Лейтенант Копылов. Армейский роман - Леонид Канашин

Вскоре у комбата появилось новое прозвище, так и оставшееся за ним до конца нашей службы – «Боксер». Оказалось, что комбат в молодые годы успешно занимался боксом, что не все навыки им утрачены, и что он кое-что может и теперь: застанет где-нибудь в каптерке или в сушилке одинокого солдата – и по морде его, сонного, по морде, чтобы неповадно было спать, когда другие находятся на занятиях или в парке! Я сначала не очень в эти рассказы верил, но однажды на офицерском собрании Коблов заявил, что каждый офицер обязан добиться среди своих подчиненных абсолютного авторитета, и сопроводил эти слова поднятием вверх своего огромного кулака, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в том, что конкретно он имеет в виду…

***

Чуть ли не на следующий день после нашего прибытия в Безречный Веселовского назначили в наряд старшим патруля. Ему выдали красную повязку, пистолет без патронов и придали двух солдат, вооруженных штык-ножами. Патруль должен был выявлять и задерживать самовольщиков и вообще следить за порядком в поселке. Однако в частный сектор поселка с наступлением темноты патрулю заходить запрещалось, так как были случаи нападения на патруль неустановленных лиц с целью отъема пистолета.

Патроны же не выдавались уже почти год, после того, как подвыпивший начальник патруля – вольнонаемный прапорщик из танкового полка – застрелил свою жену и сослуживца капитана. Поздним вечером, патрулируя около родимых окон, прапорщик не удержался и просто так, без всякой задней мысли, зашел домой и обнаружил, что его жена на брачном ложе отнюдь не одна…

Зоной особого внимания для патрулей был гарнизонный Дом офицеров, где воскресными вечерами устраивались танцы, и где, случалось, возникали стычки между офицерами и половозрелыми аборигенами мужского пола, которые, будучи в подпитии, заходили сюда в поисках своих заблудших подруг и для демонстрации своего забайкальского норова. И вот как раз в воскресный вечер и выпало дежурить Андрею Веселовскому. Выставив вперед повязку и стуча сапогами, зашел он со своими бойцами в Дом офицеров и сразу обнаружил непорядок. Какой-то оголтелый, хоть и в возрасте, штатский сцепился с офицером и все норовил ударить того в область лица. Андрей видит, что окружающие пытаются их разнять, но делают это как-то не очень энергично, как бы для виду. «За мной!» – дал команду Андрей своим патрульным и решительно бросился к дерущимся. Первым делом он нейтрализовал наглого штатского – заломил ему руки за спину, а затем поволок его к выходу, несмотря на то, что гражданин лягался, как бешеная лошадь, и ругался, как сапожник. Андрюша, хоть и занимался в студенчестве, на первом курсе, вольной борьбой, удерживал штатского не без труда, так как противник значительно превосходил его в весе. Тут Андрей заметил, что солдаты его действуют как-то бестолково. Вместо того чтобы хватать дебошира за ноги, не давая ему брыкаться, они, стараясь перекричать грохот музыки и шум, сопровождающий всю эту возню, пытаются дать ему, Андрею, какие-то инструкции… До слуха Веселовского доносится: «Наш, это наш! Майор Тодоров!». «Какой Тодоров? – соображает Андрей, – причем здесь Тодоров?». И тут вдруг до него дошло, руки его опустились, и он понял, что произошло страшное и непоправимое. Тот, кого он скрутил, был никто иной, как начальник штаба нашего саперного батальона майор Тодоров, который как раз накануне и инструктировал Андрюшу перед выходом в наряд. Андрей не узнал его, так как начштаба пришел на танцы в штатском, и вообще Веселовский видел его второй раз в жизни.

На высоком крыльце Дома офицеров разгоряченный Тодоров произнес обращенную к Андрюше громовую пламенную речь, в которой и сам Андрей, и все его ближайшие родственники во всевозможных вариантах словосочетались с названиями разных срамных мест.

Начальник штаба майор Тодоров был большим и шумным. Где бы он ни начинал держать речь, его рокочущий бас без всяких усилий с его стороны легко достигал самых укромных уголков расположения части и распространялся далее, накрывая соседние полки и батальоны. Тодоров был завзятым матерщинником и кладезем специфического армейского юмора. Его слегка одутловатое лицо с красным пористым носом указывало на его любовь к выпивке, вместе с тем за все время нашей службы не было случая, чтобы он находился в расположение части в нетрезвом виде. Первые дни мы с Веселовским боялись начальника штаба больше других старших офицеров батальона и старались обходить его стороной, но вскоре поняли, что этот громогласный майор на самом деле добрейшей души человек. Провинившемуся солдату или офицеру нужно было только смиренно переждать гром, молнии и матерщину, потому что за ними неизбежно следовали прощение и доброжелательное наставление. Срок службы майора Тодорова подходил к концу, он не ожидал уже ни повышения в звании, ни повышения в должности. И, может быть, не только одной его природной добротой объяснялось его отеческое отношение к подчиненным, а еще и тем, что ему уже не нужно было выслуживаться, а можно было просто служить.

***

Был в предпенсионном возрасте и заместитель командира части по тылу майор Варданян. Он ведал вещевым и продовольственным снабжением, руководил работой солдатской столовой. Интересно, что на всех подведомственных ему солдатских должностях служили исключительно его земляки-армяне, то есть все повара, хлеборезы, завсклады, свинари и их помощники в нашей части были только армянами. Любой армянин-новобранец, прибывающий в наш гвардейский батальон, автоматически попадал в хозяйственный взвод.

Вскоре мы с Андреем узнали, что Варданян, хотя и носит майорские погоны, на самом деле не майор, а только капитан. Капитан Варданян стал носить майорские погоны еще при прежнем командире части. Произошло это следующим образом.

Зам по тылу Варданян давно уже ждал присвоения очередного звания, но оно что-то все задерживалось. Варданян был скуповат и прижимист, особенно он дискриминировал младших офицеров, придерживая дефицитные продукты и вещи для нужных людей и высших чинов. Молодежь решила его разыграть. Однажды, когда дело уже было к вечеру, они шумной толпой ввалились к нему в кабинет и стали наперебой поздравлять с присвоением майорского звания. Они сказали, что был звонок из штаба дивизии, что соответствующий приказ, надо думать, уже у комбата, и завтра он его зачитает перед строем, а сегодня они ждут банкета…

Седовласый армянин, не думая, что так можно шутить над святым, на этот раз не поскупился. Он привел всю честную компанию в свою холостяцкую квартиру и выставил на стол такие дефициты, о существовании которых большинство шутников и не подозревали. Гвоздем пирушки был настоящий первоклассный армянский коньяк, специально припасенный Варданяном к этому событию. Словом, ребята чудесно повеселились, но на следующее утро им было не до смеха, так как сияющий Варданян пришел на службу в погонах с большой майорской звездой – так ему не терпелось. Варданян хоть и был жмотом, но, по большому счету, человеком он был не вредным, и, надо сказать, никто и не рассчитывал, что шутка зайдет так далеко. Перед утренним построением делегат от заговорщиков чистосердечно поведал обо всем командиру части, и Батя (таким было прозвище прежнего комбата), вникнув в ситуацию, сделал вид, что не заметил появления еще одного майора среди своих заместителей. После развода, однако, новоиспеченный майор, расстроенный забывчивостью командира, напомнил ему о приказе, и Анохин, кляня про себя неуклюжих юмористов, тепло поздравил Варданяна с повышением в звании, заметив, что официальный приказ, видимо, где-то подзадержался, поэтому он ничего и не объявил перед строем, а так, да, он слышал, что кто-то звонил…

Через несколько дней напрасного ожидания Варданян сам все понял, а может быть, ему кто-либо обо всем рассказал. Тем не менее, майорские погоны он уже не снял, и все стали к нему обращаться как к майору. Несмотря на преклонный (как нам тогда казалось) возраст и седину, выглядел Варданян моложаво. Стремительной походкой курсировал он между штабом, столовой, складами и свинарником, на ходу отдавая приказы землякам, и, ничего не скажешь, порядок во вверенном ему хозяйстве был отменный. Варданяну приходилось много разъезжать по окрестным селениям, и, в силу своего кавказского темперамента, он не мог пропустить ни одной девушки, чтобы не заговорить с нею и не сделать ей комплимент. Если же, сидя в кабине хозвзводовского грузовика, он видел какую-нибудь нестарую еще особь женского пола, идущую по обочине или по тротуару, он непременно просил водителя притормозить и посигналить. Шофер давил на тормоза и на клаксон, а Варданян тотчас же высовывался из окна, давая прелестнице возможность обозреть свою приветливо улыбающуюся физиономию с орлиным носом и пышными усами…