забавно, по-мальчишески, закручивались непричёсанные волосы, растущие у него на макушке. Бедный медведь. Здоровенный мужик, в котором чувствуется цельность. Возможно, его когти и зубы достаточно остры в мире бизнеса, но в такой ситуации он был ребёнком, только начавшим ходить. Такие типы, как Стив, Уоллас Дорн, Рэнди и Уилма и - чего уж там греха таить - Джуди Джона, могли бы выпотрошить его лёгким движением руки. Наверное, отличие заключается в следующем: мы постигаем, возможно, слишком рано, что поля самых жестоких битв - это коктейли, званые обеды, банкеты по окончании спектакля, пропускание по рюмашке перед ленчем. Люди вроде Пола Докерти воспринимают подобные вещь как отдых. Так что здесь он находился среди волков, обременённый этой глупой женой, которая обожает - мне следовало сказать обожала - Уилму, этой глупой женой, не имеющей достаточного житейского опыта даже для того, чтобы чувствовать подсознательную причину этого обожания, хотя Уилма-то наверняка знала, что к чему. И я совсем не исключаю, что, будь она жива, она бы завела Мэйвис достаточно далеко, чтобы девушка в один прекрасный день с неподдельным ужасом взглянула на себя и на свои мотивации.

Бедный милый медведь. Милый человек с грубоватым лицом, сбитый с толку свой дамой, и вызывающий у неё едва ли не отвращение. Джуди, девочка моя, это непозволительная роскошь для тебя, и всё же - до чего это было бы чудесно - ещё раз снять маску и подержать большого медведя в своих объятьях, крепко и нежно, потому что любви так давно уже не было.

- Похоже, они там внизу знают, что делают, - сказал Пол.

В этом действительно просматривалась какая-то упорядоченность, в том, как лодки прочёсывали озеро, взад-вперёд, туда-сюда. Поднялся ветер, и неожиданно стало прохладно. Мой халат показался тонким.

- Я схожу оденусь, - сказала я.

- Хорошая мысль. Так сразу они её не найдут. Они всё время останавливаются. Дно, наверное, каменистое.

- Они достают ... до самого дна?

- Как я понимаю, да. Потом, если они её не найдут, через несколько дней при разложении выработается достаточно газа, чтобы вынести её тело на поверхность. Раньше стреляли из пушки, чтобы тело всплыло. А почему - хоть убей не знаю.

Тут я задрожала, так сильно, что у меня застучали зубы, и я поспешно встала. Ноэль и Рэнди занимали соседнюю комнату. Я услышала его голос, резкий и пронзительный от напряжения, произносящий снова и снова: - О боже, о боже, о боже. - Потом я слышала её голос, более мягкий и низкий, успокаивающий его. С парнем явно творилось что-то неладное. Совсем неладное. Ноэль я тоже не завидовала.

Мой купальник был всё ещё мокрый. Я стащила его с себя и переступила через него, достала большое, толстое, роскошное полотенце, и растиралась до тех пор, пока Джуди не запылала. От этого мне стало так приятно, что я неожиданно для себя замурлыкала какой-то мотивчик, пока вытиралась. Ну прямо как чёртова кошка, подумала я. Всё летит к чертям собачьим, а ты вдруг чувствуешь себя на седьмом небе. Тут я подумала о животе, так что я втянула в себя диафрагму настолько глубоко, насколько могла, и повернулась к зеркалу в профиль. Так у меня раздавался вширь верхний этаж и оттопыривался нижний ярус, но животика не наблюдалось. Чёрт подери, что же мне - и помурлыкать нельзя, если моё здоровье при мне? Двадцать девять, и в свою первую поездку я отправилась в пятнадцать. Ещё один год - и половина жизни долой. В пятнадцать я выглядела на восемнадцать. В двадцать четыре я выглядела на восемнадцать. Я немало лет извлекала немалую пользу из этих восемнадцати. Глупенькая, изнемогающая от любви пятнадцатилетняя девчонка, врущая насчёт своего возраста, мотающаяся по стране, чтобы петь с самым что ни на есть захудалым оркестром, просто чтобы иметь возможность быть рядом с Моузом, который умел извлекать такие сладостные звуки из видавшей виды трубы.

Ооо! Всё эти годы, когда приходилось питаться жареной стряпнёй и трястись в автобусе всю ночь напролёт, и отели, кишащие тараканами, и антрепренёры, кладущие толстую лапу тебе на коленку. Бог ты мой! Эти гастроли, и все эти важные шишки, и Моуз, в конце концов женившийся на мне, и подсевший с "травки" на порошок, державший это в секрете, перерезавший себе горло в Скрантоне после того, как Митч его уволил, оставив мне в наследство видавшую виды трубу и три песни, которые так он не смог издать. Эта невообразимая зима в Чикаго, где я выступала в шоу, и населённая клопами комнатка, которую я делила с этим чудом в перьях, Джанет. И то, как я вернулась и узнала, что она угодила в тюрьму за то, что рыбачила из окна, Бог ты мой. Одолженной удочкой, с наживкой из объедков, подтягивала орущих бездомных кошек к окну, на высоту трёх лестничных пролётов, и сбывала их по двадцать пять центов штука медицинскому училищу. Ах детка-детка, ты была "в самом, самом низу" прежде чем пошла в гору, прежде чем Дэнди Адамс, благослови Господь его чёрную душу, разглядел у меня способности к комедийному жанру и занял тебя в этих первых хороших номерах. Там, внизу, пропасть, и, низвергнутая с вершины, ты не сможешь провалиться до самого низа, правда? Но я так устала. Мне хочется свернуться калачиком с милым медведем. Я погладила старинного приятеля - старый плоский животик. Влезла в плиссированную юбку из ирландского твида и болтающийся на мне, обтрёпанный старый джемпер, который всегда беру с собой на счастье. Я подумала о том, как холодно, и направилась в другое крыло, к кухням. Я отыскала Хосе и прибегла к кухонному испанскому, которого поднабралась за тот сезон в Мехико. Похоже, это ему понравилось. Он знал, что сеньора мертва. Данный факт был рассмотрен и принят. Я не думаю, что кто-то из них троих стал бы так уж убиваться по этому поводу. Я сказала ему, что люди наверняка мёрзнут. Предложила сварить побольше кофе и отнести вниз. Он сказал, что так и сделает.

Я вышла через чёрный ход. Пол приближался ко мне по гравию. Свет из окна коснулся его лица, когда он проходил через него. Хорошее трезвое лицо, у меня возникло такое чувство, словно я долгое время находилась в подвешенном состоянии, в стороне от многих хороших вещей. Он был стволом дерева. Мне хотелось раскачаться так, чтобы я могла дотянуться до него, отвязать себя и спуститься туда, где есть место, чтобы поставить ногу.

Я вышла из тени, заставив его вздрогнуть от неожиданности. Положила свои ладони ему на руку.

- Смотрите, Пол, я бежала по воздуху. Это такой хороший трюк. Клоунский трюк. Перебираешь ногами с бешеной скоростью, и... строишь рожи и...

Потом что-то оборвалось позади моих глаз, но уж плакать я никак не собиралась, так что я крепко стиснула зубы, сдерживая себя, потому что не было никакой причины, чтобы плакать, и этот тонкий ужасный звук, вылетавший между моих стиснутых зубов, звук, который поднимался по моему горлу, как пила. Он обхватил меня. Я чувствовала его неуверенность, продолжая издавать эти непозволительные жалкие звуки, что-то вроде - ннннн ннннн ннннн сквозь зубы, думая, Бог мой, Джуди, ты поёшь от приятного ощущения, вызванного полотенцем, а сейчас ты стоишь здесь и сходишь с ума. Он повернул меня и повел к машинам. Я шла согнувшись, потому что от беззвучного плача, почти беззвучного, едва не сложилась пополам. Я спотыкалась, но он поддерживал меня одной рукой. Он усадил меня в пахнувший новизной автомобиль, закрыл дверцы, поднял стёкла и положил ладонь мне на затылок, прижав моё лицо к своему пиджаку со словами и сказал:

- А теперь давайте.

Этими словами он вышиб дно из запруды.

Огромная масса воды с рёвом хлынула в долину. Да, хороша же была, ничего не сказать. Я цеплялась за него, пускала слюни и зарывала лицо в его пиджак, стонала, повизгивала и голосила, не зная, откуда всё это берётся и почему. Была хорошая большая грудь, пара хороших больших ласковых рук, и убаюкивающее нашёптывание всякий раз, когда саунд-трек предоставлял ему такую возможность. Меня захлестнуло этим потоком, и долгое время я была просто ничем. Просто вчерашними недоеденными спагетти. Размякшей массой, которая, со всё более редкими и неожиданными интервалами, выдаёт взрывные фыркающие звуки. По мере того, как медленно возвращалось сознание, возвращалась и гордость. Я с усилием приподнялась, отстранилась, и передвинулась на дальний край сидения. В кармане джемпера лежала косметическая салфетка. Я высморкала нос, который, как мне представлялось, теперь был похож на редиску. Выбросила салфетку из окна машины, опустила стекло ещё ниже, и голосом маркизы попросила сигарету. Он дал её мне. Я испортила первую затяжку заключительным всхлипом, и едва не задохнулась.