Черный крест - Алексей Тарасенко

Время от времени они все начинают дружно стрелять.

Я слышу это сквозь сон.

Затем солдат сняли с поезда, а через некоторое время так же и вертолеты сопровождения нас покидают.

Я все это слышу сквозь сон. Но все равно — я сплю. Только через несколько лет мне сказали, что практика в артиллеристских частях организовывается для курсантов специально для того, чтобы они умели глубоко спать даже при самом громком шуме.

Ну вот, а мне казалось, что для того, чтобы мы потаскали сорокакилограммовые снаряды для САУ. Вот незадача.

Жалюзи опущены, в купе душно, я включаю кондиционер, становится холодно, но при этом все равно душно. Приходит полупьяный сопровождающий, ему хочется поговорить. Он начинает мне рассказывать о своей карьере, о том, как долго «разрабатывал» Францию… он говорил о том, что во Франции очень сильно сопротивление нашим войскам оттого, что она сильно пострадала во время активных боевых действий, что это неправильно, когда только лишь из-за нескольких тысяч протестантов-гугенотов, уничтоженных несколько столетий назад, вопреки всему здравому смыслу страна подвергается более жестокому военному давлению, чем иные страны.

— Ну почему же с Германией смогли поступить более правильно и корректно? Только лишь потому, что она — родина Лютера?

Ну да, мы же теперь — протестанты.

Как говорил вождь России, возникший на заре двадцать первого века и мой полный тезка: «Свет этому миру».

На самом же деле, я думаю, просто французы сумели вовремя сообразить, что нужно надевать противогазы.

16. В конце двадцатых годов двадцать первого века «группа товарищей» под предводительством моего полного тески взяла власть в свои руки в России. С тех пор, как говорят, мы живем по-новому.

А до «Великой протестантской революции» страна, как говорят, была православной.

Не знаю, что это такое и что это значит.

Но и протестантом, наверное, меня можно назвать с большой натяжкой. Довольно долго таблетки «антисекса» назвали (официально) «таблетки святости».

По-моему, это смешно.

17. Часам к трем дня прибыли в Париж. Пока наши оккупировали этот город, никто, почему-то не заботился о символе этой страны — Эйфелевой башне. Ну, не до того было. О том, что символ Парижа, а равно, наверное, как и всей Франции давно и глубоко заржавел, не говорилось. Пока шли бои за Елисейские поля, башня рухнула. Многие увидели в этом предзнаменование свыше — дескать, конец пришел Франции полный! Эйфелеву башню наши СМИ называли (по-моему ассоциация глубоко неверная) новой башней Силоамской. И вообще, уже лет как тридцать любимое дело нашего телевидения — цитировать Библию Но где-то я слышал, что их к этому просто элементарно принуждают.

18. Меня опять встречали — ну и вообще все было похоже и на Берлин и на Бонн, меня отвезли в ГРУ Западного фронта. А после мне сообщили, что я должен встретиться с маршалом Мирошниченко. От этого у меня душа ушла в пятки. Великий Мирошниченко! Всемогущий, почти бог, некогда даже знавший вождей нашей революции. Ах-ах!! Как мне сказали, он знает о моей миссии и лично контролирует ее.

Часов в семь вечера я явился к нему в кабинет, но несмотря ни на что он уделил мне совсем немного времени. Мирошниченко сказал лишь, что меня разместят на несколько дней в Париже его люди и что через несколько дней будет создано особое подразделение саперов для выполнения задачи, возложенной на меня. Меня вместе со всеми на днях высадят на месте на вертолетах, и после этого мы будем обязаны непосредственно приступить к выполнению задачи, поставленной перед нами.

Еще Мирошниченко обещал наладить мне спутниковую связь с Москвой для того, чтобы я докладывал в центр о том, как продвигается работа. Докладывать я должен буду полковнику Ткаченко.

— И помните, — напоследок наставил меня он, — от выполнения этого, безусловно, сложного задания зависит ваша судьба!

Ну, что тут сказать?

— Россия превыше всего!

19. Опять гостиница, опять несколько дней нерасставания с рацией, опять бар при гостинице, но уже не с немецким пивом, а с французским вином. Лишь через долго-долго замечаю ребят, которые следят за мной. Хорошо прячутся. Угадайте, как я их вычислил? Пока не выпью вина, делаю вид, что их не замечаю. Но, приняв, начинаю к ним подходить, пытаюсь заговорить, разговорить их пытаюсь.

— Нет, товарищ, ну, что же вы! Нет-нет-нет — мы никого не пасем. Да и с чего это вы вдруг решили, что мы из Комитета?

У вас военные ботинки и гражданская одежда.

— Знаете, что произошло с обувной фабрикой в Твери, которая стала шить ботинки, похожие на военные, для гражданских?

Улыбочки.

— Ее национализировали.

И, как говаривал один парень, если ты долго ждешь задания, то ты его в конце концов получишь. По грехам своим. Вскоре заработала моя рация. Они, видимо, на меня доложили, что я становлюсь слишком общителен.

Как бы чего не вышло.

И наверху ускорили процесс.

Дальнейшее мое движение к цели было все ускоряющимся.

Часть III

01. Совершив свою «великую протестантскую революцию», А. А. Тарасенко со товарищи весьма поначалу расслабились, празднуя свою потрясающую победу в Москве. И их, конечно, в тот же момент предали почти в доску родные военные. Вся компания, все эти молодые и не очень люди были в один день уничтожены. Их оппонентам уж больно радикальными показались идеи, проповедуемые новым российским правительством. И, естественно, началась реакция. Полгода в России с большой жестокостью уничтожалось все то, что в себе имело хоть малейший намек на протестантизм. Не будем, конечно, касаться всех тех ужасов и страхов, которые пережили протестанты. Многие из них, кто мог, сбежали за рубеж.

02. Но реакционеры рано радовались, потому как вопреки всем заверениям карателей, которые якобы своими глазами видели смерть от пуль Тарасенки, через полгода тот снова объявился как ни в чем не бывало и, сумев вновь объединить еще не бежавших за рубеж своих сторонников, устроил теперь уже свою реакцию. Протестанты оторвались по полной. В один год было уничтожено все, что хоть как-то напоминало о неоднозначности религиозной истории России.

Сам Тарасенко свое появление называл не иначе, как «воскрешение». Он из молодого и веселого человека превратился в нечто бледно-синюшне-страшное, брызгающее слюной, шатающееся и почти безумное, с горящими глазами, легко возбуждающееся и с полпинка переходящее на крик. Многие просто восхищались тем, что сотворили с ним доктора — сумели поставить на ноги тело, просто нашпигованное в упор из автоматов свинцом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});