Апокалипсис Нонетот, или Первый среди сиквелов - Джаспер Ффорде

— Где ты был последние шестнадцать лет?

Ответом на все мои вопросы был ноль внимания и фунт презрения, и спустя пять минут мы с Колом покинули изолятор.

— Кто сообщил о нем?

— Твой сталкер… как его?

— Мильон.

— Ага. Он решил, что Феликс-восемь тоже сталкер, и собирался его шугануть, но, заметив отсутствие блокнотов, фотоаппаратов и даже пальто с капюшоном, позвонил мне.

Я задумалась. Если Феликс-8 снова идет по моему следу, значит, кто-то из семейства Аид жаждет мести, а они большие специалисты по этой части. Я уже сталкивалась с Аидами и полагала, что они усвоили урок. Я лично одержала верх над Ахероном, Аорнидой и Коцитом, оставались только Лета и Флегетон. Лета был в семье белой вороной и большую часть времени отдавал благотворительности, а вот Флегетон пропал из поля зрения в середине девяностых, несмотря на многочисленные облавы ТИПА-5 и мои собственные розыски.

— Какие будут предложения? — спросила я. — Он не подпадает ни под одну из категорий, дающих нам моральное право удерживать его под стражей без суда и следствия. В конце концов, он всего лишь носит лицо Феликса — внутри он просто стертый Дэнни Шанс, примерный семьянин и отец двоих детей, пропавший без вести в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году.

— Согласен, держать мы его не можем, — отозвался Кол, — но если его выпустить, он тебя прикончит.

— Я проживу больше ста лет, — пробормотала я. — Я знаю, я встречалась с будущей собой.

Но речи моей недоставало убежденности. Я повидала достаточно примеров парадоксальной природы времени и понимала, что встреча с будущей мной никоим образом не гарантирует долгой жизни.

— Мы продержим его двадцать четыре часа, — решила я. — Я кое-что выясню и постараюсь вычислить, кто из Аидов за этим стоит — если это они. Он может просто пытаться выполнить последний полученный им приказ. В конце концов, ему велели убить меня, но насчет сроков никто ничего не говорил.

— Четверг… — начал Кол тоном, который я узнала и который мне не понравился.

— Нет, — быстро ответила я, — даже не обсуждается.

— Он возражал бы быть убитым только по одной причине, — заметил Кол раздражающе прозаичным тоном. — Это означало бы, что он не сумел выполнить поставленную хозяином задачу — убить тебя.

— Я слышу тебя, Кол, но он ничего дурного не сделал. Дай мне один день, и, если я ничего не найду, мы передадим его Брэкстону.

— Ну и ладно, — надулся Кол.

— Вот еще что, — сказала я, когда мы вернулись на склад ковров. — Дядя Майкрофт вернулся в виде призрака.

— Бывает, — пожал плечами Кол. — Он казался материальным?

— Как мы с тобой.

— Сколько длилось воплощение?

— Минут семь.

— Тогда ты застала его первое появление. Первопризраки самые плотные.

— Может, и так, но я хотела бы знать, зачем он появился.

— Царство мертвых мне кое-чем обязано, — небрежно отозвался Кол, — так что я выясню. Кстати, ты уже рассказала Лондэну про все это ТИПА-безумие?

— Расскажу сегодня вечером.

— Не сомневаюсь.

Я дошла до своего кабинета, заперла дверь и сменила дурацкую униформу «Акме» на более удобную одежду. Придется побеседовать с Аорнидой насчет Феликса-8, хотя она меня, скорее всего, пошлет — в конце концов, по моей милости ее запетлевали на тридцать лет, семь из которых она уже оттрубила, и вряд ли ее злобная душонка преисполнилась сердечного благоволения в мой адрес.

Я дошнуровала ботинки, наполнила бутылку водой и сунула ее в сумку на плече. «Ковры Акме» служили прикрытием для моей подпольной ТИПА-деятельности, но сама она служила прикрытием еще для одной работы, о чем знал только Безотказэн. Если Лондэн проведает про ТИПА, он расстроится; если выяснит про беллетрицию — рехнется. Вскоре после нападения Минотавра во время Суперкольца-88 мы с Лондэном имели разговор по душам, в ходе которого я пообещала ему бросить беллетрицию: мой первейший долг — быть женой и матерью. На том и порешили. К сожалению, другой первейший долг был перед литературой — вымыслом.

Не в силах примирить эти два долга, я следовала обоим и слегка привирала — ну, на самом деле изрядно врала, — чтобы зашпаклевать зияющую трещину между моими привязанностями. Делалось это отнюдь не с легким сердцем, но исправно работало последние четырнадцать лет. В беллетриции я не получала ни пенни, а работа была опасна и абсолютно непредсказуема. А еще я любила ее за то, что она позволяла мне максимально приблизиться к повествованию. Проще было отобрать легальную головку сыра у гурмана, привыкшего есть лимбургский сыр пять раз в день, чем отвадить меня от литературы. Но, черт подери, я же справлялась!

Я села, глубоко вздохнула и открыла хранившийся в сумке Путеводитель. Его выдала мне миссис Накадзима много лет назад, и он служил мне пропуском в мир по ту сторону печатной страницы. Я опустила голову, очистила сознание, насколько сумела, и начала читать. Слова эхом отдавались вокруг, словно музыка ветра, и казались тысячью светлячков. Комната вокруг подернулась рябью и поплыла, затем с чпоканьем вернулась на место, в «Ковры Акме». Проклятье. Последнее время это случалось все чаще. Некогда я была прирожденным книгопрыгуном, но с годами навык утратился. Я набрала побольше воздуха и попробовала еще раз. Музыка ветра и светлячки вернулись, комната снова исказилась и вытянулась вокруг меня бочонком, затем пропала из виду и сменилась калейдоскопом картинок, звуков и эмоций, когда я пересекла границу между реальным и написанным, настоящим и вымышленным. С шумом, подобным отдаленному водопаду, и теплым ощущением, как от летнего дождя и котят, я перенеслась из «Ковров Акме» в Суиндоне в прихожую большого загородного дома времен короля Георга.

Глава 4

Беллетриция

Беллетрицией называется полицейское агентство, действующее внутри книг. Опираясь на совокупную интеллектуальную мощь Главного текстораспределительного управления, оперативники прозоресурса беллетриции без устали трудятся для поддержания целостности повествования на страницах всех когда-либо написанных книг — неблагодарное порой занятие. При этом агенты беллетриции ухитряются как-то изворачиваться в попытках примирить изначальный авторский замысел и читательские ожидания с набором строгих и в основном бессмысленных бюрократических правил, налагаемых Советом жанров.

Прихожая была просторная, с широкими венецианскими окнами, за которыми открывался прекрасный вид на обширные парковые угодья по ту сторону усыпанной гравием подъездной дорожки и безупречно спланированных цветочных клумб. Стены прихожей были обиты изысканными шелками, деревянная отделка сияла, а мраморный пол был отполирован так тщательно, что я видела в нем свое отражение. Я торопливо залила в себя пол-литра воды (в последнее время процесс книгопрыгания вызывал у меня опасную степень обезвоженности) и набрала на мобильном комментофоне номер «Трансжанровых перевозок», чтобы вызвать такси на время через полчаса, ибо они всегда заняты и лучше заказывать заранее. Затем осторожно огляделась — не с целью засечь надвигающуюся опасность, ведь это была мирная предыстория остиновской «Гордости и предубеждения». Нет, я хотела убедиться, что поблизости не видно моего нынешнего беллетрицейского курсанта. Больше всего мне хотелось, чтобы не пришлось иметь с ней дела до окончания летучки.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});