Случай для психиатра. Легкая добыча. Одержимость кровью - Стенли Эллин

Костлявая девица, которая в Нью-Йорке сошла бы за знаменитую модель, пересекла нам дорогу, волоча за собой пуделя: ноги как спички, высокомерный и пустой взгляд; позолотой блестели не только ее лакированные ногти, но и веки, и что еще более невероятно, у нее были черные роговые очки и такой же леденец!

Карен толкнула меня локтем.

— Ты видишь?

— Да. Похож на игрушку.

— Не собаку. Ее. Ты видел, как она на тебя посмотрела?

— Нет, я рассматривал собаку.

— Ну что ж, эта девица просверлила тебя взглядом насквозь! Будто она была… ну ты знаешь…

Карен раздраженно щелкнула пальцами.

— Возбуждена?

Она посмотрела на меня и расхохоталась.

— Может быть, и это тоже. Но я хотела сказать, что она восхищен.

— Восхищена.

— Пусть восхищена. И ты знаешь, мне это нравится. Большинство мужчин не столь высоки и красивы, как ты.

— Здорово.

— Да, — согласилась она, поднимая руку к подбородку. — Я вот такая высокая, а они где-то там внизу. Потому люди находят это забавным. Как было бы забавным, если бы я прогулялась с твоим приятелем, недавним добрячком у газетного киоска.

— Если тебе когда-нибудь доведется встретиться с ним, постарайся не говорить ему этого. Он обидится.

— Да, я понимаю…

Она хмурит брови и доедает рожок с мороженым, прежде чем заговорить о том, что ее волнует.

— Он может доставить тебе неприятности из-за меня?

— Ты хочешь сказать, из-за того, что видел нас вместе?

— Да. Мужчины таковы, они иногда отпускают плоские шуточки при всех. И чаще всего при женщине. При жене.

— Нет, не думаю, что он глуп до такой степени. — И тут некая мысль зародилась и расцвела в моем мозгу: — Может быть, даже к лучшему, что я встретил его.

— К лучшему? Не понимаю.

— И не нужно. Куда ты ведешь меня?

— Я тебе сказала. В «Бутик». Это недалеко.

«Бутик» — длинный узкий магазин, где продается одежда для дам, маленький зал, сообщающийся с другими анфиладой, как в старых квартирах. В первом только трикотаж: толстые свитера, выставленные в витринах, надеты на проволочные каркасы-торсы. К нам подошла продавщица, и Карен спросила:

— Фру Герда?

Девушка обернулась и махнула рукой в глубину зала. Карен повлекла меня за собой; за каждой новой дверью зрелище менялось, мы прошли от лыжных костюмов до вечерних платьев и ночных сорочек. Герда оказалась в последнем зале, заполненном бельем. Она нежно обняла Карен и протянула мне крепкую руку. Карен объяснила цель нашего визита.

— Какой размер у вашей жены? — спросила Герда.

— Она, скорее, малышка, очень тоненькая. Похожа на вашу продавщицу в первом зале. Но с более развитой грудью. Понимаете?

Я развел руки, пытаясь дать понять, что у Джоан очень большой бюст. Герда улыбнулась.

— Счастливый муж! Десятый размер, американский, а здесь сороковой.

Коробки открыты и вещи выложены. Вскоре прилавок и стулья полностью скрылись под нижним бельем, ночными рубашками, пеньюарами и babydolls. Я приступаю к отбору. Раз или два, видя, что я удивлен ценой, Карен заявляет Герде:

— For dyrt. Слишком дорого.

Герда не пыталась навязать мне эти вещи; она просто откладывала их в сторону. Несмотря на это, счет оказался довольно внушителен. Карен выхватила его у меня из рук, подсчитала в уме и, нахмурив брови, повернулась к Герде, как бы давая понять астрономический размер суммы.

— Rabaten?

Герда, вздохнув, — то ли ей действительно не понравилась просьба, то ли она была прирожденной актрисой, — и скрепя сердце вычислила скидку на десять процентов. Я подумал, что эта комедия могла быть заранее оговорена между Карен и Гердой, чтобы дать клиенту ощущение выгодной сделки, тогда как Карен получила приличные комиссионные. Но у меня было прекрасное настроение, и я не дал воли подозрениям.

— Это все, чего вам бы хотелось? — спросила Герда.

— Нет.

Я остался, и это произошло из-за Карен. В глубине магазина был примерочный салон, достаточно просторная комната с длинным узким столом, креслом, пепельницей на ножке и с еще более резким ароматом духов, чем в магазине. Я устроился в кресле и закурил, а Карен спокойно и без ложной стыдливости сняла сандалии, разделась и примерила наиболее экзотическое белье Герды. И все без комплексов. Герда принесла коробки, опустошила их, набросила одеяние на обнаженное тело, поджав губы, присела на корточки, собрав морщинки на лбу, оценила, поправила шелковую складку, чуть отстранилась, чтобы оценить эффект, и повернулась ко мне, чтобы узнать мое мнение.

Вообще-то решение принимать было мне, но я позволил собой манипулировать.

— Я это просто обожаю! — восклицала Карен. Или еще: — Восхитительно, ты не находишь?

Итак, пока некоторые клеточки моего мозга силились произвести простые арифметические действия, все остальные соглашались без промедления.

— Да, конечно. Мы это берем.

Она влюблена в свое собственное тело, эта милая Карен. Она примеряет и мои, и свои вещи перед огромным трюмо. Время от времени ее переполняет чувство юмора. Она откидывает голову назад, полуприкрывает глаза, делает губки бантиком под Мерилин Монро и разражается ехидным смехом над своими сексуальными рефлексами. Как-никак юмор — всего лишь мазок, плохо скрывающий реальное самообожание.

Герда отступает вглубь. Она участница комедии, шепчет подсказки и поворачивается ко мне за подтверждением. Ее руки, завязав узлом ленту или распушив кружевной волан, иногда задерживаются, лаская и поглаживая. Я заметил, что женщины затевают передо мной небольшой спектакль, и если и есть в мире вещь, которой желала бы добрейшая фрау Герда, так это моего скорейшего ухода, чтобы закрыть дверь на ключ и спокойно продолжить оргию.

Но она оставляет нас, чтобы упаковать покупки и подсчитать стоимость. Как только она вышла и Карен облачилась в свою облегающую одежду, я спросил:

— Я полагаю, ты хорошо знаешь Герду?

— Да. Довольно давно.

— Ты спишь с ней?

— Нет. Конечно, нет! Что за вопрос!

Но это ответ автоматический. Карен изучает меня, пытаясь понять мои мысли. Как-никак и я без содрогания воспринял ее фото в порножурнале, она знала мой вкус к любви со странностями, тогда почему бы не рискнуть и не попытаться получить деньги и за это? Не сводя с меня глаз, она прошептала:

— Ты не будешь шокирован, получив двух девочек сразу? Ты понимаешь? Чтобы заняться любовью.

— Итак, Герда и ты? Вы этим уже занимались?

— Нет. Но она мне предлагала. Она все время просит меня об этом. Только, — морщится Карен, — я не люблю старых дородных женщин.

— И каждый раз ты отказываешься.

— Да, но… Не currement, понимаешь? Я говорю ей: на следующей неделе, в другой раз, в следующем месяце. Кто знает? Пока она надеется, она продает мне вещи billiqere. Как говорится? Менее дорого? Ты понимаешь?

— Десятипроцентная скидка?

— Ты отлично сказал. Скидка. Но десять процентов — это ничто. Иногда, когда у нее возникают особые надежды, это сорок и даже пятьдесят процентов.

— Можно подумать, что ты умеешь это делать.

— Да. Но две женщины тебя не шокируют? Тебе больше нравится это вечером?

Я посмотрел на Карен, на стол, где лежала груда белья, вдохнул пропахший духами воздух. И улыбнулся Карен.

— Ты действительно хочешь знать, что мне нравится?

— Да.

— Герда будет взбешена, если мы на некоторое время закроем дверь на ключ?

Карен, не сказав ни слова, подбежала к двери и повернула ключ.

— Почему, — спрашивает доктор Эрнст, — в столь решающий момент вы отказываетесь от продолжения исследований? Почему?

Маленький, тщедушный, похожий на гнома, он стоит лицом к лицу со мной. Я вдыхаю его тошнотворное дыхание. Я пытаюсь отступить, чтобы не стоять против него. Только сейчас я заметил, что присяжные заседатели все еще в комнате и восседают на стульях, как восковые фигуры, уставившись остекленевшими глазами в одну точку и все с раскрытыми буквой «О» ртами, будто готовы выпустить колечко дыма. У меня создалось впечатление, что я окружен ужаснувшимися масками.

— Ну, что? — настаивает доктор, — Ну же? Ну?

И вновь грубо тычет мне в солнечное сплетение своим указательным пальцем, подчеркивая каждое слово.

— Я ничего не знаю, доктор.

— Господин председатель, пожалуйста.

— Господин председатель, я не знаю.

— Я ваш фетиш, свет в конце тоннеля, надежда на спасение, проводник в потаенном лабиринте вашего сознания. Правда?

— Да, доктор. Господин председатель.

— Потому что, Питер, ваша мера пресечения уже определена. Смертный приговор оглашен. И поскольку я буду счастлив, если растопчу вас, он обжалованию не подлежит. Есть только один закон: тот, кто нажимает на курок, должен дорого расплачиваться.

— Но я не стрелял, я…

Ирвин Гольд делает мне знак замолчать. Мой добрейший адвокат!