Моя темная Ванесса - Расселл Кейт

– Это к уроку? – спросила я.

– Нет. Это для тебя. – Он обошел стол и вложил мне в руки книгу: «Ариэль» Сильвии Плат. – Ты ее читала?

Я покачала головой, повертела книгу в руках. У нее была потрепанная синяя тканевая обложка. Между страниц торчал обрывок бумаги – самодельная закладка.

– Она слегка хватает через край, – сказал мистер Стрейн. – Но молодые женщины ее любят.

Я не знала, что он имеет в виду под словами «хватает через край», но спрашивать не хотела. Я пролистала книгу – проблески стихов – и остановилась на заложенной странице; название «Леди Лазарь» было напечатано прописными буквами и выделено жирным шрифтом.

– Почему эти стихи помечены? – спросила я.

– Давай покажу.

Мистер Стрейн встал со мной бок о бок, перевернул страницу. Когда он был так близко, мне казалось, будто меня проглотили; моя голова не доходила ему до плеча.

– Вот, – он указал мне на строки:

Из праха восставаяС рыжею копной волос,Я как воздух мужчин пожираю[1].

– Это напомнило мне о тебе, – сказал он, протянул руку и легонько дернул меня за хвост.

Я уперлась взглядом в книгу, словно читала стихотворение, но строфы размывались в черные кляксы на желтой странице. Я не знала, какой реакции ждет мистер Стрейн. Казалось, надо рассмеяться. Я гадала, не флиртует ли он, но это было невозможно. Ведь по идее флирт – это весело, а происходящее было слишком тяжело для веселья.

Мистер Стрейн тихо спросил:

– Ничего, что эти строчки напомнили мне о тебе?

Я облизнула губы и пожала плечами:

– Конечно.

– Потому что я вовсе не хочу перейти границу.

«Перейти границу». Я не знала точно, что он имеет в виду, но его взгляд не позволял мне задавать вопросы. Мистер Стрейн вдруг показался мне одновременно смущенным и полным надежд, как будто, скажи я, что это ненормально, он мог бы расплакаться.

Так что я улыбнулась и покачала головой:

– Все в порядке.

Он выдохнул.

– Хорошо, – сказал он и вернулся к своему столу. – Почитай и дай мне знать, что думаешь. Может, это вдохновит тебя на пару стихотворений.

Я вышла из класса и отправилась прямиком в «Гулд», где легла в постель и прочла «Ариэль» до последней страницы. Стихи мне понравились, но меня больше интересовало, почему они напомнили мистеру Стрейну обо мне и когда именно это случилось – может быть, в тот день с листочком? Кленово-рыжие волосы. Я гадала, как долго он хранил эту книгу в ящике стола, долго ли решал, отдать ли ее мне. Может быть, он набирался храбрости.

Я взяла обрывок бумажки, которым он заложил «Леди Лазарь», и написала красивым почерком: «Восставая с рыжею копной волос», после чего приколола его к пробковой доске над столом. Только взрослые говорили комплименты моим волосам, но со стороны мистера Стрейна это была не просто любезность. Он думал обо мне. Он думал обо мне так много, что какие-то вещи напоминали ему обо мне. Это должно было что-то значить.

Выждав несколько дней, я вернула ему «Ариэля». Повозившись после урока, пока остальные не ушли, я положила книгу ему на стол.

– Ну? – Он подался вперед на локтях от нетерпения узнать, что я скажу.

Я помешкала, наморщила нос.

– Она немного эгоцентрична.

Он засмеялся – по-настоящему засмеялся.

– Справедливо. Ценю твою честность.

– Но книга мне понравилась, – сказала я. – Особенно стихи, которые вы заложили.

– Я так и думал. – Он подошел к книжному стеллажу, обвел взглядом полки. – Вот, – сказал он, вручая мне другую книгу – Эмили Дикинсон. – Посмотрим, что ты скажешь об этой.

Я не стала выжидать, прежде чем вернуть ему Дикинсон. На следующий день после урока я бросила книгу ему на стол и сказала:

– Я не в восторге.

– Ты шутишь.

– Она какая-то скучная.

– Скучная! – Он прижал ладонь к груди. – Ванесса, ты разбиваешь мне сердце.

– Вы говорили, что цените мою честность, – рассмеялась я.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Так и есть. Но я ценю ее больше, когда наши мнения совпадают.

Затем он дал мне книгу Эдны Сент-Винсент Миллей, которая, по словам мистера Стрейна, была максимально нескучной.

– И она тоже была рыжеволосой девушкой из Мэна, – добавил он. – Прямо как ты.

Я носила его книги с собой, читала, когда только могла, в каждую свободную минуту, за завтраком, за обедом. Я начала осознавать, что дело не в том, понравятся ли мне книги; скорее он давал мне разные линзы, сквозь которые я могла смотреть на себя. Стихи были подсказками, помогающими мне понять, почему он так заинтересован, что такого он во мне нашел.

Его внимание придало мне смелости показать ему наброски своих стихов, когда он попросил почитать еще какие-то мои работы, и мистер Стрейн вернул их с критическими замечаниями – не только с похвалой, но и с реальными предложениями, как их улучшить. Обведя слова, по поводу которых я и сама сомневалась, он писал: «Лучший вариант?» Другие слова он вычеркивал вообще и писал: «Ты способна на большее». На стихотворении, которое я написала среди ночи, пробудившись от сна, который разворачивался в каком-то непонятном месте, смеси его аудитории и моей спальни в доме родителей, он написал: «Ванесса, это меня немного пугает».

Во время часа консультаций гуманитарного отделения я теперь сидела у мистера Стрейна в классе, занимаясь за партой, пока он работал за своим столом, а окна набрасывали на нас обоих октябрьский свет. Иногда заходили другие ученики, чтобы попросить помощи с домашним заданием, но большую часть времени мы сидели вдвоем. Он расспрашивал меня обо мне: как я росла на Уэйлсбек-Лейк, что думаю о Броувике и чем хочу заниматься, когда вырасту. Он говорил, что для меня открыты все дороги, что я обладаю редким видом интеллекта, который нельзя измерить оценками и баллами за тесты.

– Иногда я волнуюсь за таких учеников, как ты, – говорил он. – Тех, что приехали из маленьких городков с захудалыми школами. В таком месте, как Броувик, легко перенапрячься и пропасть. Но ты справляешься, правда?

Я кивнула, хотя не понимала, что мистер Стрейн представляет себе, говоря «захудалые». Моя старая средняя школа была не так уж плоха.

– Не забывай, – сказал он, – ты особенная. В тебе есть что-то, о чем эти заурядные отличники могут только мечтать. – Говоря «заурядные отличники», он показал на пустые стулья вокруг парт, и я вспомнила Дженни – ее одержимость оценками, случай в девятом классе: зайдя к нам в комнату, я увидела, что моя подруга, не разувшись, лежит на кровати и рыдает. Постель была засыпана каменной солью, на полу валялась смятая контрольная работа по алгебре. Она получила восемьдесят восемь баллов. «Дженни, это все равно четверка», – сказала я, но ее это нисколько не утешило. Она только отвернулась к стене и, плача, спрятала лицо в ладонях.

В другой раз, печатая на компьютере учебные планы, мистер Стрейн ни с того ни с сего сказал:

– Интересно, что они думают о том, что ты проводишь со мной столько времени.

Я не знала, кто такие эти «они» – другие ученики или учителя? А может, он имел в виду сразу всех, сводя весь мир к коллективному другому.

– Я бы не стала об этом волноваться, – сказала я.

– Почему же?

– Потому что никто никогда не замечает, чем я занимаюсь.

– Это не так. Я все время тебя замечаю.

Я подняла взгляд от тетради. Мистер Стрейн перестал печатать, его пальцы лежали на клавишах. Он смотрел на меня с такой нежностью, что я похолодела.

После этого я начала воображать, как он наблюдает за мной, когда я осоловело завтракаю, гуляю в центре города, остаюсь в своей комнате одна, снимаю с хвостика резинку и забираюсь в постель с последней книгой, которую он для меня подобрал. В моем воображении он наблюдал, как я переворачиваю страницы, завороженный каждым моим движением.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Наступили родительские выходные – три дня, когда Броувик показывал товар лицом. В пятницу устраивали приветственный коктейль для родителей, после чего в столовой для всей школы давали официальный ужин с блюдами, которые никогда больше не появлялись в меню: ростбифом, пальчиковым картофелем, теплым черничным пирогом. Родительские собрания были назначены на субботу перед обедом, днем проходили домашние матчи, а в воскресенье утром оставшиеся родители отправлялись в церковь или на бранч. В прошлом году мои ходили на всё, даже на воскресную мессу, но в этом году мама сказала мне: