Два процента от Бога. Роман-сказка - Михаил Лекс

– Замечательно, – обрадовался Иван Иваныч. – Стало быть, большинством голосов слово предоставляется тебе, Вениамин. Вениамин встал.

– Можешь не вставать, – разрешил Иван Иваныч и Вениамин, грустно вздыхая, опустился на свой трон.

– Сподвижники, – начал Вениамин, – друзья. Ситуация, сложившаяся на сегодня, тревожна, если не сказать больше. Складывается впечатление, что всё нами сделанное не только бесполезно, но и вред порой приносит огромный. Дошло до того, что сам Фёдор Михайлович в наши церкви ходить стал и, более того, огромные деньги на церковь нашу жертвовать. А кроме того ещё и свою религию решил создать и даже книгу написал, которую в скором времени собирается прочитать своим ученикам. Задаю вопрос себе и всем вам. Что делать? Что, спрашивается, делать, коли уже дошло до того, что сам Фёдор Михайлович людей в нашу церковь зовёт? Честными и правдивыми быть им велит и говорит, что коли жить счастливо желаешь, то признайся в преступлениях своих, и сними груз с себя, а Иван Иваныч, дескать, всё видит и тебя, мол, любит, и тебе, грешному, всё простит, а тебе и жить легче будет. Но дальше, сподвижники, друзья мои, больше. Кто, спрашивается, сегодня более всех печётся об экологии на планете, а? Я вас спрашиваю? Не знаете? А вот догадайтесь. Он самый, Фёдор Михайлович и есть. Кого более всех на сегодня волнует здоровье человека? Здоровье человека сегодня не волнует никого, кроме как Фёдора Михайловича.

После этих слов Вениамина раздались крики, свист.

– Неправда, – орали сзади.

– Ересь, – кричали те, что сидели справа.

– Продался второй ближайший правый, – шумела левая сторона. – Его бы самого прощупать на предмет сотрудничества с Фёдором Михайловичем.

– Отдалить, отдалить, – настаивала середина. – Пошёл вон со сцены на задние ряды.

– Не дадим терпеть, – угрожали передние места.

– Зажрался у Ивана Иваныча за пазухой, – возмущались те, что сидели на галёрке и ничего не видели, ничего не соображали, не понимали и не хотели понимать, но судили о происходящем по тому, что им сообщали те, кто тоже ничего не соображали и не понимали, и не хотели соображать и понимать, но кто хоть что-то видел и слышал.

Кричали много. И кричали бы долго, но Иван Иваныч заставил их замолчать.

– Достаточно, – сказал Иван Иваныч, – хватит орать. Слово давалось не вам. Каждому будет дана возможность сказать, что он думает, и сегодня я намерен выслушать всех, особенно тех, кто громче всех себя ведёт.

После этих слов все приумолкли.

– Тем более, – продолжал Иван Иваныч, – что Вениамин правду говорит. Всё так и есть, а не было бы, то и не собирались бы. У меня и без того дел много, как с вами здесь вашу ругань слушать.

Все приумолкли настолько, что стало очень тихо и Иван Иваныч мог говорить потише.

– Мне ваше мнение интересно по факту сему, – продолжал Иван Иваныч. – А то, что факт сей имеет на сегодня место быть – вещь верная. Мне, когда впервые доложили, и самому не верилось. Но я в этом лично убедился. Мне желательно от вас услышать причину тому. Так что, если кто знает, то пусть скажет, а нет, то попрошу заткнуться.

Все испугались. Даже те, кто и хотел высказаться, вдруг передумали сделать это. Тогда встал Аркадий, первый ближайший правый сподвижник Ивана Иваныча.

– Разреши, Иван Иваныч, мне, убогому, мыслишкой кое-какой поделиться.

– Давай Аркадий, – разрешил Иван Иваныч. – Твоё мнение мне всегда дорого и желанно. Вот говоришь ты редко, что, конечно, для меня более чем прискорбно.

– Да от косноязычности всё моей, Иван Иваныч. Ты уж не серчай. А вот что Фёдора Михайловича касаемо, то здесь я тебе наверняка скажу, в чём дело. Ты поймёшь, а остальным потрудиться придётся, чтобы понять. Фёдор Михайлович хитёр, – говорил Аркадий, – он как вирус. Ты против него додумаешь чего, так он, со временем, ко всему приживётся, да ещё и пользу для себя с того поиметь сможет. Вот, полагают здесь некоторые, мол, правдой его одолеть можно, что, дескать, в ней сила. Оно, может, и было так, лет пятьсот назад, а только изменилось всё с тех пор. А не по правде сейчас разве что ну уж совсем недоумок живёт. Правда сегодня на Земле в большой цене и почёте. Правда сегодня больших денег стоит. Бешеных, можно сказать, денег правда сегодня стоит. Она, правда-то, как воздух на Земле сегодня. И кто не дышит ею, тот и не живёт. А потому и вынужден Фёдор Михайлович дышать ею поневоле, как бы не было ему это противно. Но то странно, что он не только что дышать правдой научился, но и с выгодой для себя. Вот что удивительно. Нет человека на Земле, кто этого не понимал бы. Будь то хоть бандит, хоть душегуб последний, а понимают, что правда не другим нужна, а им в первую очередь и нужна для того, чтобы свои же дела тёмные творить. Правду сегодня и воры, и святые почитают. Во как. Боле ничего сказать не могу. Думайте сподвижники, думайте друзья. Думайте.

Все смотрели на Бога планеты Земля. Тот молчал и ждал, что скажут другие. Другие, однако, говорить также не спешили, но ждали, что скажет Господь.

– Вижу, напугали вас мои ближайшие правые сподвижники Аркадий и Вениамин? Аль нет? – начал Иван Иваныч, поняв, что все ждут его слова. – Или мнений никаких нет? Или проблема для вас уж столь неразрешима? Вы когда думать-то начнёте, родимые? Или так страшно, а? Думать-то страшно? Говорите, что меня боитесь? Вы не меня боитесь, но думать боитесь. А боитесь потому, что не приучены думать-то. Вот только Аркадий да Вениамин и могут, а вы чего же? Или своих голов нет? Или только чужие мысли для вас хороши, а свои и не в цене? Так что ли?

– Подожди, – сказал Игнат, второй ближайший левый сподвижник, – не торопись. Есть что сказать и не боимся. Только спрашиваешь редко. Не приучены потому.

– Ты, второй мой ближайший левый сподвижник, больше наговариваешь на себя, – начал было Иван Иваныч, но Игнат прервала его.

– А ты ведь нас и не слушаешь, Иван Иваныч, – с усмешкой сказал Игнат. – Думаешь, глупы, не образованны. Оно, может, и так, только есть и нам, что сказать, и мне есть, что посоветовать. Я ведь, как и ты, сердцем вижу то, что надо видеть. Мне на то образование не требуется. Я тебе скажу, а уж ты сам решай и все вы решайте, как быть и что делать. Враг наш хитёр и силён. Но есть в нём одна слабость, зная которую, всегда можно с ним справиться. Слабость у него одна, но последствий от неё много. Слабость Фёдора Михайловича – его уверенность в силах своих. А то, о чём вы говорите сейчас, то – последствие. А выражено оно в том, что при всей своей уверенности, ничего Фёдор Михайлович сделать не может.

– Ну, ты, Игнат, даёшь, – удивился Иван Иваныч, – всё как в тумане. И понимай, как хочешь.

– Разреши, Иван Иваныч, мне, – попросил Вениамин.

– Говори, – разрешил Господь.

– Прав второй левый сподвижник Игнат, – сказал Вениамин, – согласен с ним полностью. Выражу разве что по-другому. Фёдор Михайлович, при всём желании своём власть на Земле единственную и от себя утвердить, ничего не делает для этого. Ему бы всё – да наоборот, а он – нет. Почему, спросите? Да потому! Вот вы здесь все освистать меня вздумали, дескать, не может Фёдор Михайлович желать добра человеку. А того не поняли, что не добра человеку он желает, а сохранить человека в его скотском состоянии, вот о чём печаль его. Зачем, спросите себя, ему разрушать Землю, которая ему и служит? Незачем ему её разрушать. И дурак тот, кто полагает, что всё плохое на Земле – от него. Раньше и было, но не теперь. Быть противоположностью Ивана Иваныча – это ещё не значит желать разрушить Землю и уничтожить человека. Что за радость ему, коли взорвёт человек Землю бомбой ядерной или отравит её выхлопами заводов и машин? Нет в том ему никакой радости. Ему-то что за радость, коли рабы его послушные, идеологи его верные погибнут? Нет здесь у него никакой радости. И если человек плодиться и размножаться не будет, то и в этом для него радости не будет, а будет одно только горе. Нет потому что у него другого царства. И не будет. Земля – его. Не будет Земли – не будет и его. А если мы сейчас этого не поймём, то запросто проиграем и дух человеческий, за который скоро начнётся очень серьёзная битва.

Прав второй левый сподвижник Игнат, Фёдору Михайловичу сейчас ничего менять нельзя. Вот в чём хитрость. А как можно изменить что-либо? Только конкретной целью и можно изменить. Видел его недавно. В России он сейчас устроился, не пойми, чем занят. Ни вашим, ни нашим. Его среди преступников ищут, а он уж и не совершает преступления. Сегодня никто так закон не чтит, как Фёдор Михайлович. Люди думают: где смерть, там и Фёдор Михайлович, а и нет. Смерть тоже смысл имеет. А ему именно где смысл, там и тошно. Его на скамье подсудимых ищут, а и там его быть не может. Поменялось понимание абсолютных идей в сознании людей. Чёрным становится белое. А белое – чёрным. Уж и разобрать никто не может, что хорошо, а что плохо. Потому и религии новые создают.