Хождение во власть. Рассказ о рождении парламента - Анатолий Александрович Собчак

называет «противоречивой» и справедливо требует от руководства страны ее политической оценки. После рассказывает о военно-патриотических клубах для подростков. Цитирую по стенограмме:

«В наших небольших Черкассах действует почти полтора десятка клубов, в которых занимаются восемьсот курсантов. Эти клубы ведут бывшие воины-интернационалисты. В них занимаются не производством «пушечного мяса», как некоторые пытаются в этом нас обвинить, а воспитанием физически крепких, психически закаленных, готовых к любым трудностям граждан нашей социалистической Родины…»

Не очень понятно, о какой «психической закалке» речь и что на самом деле происходит в этих клубах, то бишь в подвалах, отданных для воспитания «готовых к любым трудностям граждан», но, клеймя бюрократов, не желающих отдавать под эти «клубы» дворцы, и критикуя Министерство обороны за «двусмысленные директивы», Червонопиский вдруг обрушивается на «политиканов из Грузии и Прибалтики», которые, дескать, сами давно уже готовят штурмовые отряды.

Тут же депутат-комсомолец высказывается и по поводу тбилисской трагедии. Да, он так и говорит: «трагедия». Но вкладывает в это слово несколько нетрадиционный смысл:

«Сегодня я еще не могу высказать определенное мнение по поводу этой, видимо, самой позорной и постыдной провокации нашей современной истории, а кое-что вызывает у меня особое сомнение. Тот самый десантный полк из Кировабада, о котором здесь шел разговор, был одним из последних, кто выходил из Афганистана, кто заканчивал эту противоречивую войну. Так вот, я убежден, что ребята, которые даже в бою спасали афганских женщин и детей, никогда не смогли бы стать убийцами и карателями…»

Определенней не скажешь: тбилисская трагедия — провокация против армии. (Как будто на площади перед Домом правительства погибали не грузинские женщины, а те же десантники!) А кто считает иначе — сам готовит штурмовые отряды.

«Нас серьезно беспокоит беспрецедентная травля Советской Армии, развернувшаяся в средствах массовой информации». (Аплодисменты.)

Достается за «злобное издевательство» над армией «лихим ребятам» из телепередачи «Взгляд», и только тут Червонопиский наконец переходит к главному. Он прерывает свое выступление и зачитывает обращение в Президиум Съезда группы офицеров воздушно-десантных войск. Оно целиком посвящено Андрею Дмитриевичу Сахарову и «ему подобным»:

«Мы до глубины души возмущены этой безответственной, провокационной выходкой известного ученого и расцениваем его безличностное обвинение как злонамеренный выпад против Советских Вооруженных Сил. Рассматриваем их дискредитацию как очередную попытку разорвать священное единство армии, народа и партии. Мы восприняли это как унижение чести и достоинства и памяти тех сыновей своей Родины, которые…» и т. д.

А под конец — то ли клятва, то ли угроза:

«Делегаты Съезда должны знать, что воины-десантники… будут и впредь надежно защищать интересы нашей многонациональной Родины».

Это письмо военнослужащих соединения, которое, как они с гордостью заявляли, «в течение девяти лет выполняло интернациональный долг в Республике Афганистан», комментировать не стану. Но прочитанное Червонописким обращение не раз прерывается громовыми овациями, и, воодушевленный поддержкой, он от Сахарова переходит к Горбачеву. Имя его не называется, но вряд ли кто-нибудь не понял, в кого метит концовка выступления комсомольского трибуна:

«В зале находится более 80 процентов коммунистов. Очень многие уже выступили. Но ни от кого, в том числе и в докладе, не прозвучало слово — коммунизм. Я убежденный противник лозунгов и показухи. Но три слова, за которые, я считаю, всем миром нам надо бороться, я сегодня назову — это: Держава, Родина, Коммунизм». (Аплодисменты. Депутаты встают.)

В этот миг я ощутил, что некая мощная сила поднимает меня, выталкивает из депутатского кресла и заставляет встать вместе с залом. Я буквально вцепился в подлокотники и лишь успел бросить взгляд на своих соседей: слева академик Игорь Спасский, справа митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий. Втроем мы сумели усидеть, сумели не поддаться стадному инстинкту ярости и агрессии. Я знал это чувство по своей армейской службе: когда ты под оркестр идешь в строю, возникает что-то похожее. Но то — парад, а тут нечто, уже похожее на бой… Допускаю, что и усидели-то мы на своих местах благодаря молитве будущего нашего патриарха.

Держава, Родина, Коммунизм.

Эта триединая формула составлена по идеологическому рецепту императора Николая Первого. Вспомним: Православие, Самодержавие, Народность. Комсомолец на костылях покидает съездовскую трибуну. У него нет ног. Несколько минут назад его выводили к трибуне никому не известным районным функционером, и вот его ведут под руки уже в ином качестве. Он прославлен на всю страну, его имя отныне будет соседствовать на газетных полосах с именами Нины Андреевой, Лигачева и Родионова.

Сахаров поднимается со своего места, и я вижу, что он растерян. Такого не было никогда, но это так, и по лицу, и по всей его фигуре ясно: Сахаров идет к трибуне и еще не знает, что скажет. Он начинает говорить, но успевает сказать лишь три слова: «Я меньше всего…» В зале шум, и съездовская стенограмма это фиксирует: «…желал оскорбить Советскую Армию…» Он говорит мучительно, паузы между словами больше обычного, каждое слово, будто пудовый камень, с трудом извлекается из груди. Академику не хватает воздуха:

«Я глубоко уважаю Советскую Армию, советского солдата, который защищал нашу Родину в Великой Отечественной войне. Но когда речь идет об афганской войне, то я опять же не оскорбляю того солдата, который проливал там кровь и героически выполнял приказ…»

Как отвечать калеке, который изувечен в Афганистане? Его право бросить в лицо кому угодно: мол, вы, сидевшие в тылу, не имеете права рассуждать о нас, прошедших кровь и ужасы афганской бойни, а тем более — осквернять память погибших своими домыслами. Вас там не было, вы не видели того, что видели и пережили мы.

«Не об этом идет речь. Речь идет о том, что сама война в Афганистане была преступной авантюрой, предпринятой неизвестно кем, и неизвестно кто несет ответственность за это огромное преступление Родины. Это преступление стоило жизни почти миллиону афганцев, против целого народа велась война на уничтожение, миллион человек погибли. И это то, что на нас лежит страшным грехом, страшным упреком. Мы должны смыть с себя именно этот позор, который лежит на нашем руководстве, вопреки народу, вопреки армии совершившем этот акт агрессии. Вот что я хочу сказать». (Шум в зале.)

Понимает ли Сахаров, что эти его слова сейчас, после обвинительного пафоса калеки-ветерана, не могут быть услышаны? Потом мне придет в голову провести опрос депутатов. Когда страсти отбушуют, когда людям самим станет стыдно за то, что они сотворили на том заседании, я стану спрашивать: если бы Червонопиский не был калекой, вы бы так же себя вели после его выступления? И из двух десятков самых разных людей