Мальчик на вершине горы - Джон Бойн

Минут пять Пьеро лежал неподвижно и пытался восстановить в памяти события вчерашнего дня. Последнее, что он помнил, – то, как сошел с поезда и шагал по платформе рядом с женщиной, назвавшейся его тетей, а затем влез на заднее сиденье автомобиля, где за рулем сидел мужчина в темно-серой форме и шоферском кепи. Но дальше – провал. Нет, еще одно воспоминание, как в тумане: он упомянул о парне из «Гитлерюгенд», который приставал к нему и отобрал бутерброды. Шофер начал было говорить что-то про «этих юнцов», но тетя Беатрис, шикнув, заставила его замолчать. Вскоре Пьеро, видимо, заснул – и во сне взлетал все выше и выше под облака, и ему становилось все холоднее. Затем две сильные руки вытащили его из машины и отнесли в спальню; женщина подоткнула под него одеяло, поцеловала в лоб и выключила свет.

Пьеро сел и осмотрелся. Комната довольно маленькая, меньше даже, чем дома в Париже. Из мебели – кровать, комод, на нем кувшин и таз, в углу шкаф. Приподняв простыню, мальчик с удивлением обнаружил на себе длинную ночную рубашку – и ничего больше. Значит, кто-то его раздел. Пьеро зарделся; кто бы это ни был, получается, он видел все.

Мальчик встал и прошел к шкафу, босые ноги на деревянном полу мерзли. Его вещей в шкафу не оказалось. Он открыл ящики комода – тоже пусто. Зато кувшин доверху налит водой. Пьеро отхлебнул чуть-чуть, прополоскал рот и выплюнул, затем налил воду в таз и ополоснул лицо. После, у единственного окна, он отвел занавеску и хотел посмотреть, но сквозь замерзшее стекло едва различил что-то белое и зеленое – наверное, поле с травой, усердно пробивающейся из-под снега. Живот слегка подвело от волнения.

Где я? Очень хотелось знать.

Обернувшись, он увидел на стене портрет чрезвычайно серьезного человека с усиками. Глядит в пространство; желтый китель, железный крест на нагрудном кармане, одна рука покоится на спинке кресла, другая упирается в бедро. За спиной человека картина: деревья, и тучи сгущаются, как будто перед сильной грозой.

Пьеро засмотрелся на мужчину – в его лице было что-то гипнотическое – и опомнился, лишь заслышав в коридоре шаги. Он быстро прыгнул назад в постель и натянул простыню до подбородка. Ручка двери повернулась, и в комнату сунулась полная девица лет восемнадцати с рыжими волосами и красным лицом.

– Проснулся, значит, – сказала она обвинительным тоном.

Пьеро молча кивнул.

– Идем со мной, – велела девица.

– Куда?

– Куда надо. Пошли. И быстрее. И не задавай дурацких вопросов, без тебя дел невпроворот.

Пьеро встал и направился к этой командирше, глядя не на нее, а себе под ноги.

– Где моя одежда? – спросил он.

– В печке, – ответила она. – Сейчас это уже не одежда, а пепел.

Пьеро ахнул от ужаса. Вещи, в которых он ехал в поезде, мама купила ему на семь лет; они тогда в последний раз вместе ходили в магазин.

– А чемодан?

Она без капли сожаления пожала плечами:

– Там же. Нам в доме паршивая вонючая дрянь не нужна.

– Но там… – начал было Пьеро.

– Все, хватит языком молоть. – Она обернулась и покачала пальцем у него перед носом. – Вещи твои были грязные и, поди, кишмя кишели всякой мерзостью. Им в печке самое место. А тебе крупно повезло попасть в Бергхоф и…

– Куда? – переспросил Пьеро.

– В Бергхоф, – повторила девица. – Так называется этот дом. И мы тут капризов не терпим. Так что давай – скоренько за мной. И чтоб я больше ни слова от тебя не слышала.

Он зашагал по коридору, глядя направо и налево, изучая незнакомую обстановку. Дом, почти целиком деревянный, был красив и уютен, но фотографии на стенах – где офицеры стояли навытяжку и впивались глазами в объектив так, словно хотели, чтобы он треснул, – казались здесь не слишком уместными. Однако они буквально заворожили Пьеро. От этих военных, сильных, красивых, грозных, словно било электричеством. Станет ли Пьеро таким же грозным, когда вырастет? Хорошо бы. Тогда никто не осмелится сшибать его с ног на вокзалах и красть у него бутерброды в поездах.

– Это она фотографирует. – Девица, увидев, что Пьеро замер у фото, остановилась.

– Кто?

– Хозяйка. Ну ладно, хватит плестись – вода остывает.

Пьеро не понял, что имеется в виду, но вслед за девицей спустился по лестнице, и они повернули налево.

– Еще раз: как тебя зовут? – спросила она, оглядываясь. – Я чего-то никак не упомню.

– Пьеро.

– Что это еще за имя?

– Не знаю. – Он пожал плечами. – Мое имя, и все.

– Не пожимай плечами, – сказала девица. – Хозяйка этого не терпит. Простонародная, говорит, привычка.

– В смысле, моя тетя? – спросил Пьеро.

Девица остановилась как вкопанная и сначала смотрела на него, не говоря ни слова, а потом, запрокинув голову, так и покатилась со смеху.

– Беатрис не хозяйка, – объяснила она, – а всего лишь экономка. А хозяйка… Ну, хозяйка, она и есть хозяйка, ясно? Она тут главная. Указывает твоей тете, что делать. И вообще нам всем.

– А вас как зовут?

– Герта Тайссен, – представилась девица. – Я служанка, вторая по старшинству.

– А сколько всего служанок?

– Две. Но хозяйка говорит, что скоро понадобятся еще, и когда они появятся, я все равно буду вторая и буду ими командовать.

– А вы тоже здесь живете? – поинтересовался Пьеро.

– Ну да. Думаешь, я сюда на минуточку забежала, так, для зарядки? Тут хозяин с хозяйкой живут, когда наезжают, хотя, правда, вот уже недель несколько глаз не кажут. Иной раз на выходные заглянут, когда на подольше, а то, бывает, и целый месяц их нет. Потом еще есть Эмма – кухарка, с ней шутки плохи, учти. Потом Юте, старшая служанка. Ну и конечно же, Эрнст, шофер. Да ты его, поди, видел вчера вечером. Он прямо прекрасный! И красивый, и веселый, и заботливый. – Она на минуту умолкла и счастливо вздохнула. – Да, и твоя тетя, понятное дело. Экономка. А у входа обычно еще два солдата на страже, но они так часто меняются, что и знакомиться смысла нету.

– А где сейчас моя тетя? – спросил Пьеро, уже решив, что Герта не особо ему нравится.

– Поехала с Эрнстом под гору купить кой-чего нужное. Наверно, скоро вернется. Хотя когда они вдвоем уезжают, то сроду не угадаешь. Тете твоей его времени ни капельки не жалко. Ох, сказала бы я ей, что про это про все думаю, да только она главней меня и, не приведи господь, еще хозяйке нажалуется.

Герта открыла дверь, и Пьеро вслед за ней вошел в комнату. В центре стояла жестяная ванна, и от воды, налитой до середины, поднимался пар.

– У вас сегодня стирка? – спросил мальчик.

– Нет, это для тебя. – Герта закатала рукава. – Давай снимай свою рубаху и залезай, я тебя ототру как следует. Ты небось грязи на себе понавез невесть сколько. Французы, они все грязные, других не встречала.

– Нет. – Пьеро затряс головой и попятился, выставив перед собой ладони, как щит. Он ни за что на свете не собирался разоблачаться перед незнакомым человеком – и особенно перед девушкой. Ему и в приюте не нравилось снимать одежду при всех, а ведь в спальне были одни мальчики. – Нет, нет, нет. Ни за что. Я рубашку не сниму. Извините, но нет.

– Как же, тебя не спросили. – Герта уперла руки в боки и воззрилась на него, будто на диковинного зверька. – Приказ есть приказ, Пьер…

– Пьеро.

– И ты это очень скоро поймешь. Нам приказывают, мы выполняем. Всегда и беспрекословно.

– Не буду раздеваться, – сказал Пьеро, багровый от смущения. – Меня даже мама с пяти лет не купала.

– Мамаша твоя померла, я слыхала. А папаша сиганул под поезд.

Пьеро уставился на служанку, не в силах вымолвить ни слова. Он не верил своим ушам: как можно быть такой жестокой?

– Я сам помоюсь. – Его голос слегка дрогнул. – Я умею, я все сделаю как надо. Честное слово.

Герта сдалась:

– Хорошо. – Она сунула ему в руку брусок мыла. – Через пятнадцать минут вернусь, и чтоб от этого куска помину не осталось, понял? Иначе я сама за тебя возьмусь, и тогда уж никакое нытье тебя не спасет.

Пьеро кивнул, выдохнул с облегчением, дождался, чтобы Герта вышла, снял рубашку и осторожно залез в ванну. Лег на спину и закрыл глаза, блаженствуя. Вот неожиданный подарок; он давным-давно не принимал не то что горячей, хотя бы тепловатой ванны. В приюте вода была одна на всех, и всегда холодная. Он энергично потер в ладонях мыло, хорошенько его вспенил и начал мыться.

Скоро вода потемнела от грязи, которой накопилось изрядно. Пьеро нырнул, забавляясь тем, как сразу пропали все звуки внешнего мира, и принялся за волосы, тер голову изо всех сил. Потом, тщательно ополоснувшись, сел и стал скрести ступни и кисти. К его радости, мыло быстро уменьшалось, но он не успокоился, пока оно не исчезло совсем, – теперь Герта, когда вернется, точно не исполнит своей ужасной угрозы.